Глава 3

Сегодня впервые, за все время пребывания Урманова в учебке случилось маленькое чудо – отменили утреннюю физзарядку. Это было так неожиданно, что курсанты поначалу не могли поверить в свое счастье. А причина оказалась проста – снег… Его выпало за ночь столько, что весь строевой плац, обычно идеально чистый, наутро утопал в сугробах. Снегоочистительная машина и трактор с таким объемом работы справиться не могли. Поэтому было решено отменить физическую зарядку, а личный состав бросить на борьбу со снегом.

Старшина учебной роты прапорщик Гладченко выдал курсантам деревянные лопаты и большие железные скребки. Урманову и Гвоздеву достался скребок… Взявшись вдвоем за скобообразную круглую металлическую рукоятку, они на вытянутых руках толкали перед собой этот прямоугольный широкий скребок и как ножом от бульдозера сгребали лежащий на плацу снег. Позади оставалась чистая полоса. Дойдя до противоположной стороны плаца, они разворачивались, и устремлялись назад, двигая впереди себя все возрастающий снежный холм. А следом за ними, чуть в стороне, ступенчатой шеренгой шли другие курсанты со скребками. Картина была схожая с той, когда комбайны убирают пшеничное поле.

– Живей! Живей шевелись! – подгоняли курсантов командиры отделений. – Не проснулись еще?.. Бегом надо бегать!

Курсанты с лопатами по краям плаца собирали в кучи снег, доставленный скребками, а потом снегоуборочная машина втягивала эту сыпучую снежную массу в себя и выбрасывала через широкую изогнутую трубу в кузов подъезжающих машин. Работа кипела, курсанты бегали, как заводные, и вскоре плац уже был почти полностью очищен от снега. Старший сержант Гуссейнов объявил перекур.

Оставив тяжелый скребок, Урманов и Гвоздев подошли к ребятам из своего отделения. Было еще темно. Снегопад закончился. В свете уличных фонарей кружились редкие снежинки.

Урча моторами, на плац со стороны КПП выехали два больших армейских автомобиля и остановились неподалеку.

– К машине! – донеслась команда.

Из кузовов, обтянутых брезентом, на землю посыпались увешанные оружием бойцы, одетые в белые маскхалаты. Все, как один, – рослые, крепкие, уверенные в себе.

– Взвод захвата, – негромко прокомментировал Гвоздев.

Курсанты, молча, разглядывали их. Уважительно, с легкой завистью… Этот взвод был элитным подразделением части. Попасть туда мечтали многие. Но далеко не всем это удавалось – отбор был крайне строгий. Эти ребята занимались по особой программе, жили обособленно и даже питались по специальному рациону.

Судя по всему, взвод вернулся с ночных тактических занятий. Маскхалаты у всех были мокрые, кое у кого – порванные. Но на усталых суровых лицах сияли улыбки. Они, конечно, понимали, что в глазах этих молодых «салаг» выглядят настоящими крутыми парнями. И слегка рисовались…

«Я бы тоже так хотел», – подумал Урманов.

Он представил себя среди них. Сильного, знающего себе цену, с усталой улыбкой сурового воина. Небрежно сдвинувшего за спину автомат без приклада, поправляющего подсумки с запасными магазинами; легкий прищур, сигарета в зубах… Жаль, что в этот момент его не сможет увидеть любимая девушка. Но можно будет прислать фото.

– Эй! – окликнул его Гвоздев. – Хорош мечтать… Пошли работать, Бадмаев завет.

Время утреннего моциона – тридцать минут. Заправить койки, помыться, побриться, почистить зубы и вперед, на завтрак.

Одетые по форме «номер четыре» курсанты в колонну по одному выбегают на улицу. Форма «номер четыре» – это куртка, брюки, ремень и головной убор. Без верхней одежды… От казармы до столовой путь не близкий. Надо метров триста топать строем. Зимой это расстояние кажется намного больше. Холодно…

Один за другим курсанты выбегают из теплой казармы и привычно выстраиваются на плацу. Каждый безошибочно занимает свое место.

