Зимний солнечный день: морозно, безветренно, тихо… Мы за городом, снимаем телевизионный художественный фильм. На заснеженной деревенской улице, среди белеющих крыш домов толпится съемочная группа. Устанавливают свет, камеру, готовят площадку. Актеры, томясь в ожидании, греются в ближайшей избе.
– Эй, тащите сюда вторую катушку! Шнура не хватает!
Мимо меня, поскрипывая подошвами по морозному снегу, пробежал к автобусу осветитель. Изо рта его вырывались клубы пара. Я остановился, машинально проводил его взглядом.
«Надо бы поторапливаться… Время к обеду, а мы еще только две сцены отсняли».
Короток зимний день: не успеешь оглянуться – уже сумерки. Поэтому все у нас расписано по минутам. Даже перекусить толком некогда. Я-то ладно, привык. Могу практически без пауз работать. Но люди… Им все же хоть небольшой, но отдых требуется. И поесть тоже надо…
– Роберт Викторович! – из-за забора меня окликнул звонкий девичий голос. – Хозяйка велела передать – обед готов.
Это гример Оксана. Она хоть и молода, но уже с опытом – на трех фильмах, не считая нашего, отработала. Свое дело знает… Хотя основной специалист по этой части у нас, конечно, Людмила. Это уже сложившийся мастер: нос приклеит – от настоящего не отличишь. Сейчас она на другой точке работает, в храме – гримирует актеров для следующей сцены. Как только мы здесь закончим, сразу поедем туда.
Оксана стояла возле калитки без головного убора, в накинутом на худенькие плечи темном зимнем пальто. Тонкие пальцы рук, сжимавшие меховой ворот покраснели от мороза; кончик носа и щеки тоже зарумянились.
– Иди в дом, – сказал я. – Простудишься.
– Ничего, я закаленная… – улыбнулась девушка.
– Иди, иди… Актерам передай – пусть выходят, у нас все готово. А обедать потом будем, когда отснимемся.
Я спустился к реке. По берегам она была скована льдом, но посередке, в самой стремнине, еще струилась дымящая испариной вода. И серая ледяная шуга лениво плыла по ней, цепляясь за тонкие края свежих заберегов. На той стороне, сквозь сизое туманное марево, виднелись густые заросли деревьев.
Поеживаясь от холода, я поглубже засунул руки в карманы, с тоской подумав о том, что до конца съемочного дня еще очень и очень далеко. И надо не просто как-то пережить это время, но и выполнить достойно свою работу. Потом ведь ничего уже не переснимешь – бюджет не резиновый. Да и актеров вместе собрать попробуй – у каждого свой график. В общем, хоть умри, а дело сделай.
В прибрежных кустах послышался легкий свист. Я повернул голову и увидел стайку красногрудых снегирей. Словно румяные яблоки висели они на заснеженных ветках. Медленно отступая назад, я осторожно отошел подальше, чтобы не спугнуть эту красоту. Потом подозвал оператора:
– Сними, пригодится.
Фильм у нас о провинции, о судьбе одного человека – пьющего, пропащего, бесцельно прожигающего жизнь. Он не только страдает сам, но и мучает близких. Однажды в пьяном угаре с подачи собутыльника, он выстрелом из ружья, убивает свою собаку – преданного охотничьего пса, любимца семьи. Наутро очнувшись, понимает, что натворил, но поздно… Ничего уже не изменить. Жена и дети отвернулись от него. Выход один – в петлю… Готовый на все, он выходит во двор и вдруг замечает на белом снегу кровавые собачьи следы, которые ведут к конуре. Он заглядывает туда и видит израненного пса. Протягивает к нему руки, а тот, не помня зла, преданно лижет их… Этот случай становится переломным моментом в его судьбе. Прозрев, человек резко меняет свою жизнь и в финале все заканчивается на редкость удачно. Выживший пес, счастливая семья, новая работа – в общем, все как в кино… Но самое удивительное, что сценарий для этого фильма я писал с реального человека. Сначала жизнь – потом кино. Так тоже бывает…
Актеры выходят на съемочную площадку. Их двое… Один играет того самого пропойцу, второй – майора полиции, его родственника. Снимаем эпизод, где сердобольный полицейский пытается наставить героя на путь истинный. Майор невысок, подвижен, слегка полноват; на гладко выбритой голове, сползая на уши, неловко сидит форменная шапка-ушанка с кокардой. Герой напротив – рослый, подтянутый, широкоплечий; в руках у него тяжелый топор для колки дров. В валенках, телогрейке, коротко стриженный и не бритый – он напоминает заключенного. Зовут актера Сергей, ему под пятьдесят, хотя выглядит неплохо. Я помню его еще по старому советскому фильму о четырех разведчиках-десантниках, которые во время учений отважно действовали в тылу условного противника. Тогда он был совсем молодым.
