Конечно же, Ксения не вняла моему предупреждению и не вручила свою безопасность оберсту Гансу Зиммеру. Было бы странно, если бы она поступила иначе: в этом вся Ксения. Я даже знаю, что она думает про это: я не хочу, чтобы мой сын (заметьте – мой (!) сын) играл в ваши кровавые игры. Увы, сударыня, это не мы играем в эти кровавые игры, это жизнь в них играет. И нам остается только пытаться выжить.
Я сидел в «Мерседесе», который был взят напрокат по поддельным документам, и смотрел на причудливое, открытое то ли в третьем, то ли в пятом году здание «Арена дю Женев», небольшой (по русским меркам) концертный зал всего на девять тысяч мест. Здесь обычно выступают концертирующие звезды, билет на которых стоит не меньше тысячи германских марок, проходят концерты «продвинутой» камерной музыки – это изуродованная классика, проходят дискотеки. Но сегодня припарковаться можно было лишь со специальным пропуском, все окрестности были забиты дорогими авто. Дамы в вечерних платьях, яркие, как тропические бабочки, солидные джентльмены во вручную пошитых костюмах – все они шли по улице, мимо нас, спеша на благотворительный бал Женевского Красного Креста. Это – своего рода развлечение европейской аристократии, балы дают каждый месяц. Дальше – Вена, потом Берлин и, наконец, город-государство Монако.
Оберст Ганс Зиммер запалил свою очередную кубинскую сигару, отчего в машине стало нечем дышать. Я поморщился.
– Сударь, нельзя ли повременить?
Оберст хрипло, каркающе рассмеялся:
– Нельзя, ваше сиятельство. Миль пардон, если сигары старого вояки оскорбляют ваше тонкое обоняние…
– Скорее они оскорбляют ваши легкие, сударь, вынужденные поглощать эту гадость.
Оберст похлопал меня по плечу.
– Мои легкие, сударь, как раз и питаются тем, что вы высокомерно называете «гадостью». За всю свою жизнь они повидали такого, что сигарный дым для них – все равно, что для вас, аристократов, – розовая амброзия.
Оберст Ганс Зиммер казался совсем другим – бродягой из порта, солдатом Германского африканского корпуса, грубым, наглым и нахальным. Это была не более чем маска, способ существования, обжитый и привычный образ – на самом деле оберст был умным и прозорливым человеком, жестким дельцом, которому палец в рот не клади. При этом он еще был лучшим специалистом по безопасности в Швейцарии и одним из лучших в мире, упертым и жестким, готовым проломить стену головой, если это потребуется. Вершиной его карьеры было подразделение, известное как «Nebel», «Der Nebel». На швейцарском диалекте немецкого это означает «Туман», – это спецподразделение, созданное в вооруженных силах Швейцарской конфедерации людьми, прошедшими через отряды Опладена и «Бранденбург-800». Эти люди вмешиваются в ситуацию там, где не может вмешаться Священная Римская империя или где затронуты интересы Конфедерации, в основном финансовые. Взаимоотношения Швейцарской конфедерации и Священной Римской империи сложны до безумия, и никто не может точно сказать, где отдают приказы, и где – их исполняют. Но, видимо, оберст Зиммер, швейцарский немец или германский швейцарец, оказал немало услуг исторической Родине – иначе ему не позволили бы заниматься охранной деятельностью в Африке на тех же правах, что и германцам. Мне, например, не позволили, хотя, проживая в Североамериканских соединенных штатах, я наводил справки.
И оберсту Зиммеру можно было доверять на девяносто девять процентов – если ему поручили безопасность кого-либо, он ее обеспечит. На сто процентов нельзя было доверять никому.
– Время, – напомнил водитель, суховатый, бесцветный, средних лет. Типичный швейцарец, бесстрастный наемник. Но профессионал.
Я достал из бардачка пистолет, вложил его в специально нашитую на пиджак кобуру с клапаном – ради этого пришлось испохабить творение лучших лондонских портных. Стиль Уайта Эрпа, он тоже носил «Миротворца» со стволом 7,5 дюйма во внутреннем кармане пиджака, специально перешитом под пистолет. У меня же задачи другие – соответственно и пистолет другой. Для этого дела Ганс Зиммер нашел для меня новенький «Kel-Tek PMR-30», еще не встречавшийся в Европе. Легкий полупластиковый пистолет, при том в его магазине – тридцать патронов, ни больше ни меньше. Калибр двадцать два «Винчестер Магнум» – намного более серьезный патрон, чем это принято считать, его обычно путают с двадцать вторым длинным винтовочным, а это неверно. Останавливающее действие для спецпатронов находится примерно на уровне патрона 7,65 «Браунинг» – а ведь именно пистолетами этого калибра были вооружены все европейские детективы годов до семидесятых. К тому же пистолет имеет слабую отдачу, удобно лежит в руке – и это позволит вести быстрый, прицельный огонь. Я надеюсь, что на балу Швейцарского Красного Креста до этого дело не дойдет – но человек полагает, а бог располагает, как обычно.