– Чего ты горбишься, курсант! – весело окликает одного из них заместитель командира взвода Гуссейнов.

– Так холодно же, товарищ старший сержант! – сверкнув золотой фиксой, улыбается в ответ боец.

– Но ты же северный человек, Мазаев!

– Так северный человек, это не тот, кто холода не боится, а тот, кто тепло любит, – отважно парирует боец.

Все смеются… Мазаев всегда найдет, что ответить. Кличка у него – Зона. Золотой фиксой своей, манерой говорить, жестами и повадками он напоминает бывалого «зека». Хотя на самом деле биография безупречна.

Строевым шагом, с песней, учебная рота отправляется на завтрак. Урманов усиленно машет руками, чтобы согреться. Идти в столовую всегда холоднее, чем обратно. Горячая еда греет изнутри.

В столовую подразделения части ходят строго по очереди. У каждой роты – свое время. Иногда оно меняется… Сегодня, курсанты завтракают после автороты.

На входе Урманов сталкивается со своим знакомым – Чижовым. Тем самым, с которым общался на КПП в день приезда. Тот быстро, чтобы никто не видел, сует ему в руку целую горсть кускового сахара. Урманов мгновенно прячет подарок в карман… Самому-то Чижову ничего за это не будет. Он уже на втором году службы, «дедушка», кто ему чего скажет… А вот курсанту могут и наряд вне очереди впаять. Молодой еще вольничать. Первые полгода вообще жизнь в армии строго по уставу. А уж в учебной роте – и подавно… Но вроде никто из сержантов ничего не заметил. Пронесло.

С Чижовым Урманов успел перекинуться только парой слов. Неожиданный подарок обрадовал. Сладкого в армии всегда не хватает, особенно первое время. А тут – целая горсть рафинада… Но больше всего тронул Урманова поступок этого в общем-то малознакомого человека. Как-то тепло стало вдруг на душе.

«Ай, да Чижов! Вот спасибо тебе, дружище!»

Гуссейнов, дождавшись, когда все отделения выстроятся по обеим сторонам своих столов, дал команду садиться.

Курсанты опустились на длинные деревянные скамьи. На краю каждого стола был поднос с железными кружками, чайник и кастрюля с половником. В хлебницах лежал нарезанный толстыми ломтями хлеб. По центру – тарелка с желто-белыми кружочками сливочного масла, из расчета по одному на каждого.

Урманов пододвинул к себе чистую миску и ложку. Справа от него сидел Гвоздев, слева – Кольцов.

На завтрак была рисовая каша, сваренная на молоке. Дежурный по столу курсант Панчук ловко орудовал половником, раскладывая по мискам горячее, дымящееся варево.

Обжигаясь, Урманов торопливо принялся за еду. Остальные тоже не отставали… Время на завтрак было не лимитировано. По неписаному закону прием пищи прекращался после того, как старший сержант Гуссейнов вставал из-за стола. Иногда он мог позволить себе посидеть подольше, а иногда у него совсем не было аппетита. В этом случае, если ты не очень расторопен, можно было уйти, не доев свою порцию. Брать с собой что-либо со стола строго запрещалось. Однажды курсант Нечаев спрятал в кармане кусок хлеба. За это ему зашили карман вместе с куском внутри. Хлеб высох, раскрошился, а он все так и таскал его с собой. Долго, недели две… Зато не только он, но и все остальные запомнили, как «кусочничать» за столом.

Дружно курсанты работают ложками, только звон стоит. Большие миски уже наполовину пусты. Урманов чувствует умиротворяющую сытость. Но в голове занозой сидит вопрос: как неожиданным подарком распорядиться? Может, самому съесть, пока никто не видит? Тем более, что сахару не так уж и много – горсть всего. Каких-то десять-двенадцать кусочков… Но это минутная слабость. Урманов знает – не сможет он так поступить. Потому что делиться надо с товарищами. А тех, кто жрет втихаря, под одеялом, в армии презирают… Давно, еще в детстве он столкнулся с таким выбором. Тогда он с другом, отбегав целый день на улице, пришел домой. А там – мама с работы вернулась и принесла лимонад и пирожные. Всем по бутылке и по пышному треугольному кусочку с розовым кремовым цветком. Папе, маме, брату и ему… Было жарко, хотелось пить. А тут целая бутылка холодной, играющей на солнце газировки. Можно в один присест осушить всю бутылку – и еще мало покажется. А пирожное… Соблазнительно пахнущее, сладкое, свежее. И все это стоит на кухонном столе. А друг – в комнате. Сидит себе, и не знает… В маленькой неокрепшей душе шла нешуточная борьба – делиться с другом или не стоит? Но, в конце концов, жадину он в себе победил. И был чрезвычайно горд потом этим поступком.