– Слушай, – Сергей подошел ко мне. – Я тут придумал такую вещь… Он же после драки, правильно? И этот, – он кивнул в сторону майора, – у него спрашивает: «Чего губа-то припухла?» Смотри, я вот сюда, под губу ватку положил – чтобы было похоже…
Он приподнял верхнюю губу, показывая белый, намокший слюной катышек.
– Ну, как, нормально?
– Да, да, конечно… – я одобрительно улыбнулся. – Это ты хорошо придумал.
Я всегда положительно относился к тому, что во время съемок актеры что-нибудь изобретали. Пусть… Вроде бы мелочь, но из таких мелочей, как из мозаики складывается общая картина. И чем больше будет таких придумок, тем интереснее получится результат.
– Внимание! На исходную!.. Снимаем подъезд полицейского и выход его из машины.
Актер в форме майора забрался в подошедший УАЗик, автомобиль фыркнул и задним ходом начал сдавать в гору.
– Дальше, дальше!.. – я помахал им рукой. – Совсем, чтобы вас видно не было!
Автомобиль исчез за бугром, оставив после себя на заснеженной деревенской дороге только промятую рыхлую колею. Я оглядел площадку перед домом. На истоптанном снегу валялись напиленные чурбаки и кучка свеженаколотых дров.
– Сергей, давай в кадр!
Актер подхватил с земли топор, встал напротив березового чурбака, приготовился.
– Внимание! Камера!..
– Стоп-стоп-стоп! – скороговоркой застрочил оператор. – Минуточку.
– В чем дело?
– Настроиться надо.
«А раньше это сделать было нельзя?» – раздраженно подумал я, но промолчал.
С оператором у меня довольно сложные отношения. С одной стороны – он прекрасный мастер, опытный, знающий, а с другой – слишком уж эгоцентричный, нервный, самолюбивый. Постоянно пытается показать свою значимость. Между нами все время идет борьба за лидерство. Может быть даже неосознанно, на уровне подсознания, каких-то инстинктов. Но это невозможно не замечать. Однажды дело до драки едва не дошло… Хотел поменять его, нашел уже другого. Тоже опытный, хороший, крепкий профессионал. Поздно вечером, накануне съемки звоню ему какие-то детали уточнить – а он лыка не вяжет… В общем, подумал я, подумал и решил: коней на переправе не меняют. Ради дела придется потерпеть.
– Можно!
Оператор склонился над камерой. Я молча наблюдаю за происходящим.
– Давай, давай! Коли-коли-коли!
Оператор энергичными движениями из-за камеры показывает актеру, что он должен делать. Сергей поднимает тяжелый колун, с силой всаживает его в чурку, снова вздымает вверх руки, опять бросает топор вниз… С треском разламывается березовый чурбачок, щепки летят по сторонам.
– Машина-машина-машина!.. Пошла-пошла!
Оператор торопливыми жестами дает сигналы водителю, при этом усы его и бородка «а ля Сальвадор Дали» взволнованно топорщатся, глаза горят, а щеки пламенеют от мороза.
Я стою рядом и чувствую, как внутри закипает злость.
«Ну, что ты суешься поперек батьки? Что ты командуешь?.. Главный на площадке все равно режиссер. И по другому быть не может… Здесь, по крайней мере».
– Стоп! На исходную… Все заново!
Оператор нервно покусывает губу. На лице у него читается обида.
– Камера!
Оператор шумно шмыгает носом и прижимается щекой к резиновому окуляру.
– Камера… – твердо повторяю я, повернувшись к нему.
– Есть камера, – наконец отвечает оператор.
– Работаем!