Следом я достал два револьвера «Смит-Вессон» с титановой рамкой, – малыши, но с резким и сильным боем под триста пятьдесят седьмой «Магнум» со сточенной головкой. Они приобрели большую популярность после того, как в САСШ приняли дурацкий закон об ограничении вместимости магазинов. Очень популярны среди телохранителей, в отличие от пистолетов можно стрелять через карман. Один револьвер я положил в карман, другой – в кобуру на лодыжке, какую обычно носят североамериканские полицейские. Кобура на лодыжке – идиотизм полный, но она хороша тем, что при обыске до нее добираются в последнюю очередь. Тем более в Европе – здесь так оружие носить не принято.
Мелькнула мысль – если будет стрельба, потом на весь год будет разговоров о диких русских аристократах, которых нельзя пускать в приличное общество. Еще раз подтвердится миф об исконном русском варварстве.
Ну и черт с ними.
– Что с вертолетом?
Оберст достал старомодный сотовый телефон, прозвонил нужный номер.
– В готовности. Им потребуется пятнадцать минут, не больше.
Надеюсь…
– Если я сумею вывести их – подавайте машину прямо к подъезду, не стесняйтесь.
Оберст только усмехнулся – мол, не учи ученого.
Ну… с богом.
Я вышел из машины, оправил пиджак, забрал с собой букет цветов… здесь это было не совсем принято, но и не запрещено. Сочтут за дикость и неотесанность русских – а мне важно то, что букет отвлечет внимание от меня самого. Да и не будут меня обыскивать на входе… здесь же Швейцария, благотворительный бал Красного Креста, здесь не Тегеран, не Бейрут, не Багдад, не Кабул. Тихая, мирная страна…
С самого начала, когда я поднимался по дороге к арене, я почувствовал, что за мной следят. Взгляд в спину, совершенно отчетливое чувство, оно приобретается после того, как ты побывал в горячей точке и выжил там. То, чего я и боялся – снайпер. Снайпер на подстраховке, возможно даже не один. Те, кто все это затеял, пойдут ва-банк, они готовы на все, чтобы обезглавить русскую монархию любой ценой и любым способом, даже таким. Но в таком случае – и я пойду на все, и наплевать, если по результатам сегодняшнего бала у кого-то случится сердечный приступ, у кого-то – преждевременные роды, а у кого-то – отравление свинцом, причем смертельное. Хоть Ксения и не подарок, но я ее все равно отсюда вытащу…
Как я и предполагал, никого не обыскивали. Просто принимали карточку-приглашение и смотрели по какой-то базе. Вероятно – по базе «Кто есть кто» или по Готскому Альманаху[13]. В Готском Альманахе я должен быть – как-никак князь, высший аристократический титул, естественно, после членов Августейшей семьи. Именно поэтому я должен идти один. Никого другого на бал просто не пропустят, и все будет сорвано.
Очередь дошла и до меня…
Англичанка! На входе сидела англичанка! Вытянутое, словно лошадиное лицо, платье довольно дурного, принятого в Великобритании покроя, – точно англичанка! Случайность – или?
Или у меня уже паранойя на англичан?
Англичанка вопросительно смотрела на меня.
– Князь Александр Воронцов, – представился я, подавая пригласительную карточку, – вице-адмирал Флота Его Императорского Величества Николая Третьего.
Я внимательно смотрел за англичанкой, за ее глазами. Испугается? Придет в замешательство? Меня здесь ждали? Нет, ничего подобного не было – дежурная улыбка, жест рукой.
– Добро пожаловать на бал Женевского Красного Креста, ваше сиятельство…
Я улыбнулся той же самой, вежливой и ничего не значащей улыбкой, прошел дальше.
