Зрелище, представшее перед офицерами, наконец пересекшими широкую, заставленную техникой площадь, было ужасающим. Край проезжей части, за который нельзя было заступать никому – по заступившему охрана открывала огонь без предупреждения, – был отмечен быстроустанавливающимися заграждениями. В бетон было вделано еще при строительстве площади нечто вроде втулок, и во время торжественных мероприятий в них вставляли штыри, на которых держались решетки заграждения. Сейчас все это было проломлено танком, а напротив трибуны еще и было забрызгано чем-то черным, не красным, а именно черным. Удар осколочно-фугасного танкового снаряда пришелся как раз туда, где стоял Светлейший, и теперь там не осталось ничего, бетон не был пробит, но все было изломано и искорежено, а людей просто разорвало на мелкие, не поддающиеся опознанию куски. Тех, кто стоял ниже – охрана, – посекло осколками снаряда и мелкими осколками бетона, у кого-то оторвало голову, у кого-то руки и ноги. Кто-то был еще жив – черные человеческие обрубки шевелились, некоторые даже стонали, но спроси в тот момент у любого из офицеров, есть ли выжившие, он бы ответил – нет. Все это – и те, кто уже умер, и те, кто вот-вот должен был отправиться к Аллаху, – воспринималось как единая, слитная картина ужасающей смерти.

На второй трибуне обстановка была еще более жуткая, просто непредставимая человеческому разуму. Некоторые из тех, кто это видел, – потом так и не смогли оправиться от увиденного.

Пули калибра 14,5 миллиметра – именно такого калибра пулемет был спарен с основным орудием в танке – при попадании в незащищенное ничем тело человека, да еще и с близкого расстояния, просто разрывает его на куски. Это верная смерть, если Аллах милостив – то сразу, если же нет…

Вся вторая трибуна была залита кровью, крови было столько, что она текла по бетону ручьями, собираясь внизу в настоящее море. Все уровни трибуны представляли собой человеческое месиво – куски людей, сами люди, смертельно раненные, но все еще цепляющиеся за жизнь, и уже мертвые – разобраться было сложно.

Подполковник Ан-Нур в числе других офицеров бросился на помощь тем, кого еще можно было спасти. Перепрыгнув ограждение, он схватил кого-то – это был гвардейский офицер, по крайней мере человек в мундире со знаками различия Гвардии Бессмертных, потащил вниз, потому что вверху ничего сделать было нельзя. Стащив его вниз, он увидел, что это не кто иной, как генерал Шах-Джавад, командующий Гвардией Бессмертных. Одной ноги у него не было, ее оторвала пуля выше колена. Но пульс был, слабый, но был. Жгута у подполковника не было, но он, как все армейские офицеры, знал, как следует поступать в таких случаях. Выдернув из брюк ремень, он начал накладывать жгут выше раны…

– Стоять!

Подполковник услышал это, но продолжал накладывать жгут. И только когда грохнул пистолетный выстрел, а жгут все-таки был наложен, подполковник поднял глаза.

Группа саваковцев, сгрудившись около одного из них, видимо, старшего, с роскошными черными усами, стояла около трибуны, держа под прицелом офицеров. В критической ситуации они не смогли придумать ничего умнее, кроме как продемонстрировать собственную власть…

В этот момент вдали, там, куда ушел танк заговорщиков, глухо громыхнуло – еще один пушечный выстрел.

Их было меньше, чем офицеров, раза в два, но у них было оружие. У каждого. Подполковник ощутил, как брюки медленно сползают на правую сторону – ремня не было, а в правом кармане был револьвер…

– Ты что, идиот? – спросил саваковца один из офицеров. – Людям помощь оказать надо!

– Стоять! Заговорщики!