Статус-кво восстановлен… А как иначе? Ведь только отпусти возжи, прояви слабость и все начнет расползаться. Слишком уж специфический это коллектив – съемочная группа. А режиссер отвечает за все… Во всяком случае я лично только так работаю. Чаще всего сам пишу сценарий, сам формирую съемочную группу, лично участвую в подборе актеров. На всех съемках работаю от и до – прихожу первым, ухожу последним. И финансовая сторона тоже на мне, и монтаж, и озвучивание, и музыкальное оформление… Кстати, о музыке. В фильме будет несколько песен. Одну из них мне великодушно подарил известный певец – бритый наголо брутальный мачо, с вечно распахнутым воротом, любимец женщин и, как я недавно узнал из газет, самый высокооплачиваемый исполнитель в России. А ведь еще несколько лет назад это имя никому ни о чем не говорило. Я помню человека возле метро, который под аккомпанемент стоящего рядом проигрывателя, раздавал бесплатно прохожим диски с его песнями. Люди равнодушно шли мимо, сторонились и не хотели брать их даже даром. Зато теперь этот певец собирает огромные залы, выступает в Кремле и те же самые зрители готовы платить любые деньги, чтобы попасть к нему на концерт… Вот как в жизни бывает.
– Машина пошла!
Урча мотором полицейский УАЗик покатился с бугра вниз по деревенской улице, вдоль занесенных заборов, мимо побеленных снегом домов. Не доезжая до съемочной площадки с толпящимися вокруг нее людьми, машина плавно остановилась. Откинулась дверца и наружу энергично выбрался переодетый в полицейского актер. Отряхнув с форменной брючины налипший снег, он твердой походкой направился к колющему дрова Сергею.
– Бог в помощь!
– A-а, гражданин начальник, – с усмешкой поприветствовал его Сергей.
– Да брось ты, покури.
Тот послушно опустил на землю топор, стянул матерчатые рукавицы.
– Будешь? – он протянул майору пачку с сигаретами.
– Нет, не хочу.
– Ну, как знаешь…
Сергей прикурил, опустился на березовый чурбачок. Полицейский, смахнув ладонью, снег с другой чурки, присел напротив.
– С чем пожаловал? – поинтересовался Сергей.
– Ты вчера возле кафе драку устроил?
– Я? Драку-у?.. Какую драку?
– Не прикидывайся, мне все уже доложили.
– Ну, так у них и поспрашивай, – развел руками Сергей. – А я ничего не знаю. Дома сидел, телевизор смотрел.
– До-о-ома сидел, телеви-и-изор смотрел, – передразнил полицейский. – А губа-то что припухла?
– Где? – актер осторожно потрогал губу. – Это я так… Прикусил.
– Эх, Ваня, Ваня…
Майор тяжело вздохнул и задумался. Пять секунд, десять… Время идет, а он все молчит.
– Стоп! – не выдержал я. – В чем дело?
– Слова забыл, – виновато улыбнулся полицейский. – Дайте текст, кто-нибудь.
Ему принесли сценарий, он пошелестел страницами, нашел нужное место и сосредоточенно углубился в чтение. Губы его при этом шевелились, как у первоклассника.
Я отвернулся, чтобы не сказать лишнего… Сколько еще торчать здесь, на этой выстуженной добела улице? Среди этих холодных снегов, под этим ледяным безжалостным небом?
– Градусов двадцать, наверное, – произнес кто-то у меня за спиной.
– А к вечеру все тридцать будет, – ответили ему.
Я поежился… Перед заходом солнца нам предстояло снимать ключевую сцену с собакой. Место действия – берег реки. Здесь хоть ветра нет, а там… Я почувствовал, как замерзли руки. Поднеся ко рту, я подышал на них, пытаясь согреть их дыханием.
У камеры, закутанной в специальный жилет, приплясывал от холода оператор. Я подошел ближе…
– Ну, как?
– Нормально. Главное, чтобы техника не подвела.
«Да, – подумал я, – если с камерой что не так – это будет катастрофа».
Переснимать… От одной этой мысли становилось не по себе.
– Все, готов! – донесся голос актера-полицейского. – Можно начинать!
Собрав волю в кулак, я шагнул на съемочную площадку.
– Внимание! Приготовились… Камера!
Мы благополучно доснимали этот эпизод, перекусили, немного погрелись в доме у гостеприимной хозяйки, потом поехали в церковь, где нас уже дожидались загримированные для следующей сцены актеры.
В помещении работать было намного легче. Я не заметил, как пролетело время. Снова возвращаться на улицу не хотелось. Но выбора не оставалось… Солнце склонялось к горизонту, завершая короткий зимний день. Надо было спешить.
