Редакция городской газеты «Новое время», где работал друг Артура – Виктор Паромов, располагалась на втором этаже старинного дореволюционного особняка. Сибирцев часто бывал здесь. Редактор, узнав, что через год он оканчивает литературный институт, предложил сотрудничать. Артур согласился, и теперь периодически на страницах еженедельника появлялись его заметки, статьи и очерки.
Но сегодня он пришел не для того, чтобы отдать новый материал. Ему срочно был нужен Виктор.
Дверь в его кабинет оказалась запертой. Артур растерянно глянул по сторонам.
– Вы Паромова ищете? – спросила проходившая по коридору женщина. – Он где-то здесь, недавно его видела.
Сибирцев заглянул в ближайший кабинет. Там сидели трое. Его неожиданное появление вызвало среди них легкую панику. Фотокорреспондент Еременко быстро спрятал что-то под стол, заведующий, отделом промышленности Карпов закрылся газетой, а репортер Синицын молниеносно задернул штору.
– Привет! – улыбнулся Артур.
– А-а, это ты… – разом облегченно вздохнула вся троица, возвращая на стол початую бутылку водки, стаканы и закуску. – Стучаться надо!..
– Чего вы такие зашуганные?
– Представь себе, – болезненно сморщился Синицын, – наш дятел решил за трезвость бороться… Вот ты, например, видел когда-нибудь редакцию, где бы ни пили? И я не видел… И он, – Синицын ткнул пальцем в сторону розовощекого Еременко, – тоже не видел! И никто никогда не увидит! Потому что нет таких…
– Где Паромов? – прервал его Сибирцев.
– Вроде, машинистке диктует, – сказал Карпов. – Посмотри.
Артур прошел по коридору и в одной из комнат увидел Виктора. Держа в руке растрепанные, густо исписанные листы, он негромко, выдерживая паузы, читал текст, а сидящая напротив рыжеволосая девушка, склонившись над электрической пишущей машинкой, выстреливала следом за ним короткими и длинными очередями.
Не желая отвлекать друга, Сибирцев остался в коридоре. Присев на стул, он взял с журнального столика подшивку газет и принялся бесцельно перелистывать пожелтевшие страницы.
– Безобразие! – услышал Артур рядом знакомый голос, – Никогда его нет на месте!
Он поднял голову и увидел соседа по дому, Василия Павловича.
– Неслыханно! – продолжал возмущаться Баженов. – Прихожу в который раз, а его опять нет!.. Что за редактор! На работе не бывает… Вы тоже к нему?
– Нет, друга пришел навестить, – ответил Сибирцев.
– Ясно… – разочарованно вздохнул Василий Павлович, как бы сожалея, что лишился единомышленника, и, обхватив покрепче большой черный портфель, уверенно произнес:
– Все-таки я его дождусь!
Артур мысленно посочувствовал редактору… Однажды тот имел неосторожность опубликовать заметку Баженова. И вот теперь расплачивался. Василий Павлович преследовал его с настойчивостью росомахи. Редактор бегал от него, как мальчишка, прятался в чужих кабинетах, но Баженов, открывший в себе дар публициста, был неутомим.
Сибирцев знал также, что Василий Павлович готовится к изданию своего многостраничного романа, отрывки из которого читал ему несколько лет назад… Все эти годы Баженов ходил по городским издательствам, ездил даже в Москву. Но никто роман его опубликовать не отважился. Тогда он решил сделать это самостоятельно. То есть издаться за свой счет… Известно, за деньги чего хошь напечатают. Вот только где их взять? Решил он тогда продать кое-что из мебели, телевизор, магнитофон и велосипеды. Вырученных денег, по его расчетам, должно было хватить, чтобы выпустить книгу тиражом в восемьсот экземпляров… Родственники и друзья пытались отговорить его от этой безумной затеи, но он стоял на своем. «Ницше, – говорил он, – в первый раз издал свою «Заратустру» еще меньшим тиражом. Но это не помешало ему стать знаменитым». Василий Павлович был уверен, что роман принесет ему известность. В тайных мечтаниях видел он толпы восторженных почитателей, многочисленные телевизионные и газетные интервью, рецензии восхищенных критиков.
Сибирцев украдкой взглянул на него. Кургузый, заштопанный на локтях пиджачок, мятые брюки, стоптанные башмаки… Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе. «А чем я отличаюсь от него? – грустно подумал Артур. – Те же амбиции, та же слепая вера в свою звезду, то же навязчивое желание, во что бы то ни стало опубликовать написанное… Возможно, и мне предстоит череда таких же унизительных хождений. Что с того, что я окончу литературный институт? Диплом никаких гарантий на этот счет не дает. Есть немало выпускников, которые преспокойно работают сейчас библиотекарями и лифтерами… Где же та грань, что разделяет писателя и графомана? И есть ли она вообще?»
Глядя на ссутулившегося Василия Павловича, Артур представил себе, как вечерами садится к столу этот маленький взъерошенный человек и при тусклом свете старенькой лампы пишет и пишет никому не нужные, бессмысленные строки. Вечер за вечером, год за годом…
«По каким критериям определить: графоман ты или писатель? – размышлял Сибирцев. – С чужими произведениями проще. Тут сразу ясно… А как быть со своими? Ведь для автора они все равно, что дети. А дети могут рождаться вундеркиндами и дебилами, красавцами и уродами… Но родительская любовь слепа…»
В коридор вышел Виктор Паромов. В одной руке он держал листы с отпечатанным текстом, в другой – черновики.
– Давно пришел? – спросил он Артура.
– Не очень.
– Чего не сказался?
– Мешать не захотел.
– Идем ко мне…
Они вошли в кабинет. Виктор сел за стол и принялся править только что отпечатанный текст.
– Видел тебя на днях, – сказал он Сибирцеву, не отрывая глаз от листа.
– Где?
– Попался мне навстречу с какой-то блондинкой… – Виктор поднял голову. – Симпатичная женщина… Я тебе даже позавидовал.
– Слушай… – Артур замялся. – Ты говорил, что у тебя жена с детьми на юг уезжает.
– Да, вчера проводил.
– Не мог бы ты меня выручить?..
– Ключ, что ли, дать от квартиры? – догадался Паромов.
– Ага…
– Бери… Когда тебе нужно?
На улице Артур и Даша шли на некотором расстоянии друг от друга. Со стороны могло показаться, что они едва знакомы. И лишь когда за ними захлопнулась тяжелая дверь Паромовской квартиры, дали волю чувствам.
Минут пять они целовались в прихожей. Потом все-таки решили снять обувь. Даша сразу с женским любопытством принялась осматривать квартиру. Артур взял на себя роль экскурсовода.
Из кухни они прошли в гостиную, затем в детскую, оттуда – в спальню. Несмотря на полдень, здесь царил полумрак. Окна, выходившие во двор, были занавешены кружевным тюлем и полузадернутыми тяжелыми шторами. Кроны разросшихся тополей закрывали солнце. Сибирцев оперся о подоконник… Внизу, в тиши деревьев, на скамейках сидели старушки и вели привычные неторопливые разговоры. В песочнице играли дети.
О проекте
О подписке