И в самом деле – идиот…

Увы, на самом деле идиотом этот старший офицер САВАК не был. Просто ситуация уже изменилась, и режим уже изменился, а он все еще этого не понял. Он думал, что сейчас подъедут люди из Гвардии Бессмертных, заберут всех этих заговорщиков, они предстанут перед трибуналом, и трибунал вынесет им приговор – конечно же, смерть. До него до сих пор не дошло, что режима больше нет, потому что Его Светлость только что разорвало на мелкие куски, и Гвардия Бессмертных не возьмет ситуацию под контроль, потому что ее командующий истекает кровью в десяти метрах от него. И им никто не даст команду, потому что генерал Мешеди, руководитель тегеранского отделения САВАК, находится на третьем уровне трибуны, а его голова – на четвертом, в виде буро-коричневых брызг и осколков костей черепа. И что сейчас прав будет тот, у кого есть оружие и решимость его применить, а не тот, кто носит мундир САВАК или какой-либо другой. Государство рушилось, словно карточный домик, и стены уже тряслись, но саваковец этого не почувствовал.

Длинная автоматная очередь резанула от пролома, проделанного танком, несколько пуль пришлись в гущу офицеров САВАК, и они упали, как сбитые шаром кегли, бросились на землю и другие офицеры – кто раненый, кто – просто ища защиты. Упал и подполковник, прямо в грязь и кровь, бетон здесь был испятнан кровавыми следами сапог. А в следующую минуту кто-то крикнул – огонь! – и подполковник привычно выхватил из кармана револьвер и из положения лежа послал две пули в том направлении, откуда стреляли, и саваковцы стреляли туда же из всего, что у них было.

Автоматный огонь заглох.

Ан-Нур встал, машинально отряхнул парадный мундир, хотя он сверху донизу был в кровавых пятнах и ничем это было не отстирать, и руки его были тоже липкими от крови, и другие также были в крови. Вместе с двумя офицерами САВАК, оставшимися в живых, держа наготове оружие, они пошли туда, откуда велся огонь.

Это был пацан. Пацан с короткоствольным автоматом, такие закупают для САВАК. Он не знал, как стрелять из автомата, но русский автомат – простое в обращении оружие, и он сумел разобраться в нем и выпустить в них все, что было в магазине, одной очередью. Он не пытался укрываться, потому что не знал как – он просто навел ствол автомата на тех, кого считал своими врагами, и нажал на спуск. Потом они убили его – и сейчас этот пацан лежал на спине, еще одна жертва свершившейся бойни, вместо левого глаза у него была кровавая дыра, а на пропитавшейся кровью футболке еще две. Он увидел, как где-то валяется автомат, скорее всего там, где прошел этот чертов танк. Он подобрал его и пошел посмотреть, что происходит. И увидев, он, не задумываясь, открыл огонь по ним, армейским офицерам, и по агентам САВАК. Это был простой, проходивший мимо и случайно увидевший автомат пацан, не заговорщик, самый обычный пацан.

И вот что он наделал.

И в этот момент подполковник Ан-Нур понял одну простую вещь. Что надо или срывать с себя мундир и бежать отсюда со всех ног, или что-то делать, делать прямо сейчас. Потому что этот пацан, который подобрал чей-то автомат, пришел сюда и попытался их убить – это только первая ласточка, потом будут еще и еще. Что люди, поняв, что происходит, придут на площадь и убьют их, растерзают, перебьют всех до единого, потому что они не служили народу, хоть и клялись в верности ему. Они служили единственно шахиншаху, маньяку на троне, и творили зло в угоду ему, но за любым сотворенным злом следует расплата, ибо таков закон равновесия в мире. Вот пришел день, и не стало шахиншаха, и некому больше осенить дланью закона творившееся и творимое ими зло, и настал день и час, когда им придется расплатиться.

За все.

Покачав головой, подполковник развернулся и отправился назад. Саваковцы последовали за ним.

Народа у трибун было уже много – вперемешку военные и гражданские, с каждой минутой их становилось все больше и больше. Пока ничего не происходило, но в любую минуту могло произойти. Трибуны возвышались над площадью – и то, что на них творилось, было видно всем. А творилось там страшное…

– Подполковник Нур!

Подполковник обернулся – кто-то из офицеров махал ему от танков…

У танков собралось что-то вроде инициативной группы, туда же переносили раненых – и армейских, и прочих – вперемешку. Самым старшим по званию и по должности был полковник Реза Джавад, артиллерист. Генералитет, из тех, кто был на площади, весь стоял на трибунах. С известными последствиями.