Урманов локтем толкнул сидевшего рядом Кольцова.

– На… Держи.

Кольцов недоуменно уставился на него.

– Откуда?

– Тс-с-с-с… – сквозь зубы процедил Урманов и, повернувшись к Гвоздеву, тоже передал незаметно несколько кусочков сахара. Тот ничего спрашивать не стал. Должно быть, что-то заметил на входе.

Чай в этот раз оказался вкуснее обычного. Урманов пил его вприкуску, заедая белым хлебом с маслом. И снова думал о Чижове, об этом его бескорыстном поступке, о том, что в таких вот мелочах и открывается по-настоящему человек.

После завтрака объявили десятиминутный перекур. Большинство курсантов осталось в казарме, а курящие собрались в курилке.

Урманов подошел к ребятам из первого отделения, попросил огоньку. Со спичками было сложно… Курсант Илюнцев, сбив пепел, протянул ему дымящуюся сигарету. Урманов прикурил.

– Слышь, Вить, – сказал он, обращаясь к Илюнцеву. – Когда фотографироваться пойдем, дашь мне свою парадку?

– Зачем?

– Ну, как… – Урманов помялся. – У вас же в первом отделении погоны черные, а у нас – красные.

– И что?

– В красных не хочу… Подумают, что зеков охраняю.

– Зеков тоже кому-то охранять надо, – назидательно вставил курсант Листьев, смуглый, белозубый сибиряк.

Да знаю, – отмахнулся Урманов и снова спросил у Илюнцева. – Ну, так что, Вить?.. Дашь?

– Конечно, – улыбнулся Илюнцев, – жалко, что ли? Но ты только у Гуссенова сначала спроси. А то как бы не нарваться…

– Спрошу.

Курсанты помолчали, затягиваясь и пуская к потолку струйки дыма. За высокими узкими окнами разливался сиреневый утренний свет.

– У десантников форма красивая, – в продолжение разговора заметил Панчук. – Голубые береты, тельняшки…

– Везет же людям, – вздохнул Урманов. – А тут… Не будешь же каждому объяснять, что ты в спецчастях служил.

– Да ладно, подумаешь, форма. И в стройбате люди служат – сказал курсант Широкорад, закончив наводить глянец на сапогах. – Это ведь не от нас зависит. Куда пошлют… А насчет того, как нас здесь тренируют – любой десантник обзавидуется.

– Это точно, – согласился Листьев, гася сигарету о каблук. – Гордиться надо, что сюда попали.

Дежурный по роте объявил построение. Все побросали окурки в урну и бегом поспешили в расположение.

Начинался новый учебный день. В расписании на сегодня значились занятия по физической, огневой и тактико-специальной подготовке.

Вообще, физическая подготовка присутствовала в расписании почти ежедневно. Ее не было только в субботу. В остальные дня это выглядело так: понедельник, среда, пятница – рукопашный бой; вторник, четверг – общая физическая подготовка, воскресение – подвижные игры… Самыми трудными были вторник и четверг. Когда Урманов впервые попал на занятия по ОФП, то он особо не переживал. Подумаешь, физическая подготовка. Разве спортсмена этим удивишь? В секции бокса нагрузки были тоже – о-го-го! Особенно перед соревнованиями… Но тут оказалось все гораздо сложнее. Когда еще в карантине сержант Мурыгин рассказывал ему, что на занятиях по ОФП некоторые курсанты плакали, Урманов не верил. Однако вскоре сам убедился, что это была правда.