С высокого берега открывался изумительный вид: широкая большая река, заснеженные валуны вдоль ледяной кромки, деревья под белым инеем. И небо – такое чистое, яркое, стремительно меняющее свой цвет под лучами багрового предзакатного солнца. Я даже забыл про холод, залюбовавшись этой красотой.
Внизу в это время готовились к съемке. Главным героем здесь должен был стать охотничий пес по кличке Беркут. Я выбрал его из нескольких претендентов. Удивительное, надо сказать создание – породистый, добрый, смышленый. При первом знакомстве сразу расположил к себе. Сегодня ему предстоит нелегкое испытание. Его должны будут убить из ружья. «Убить» – конечно, понарошку, но чтобы изобразить неживого, псу придется какое-то время побыть без движения. А как собаке объяснишь – лежи, мол, и не двигайся? Никак… Здесь только медицина может помочь. Для этого я и пригласил на съемки ветеринара.
– Солнце садится, – напомнил оператор, – надо снимать. Иначе время упустим.
– Да-да, – машинально кивнул я, думая о своем.
Я представил себе Беркута, беспомощно лежащего на снегу. Сколько времени понадобиться нам для съемки? Успеем ли мы?
Мороз все усиливается, да еще этот ветер… Стоять невозможно – лютая стужа пробирает до костей. А лежать без движения? Да еще на снегу… Сомнения одолели меня: вправе ли я так рисковать? Чужой, пусть и собачьей жизнью. Когда я задумывал эту сцену, в теории все выглядело гораздо проще.
– Свет уходит, Роберт! Мы работаем или нет?
– Сейчас…
Я никак не мог решиться. Словно надо было прыгнуть с высоты.
– Внимание! Все готовы?.. На исходную.
Ветеринар раскрыл свой чемоданчик, достал шприц, иглу.
– Укол сейчас будем делать?
– Нет… Сначала снимем Сергея. Как он стреляет, уходит… Потом собаку. Я скажу…
Сергей перед камерой поднял ружье, взвел курок, приложился щекой к холодному боку приклада. За рекой, на заднем фоне, багрово пламенела заря.
«Красивый кадр, – машинально отметил я. – Символичный».
Выстрел хлестко ударил по ушам, из ствола выбросило струйку дыма. Сергей переломил двустволку, извлек из патронника стреляную гильзу и кинул ее на снег.
Потом мы сняли его окровавленные руки, как он курит напоследок и его неторопливый уход. Теперь предстояло самое главное.
– Колите, только быстро!.. Всем приготовится! Второго дубля не будет.
Ветеринар сделал укол. Пес дернулся, но крепкий поводок не дал ему убежать. Я специально велел взять его на привязь, чтобы не гоняться потом за ним по берегу.
– Когда подействует?
– Минуты через две.
Беркут сначала вел себя, как ни в чем не бывало: обнюхивал заснеженный берег, рвался на волю. Потом движения его замедлились, стали вялыми; он качнулся, его повело, лапы, словно одеревенели, сделались непослушными; он упал на бок, попытался подняться… Его вырвало.
На снегу в это время делали кровавую дорожку, орошая нетронутый покров специальной красной жидкостью.
Сергей склонился над лежащим псом, взял его за задние лапы. Беркут поднял голову, оскалился.
– Он меня укусит!
– Не бойтесь, он уже обездвижен, – успокоил актера ветврач.
– Все равно… Вон он какой здоровый!
Я выругался длинно, витиевато и от души, не обращая внимания на притихших коллег. Это подействовало.
Сергей потащил собаку по снегу. Мы снимали его руки, обагренные кровью, которыми он держал пса за лапы. Потом отдельно сняли Беркута и кровавый след, тянущийся за ним. Затем общий план…
Едва оператор выключил камеру, мы бросились к собаке, завернули в заранее приготовленное покрывало и бегом рванули к машине. Нельзя было терять ни минуты… Устроив Беркута на заднем сидении, поехали на базу.
Когда приехали в деревню, пес уже пришел в себя: крутил головой, пытался вилять хвостом. Мы перенесли его в избу, положили на пол недалеко от печи. Я облегченно вздохнул – вроде все обошлось.
В просторной избе было полно народу. Съемочная группа собралась за накрытым столом. Хозяйка потчевала нас своими соленьями, маринадами и прочими деревенскими вкусностями. Изрядно намерзнувшись за день, мы с аппетитом поглощали всю эту замечательную еду.
О проекте
О подписке