Среди них были и несколько офицеров САВАК – до них уже дошло, что они – в одной лодке с армейцами и начинать сейчас следствие по поводу заговора бессмысленно, сначала надо уцелеть.

– Подполковник Сабет Ан-Нур, танковая бригада, – представил его кто-то из офицеров.

– Еще кто-то нам нужен?

– Если кто-то нужен – подойдет. Нельзя терять время, – резко произнес Джавад, – приступаем, господа. Все понимают, что сейчас может случиться?

– Господа… – сказал Ан-Нур, – думаю, нужно сделать кое-что прямо сейчас. Нужно выстроить из танков каре, чтобы создать хоть какую-то защитную линию. Возможно, и две, танков хватит. Туда, внутрь, поместить солдат и офицеров.

– Но танки же без боекомплекта.

– Но все ли об этом знают? Да и сам танк – хоть какая-то, но защита.

– Принято, – обрубил споры Джавад, – надо это сделать. Али-шах, извольте распорядиться.

Один из офицеров побежал выполнять приказание. В этой ситуации все ждали приказов, и тот, кто готов был их отдавать, становился командиром.

– Господа, что дальше?

– У нас нет оружия, – напомнил кто-то. – Если не достанем, ляжем все.

– Пока что на нас никто не нападает.

– Вот именно – пока что.

– Надо идти к русским!

– Господа! – Джавад снова перехватил разговор. – Речь не про русских. Кто сейчас командует? Кто глава государства?

– Наследник Хусейн, – сказал кто-то.

– Где он? Кто его видел? Его видели живым? Или мертвым?

– Нет… Нет… – прошелестело в ответ.

– Там все были на трибуне. Все и погибли. Никого больше нет.

– Значит, не командует никто. Кроме нас.

– Есть младший сын Светлейшего!

– Отлично! Где он?

– В России… кажется…

– Вот именно! А мы – здесь. Пока он вернется… Вы уверены, что ему кто-то будет присягать?! Счет идет на часы.

– Что вы предлагаете, Реза-шах? – спросил один из саваковцев подчеркнуто вежливо. Обращением «шах» он признал главенство этого офицера.

– Все просто. Мы здесь должны организовать на первых порах новый орган власти. Например… Комитет национального спасения, пусть так называется. И опираться на те силы, что у нас есть. У нас имеется оружие, просто оно не заряжено. Если будет заряжено, мы сможем удержать ситуацию под контролем в любом случае. У нас здесь сил – не меньше дивизии. Нужны патроны, снаряды. Где их взять?

– В арсенале, где же… – ответил кто-то.

– Вот именно! В арсенале. Нужно немедленно снарядить группу. Выделить несколько машин, выехать туда. На машины посадить… роты будет достаточно, ее оставить там, для защиты. Потом, после того как эти машины доставят нам снаряжение, нужно будет перебросить туда еще роту и танки.

– А русские… – сказал кто-то.

– Да что ты про русских?! Где они?

– Я видел их посланника рядом с Наследником. На трибуне.

– От русских нам сейчас помощи ждать бесполезно. Надо самим разбираться. А если разберемся, удержим ситуацию – тогда и договариваться с ними. Они немало вложили в нашу страну, им мятеж вовсе ни к чему.

Все прекрасно поняли, о чем говорил полковник. Русские согласятся на переговоры с любым, кто реально будет обладать властью и признает их суверенные права. Кто не допустит мятежа и бардака.

– Формируем колонну. Ан-Нур, вы главный. Потом… вы, вы и вы. И вы.

– Есть. – Ан-Нур и не подумал отказаться. Остальные – трое офицеров и агент САВАК – тоже кивнули в знак согласия.

– Берите солдат – и вперед. Связь поддерживать на нашей обычной частоте. Ваш позывной?

– Скакун… – Ан-Нур назвал свой обычный позывной при радиообмене.

– Отлично. Мой – Молния. Машины – впереди, они прошли перед танками. Вперед.

Четыре офицера во главе с Ан-Нуром и саваковец бросились исполнять приказание.

На площади, рыча моторами, выстраивались в геометрическое построение танки. Когда начали помещать внутрь солдат, пятой части от личного состава уже не досчитались. Началось дезертирство.