Сегодня был четверг. И предстояло как-то пережить эти ненавистные два часа. Два часа бесконечных физических истязаний. Уже выбегая на построение, Урманов ощутил в груди привычный тревожный холодок.

– Становись! – старший сержант Гуссенов обвел взглядом колонну. – Бего-о-о-о-ом марш!

До спортзала метров триста по улице. Непременно, туда и обратно рота передвигается только бегом.

Спортивный зал части внешне напоминал Урманову тот, куда он ходил на гражданке. Разве что по размеру здешний был немного побольше… Но внутри его отличала своя специфика. Он состоял из нескольких помещений. Первое – большой игровой зал с баскетбольными корзинами на щитах, с разметкой на коричново-красном полу и длинными низкими скамейками вдоль стен – мало чем отличалось от любого другого подобного заведения. Шведская стенка, стопа матов в углу, брусья, «конь», «козел», турник – все как обычно. Именно здесь проводились занятия по ОФП, а по воскресеньям играли в волейбол, баскетбол и ручной мяч… Второе помещение, размером поменьше, оборудовано было несколько по-иному. В центре зала возвышался ринг; вдоль стены висели боксерские кожаные мешки, «груши»; в гулу стоял в полный рост макет человека, с обозначенными на нем белой краской точками для отработки ударов по самым уязвимым местам. Возле одной из стен был установлен большой деревянный щит, на котором той же краской был нарисован силуэт человека в полный рост. Этот щит предназначался для метания ножей, топоров, саперных лопаток. Причем изготовлен он был по особой технологии – из маленьких деревянных кирпичиков. Сделано это было не случайно… Дело в том, что если такой щит составить из обычных деревянных досок или брусков, расположенных вертикально, то нож, брошенный в него, будет втыкаться тоже только вертикально. При попадании ножа даже с небольшим углом отклонения, он попросту отскочит. А если положить тот же брусок или доску на землю и воткнуть в его основание любой из острых предметов – нож, топор, лопатку – то этот предмет войдет в дерево под любым углом, потому что это произойдет не поперек, а вдоль волокон роста… Щит для метания был составлен как раз из таких напиленных кирпичиков, что значительно облегчало сам процесс – лезвие втыкалось хорошо, даже если бросок был не очень удачным… Кроме того, здесь имелись еще «макивары» для отработки ударов ногой, боксерские «лапы» и перчатки. Стены были увешены яркими плактами, где подробно описывались способы нанесения ударов, последовательность выполнения того или иного приема и еще много разной полезной информации. В этом зале проводились тренировки по рукопашному бою… Третье помещение – склад инвентаря. Четвертое – душ. Пятое – раздевалка.

Курсанты по форме «два» – в брюках и кедах, с голым торсом – выстроились в шеренгу. Командиры отделений расположились на скамье у стены. Гуссейнов приступил к занятиям.

– Напра-а-а-а-во!.. Бго-о-о-ом марш!

«Началось», – обреченно подумал Урманов.

Обежав для начала несколько раз спортивный зал по кругу, рота пошла полуприсядом – так называемым «гусиным шагом», когда ноги полусогнуты, корпус держится прямо.

– Полным присядом марш!

Рота просела еще ниже и, переваливаясь с боку на бок пошла дальше. Со стороны, наверное, это выглядело забавно: колонна карликов, смешно выкидывая в стороны ноги, бодро марширует по кругу. Но на самом деле курсантам было уже не до смеха. Ноги, наливаясь свинцовой тяжестью, плохо слушались.

– Встать! Бегом марш!

С трудом поднявшись, Урманов вместе со всеми затрусил по кругу. Пот заливал глаза, не хватало дыхания.

«Надо бросать курить… Надо бросать курить» – навязчиво билось в голове.

– Полуприсядом марш!

Урманов присел на полусогнутых, быстро немеющих ногах. Боль в мышцах становилась невыносимой.

– Полным присядом марш!

Все опять превратились в смешных карликов.

«Нет, не могу больше… Ноги… Ноги».