Черт, Ксения, какого черта ты сюда поперлась? Почетная гостья, великая княгиня Дома Романовых, как же…
В холле – кружащий голову аромат духов, едва слышный шорох шелка, быстрые, оценивающие взгляды на мужчин и на соперниц: как одета, от какого кутюрье платье, не продала ли семейные драгоценности. Свет люстр переливался в каскадах фамильных бриллиантов, украшавших лебединые шеи дам. Европа – могу спорить на сто против одного, что девяносто процентов бриллиантов здесь – фальшивка, цирконий. Настоящие – в семейных или банковских сейфах, их почти никогда не достают, удовлетворяются простым сознанием того, что они есть. У нас, в России, – такого нет. Официально это оправдывается возможностью кражи или ограбления, на самом же деле – большинство настоящих бриллиантовых колье заложены банкам и находятся в их сейфах как гарантии по кредитам. Большинство блистательных европейских семей на самом деле разорены и едва сводят концы с концами. Вот почему такие балы – это еще и возможность для кавалерственных дам[14] найти себе богатого и щедрого любовника. Пусть банкира, пусть еврея, пусть даже и русского варвара – но чтобы в кармане водились деньги.
Вот почему меня никогда не тянуло на подобные благотворительные балы и приемы. Бойтесь ханжества – под его покрывалом клокочет грязь.
Конечно же, меня как одинокого джентльмена «от сорока до пятидесяти» с бриллиантовым шифром в петлице (тоже кубический цирконий), обозначающим мои инициалы и название моего рода, заметили сразу же. Хищницы со всего холла ринулись буквально наперегонки, я даже и десяти шагов не успел сделать. Первой рядом со мной оказалась белокурая итальянка (терпеть не могу дам, красящих волосы), на вид лет двадцати с хвостиком, на самом же деле – за тридцать. О, Монако, центр пластической хирургии всего мира, фабрика по производству Золушек. Или Ла Франш сюр Мер, еще одна. Один протез груди – пять тысяч германских марок штучка, операция оплачивается отдельно…
– Сударь, не поможете ли мне… здесь так мелко написано…
Многие дамы носили очки в золотой оправе, модный аксессуар, в который можно вставить простые стекла. Мне подали программку бала, при этом дама умудрилась так выразительно вздохнуть, чтобы я мог оценить все мастерство пластических хирургов из Монако…
O tempora! O mores![15]
Программка была напечатана на трех государственных языках Швейцарской конфедерации: французском, итальянском и немецком, поэтому отговориться незнанием языка шансов не было. Пришлось объяснять.
– Благодарю вас… – дама смущенно замялась.
– Князь Александр Воронцов, – представился я.
– О, вы русский? – отреагировала итальянка, – так… загадочно. Мне всегда нравились русские, в них есть что-то… первобытное.
– Увы, сударыня, я учился в Оксфорде и во мне мало первобытного, – поклонился я, возвращая программку и давая понять, что предложение меня не заинтересовало.
В Оксфорде я не учился – но надо же было что-то сказать, чтобы отстала! К тому же Оксфорд – настоящий рассадник содомии, и пусть думает о чем хочет.
Не успел я пройти следующие пять шагов, как едва не попал в объятия еще одной подобной дамочки, на сей раз из французского рода, которому повезло уцелеть и при революции, и во время мировой войны. Интересно – может быть, есть какой-то условный опознавательный знак, булавка голубая там или галстук, позволяющие прикинуться содомитом? Иначе ведь не отстанут…
Ксения, конечно же, была «почетной гостьей бала» – как я и предполагал. Ее я обнаружил уже в зале, она стояла в кругу европейских аристократов, из которых я знал только одного германского князька, и о чем-то увлеченно разговаривала с ними. Шесть джентльменов и одна она – вот это именно то, что ей нравится, ради этого она душу продаст – лишить охотниц из холла их законной добычи, овладеть вниманием всего зала или, по крайней мере, всей мужской половины зала. Увидев меня, она, естественно, не обрадовалась, бросила такой взгляд, от которого можно было свалиться на месте. Впрочем, взгляды, которые на нее бросали дамы, были не менее смертоубийственны, но ей было все равно – так почему же такой взгляд должен был волновать меня?
Чувствуя, что времени может уже и не быть, – я пошел напролом.
– Вы сегодня просто очаровательны… – заявил я, склоняясь к руке Ксении, которую она была вынуждена мне подать по этикету, – полагаю, в вашей бальной книжечке еще остались свободные танцы?
Аристократы смотрели на меня во все глаза – вот так вот просто и нагло подходить к даме и с ходу ей что-то предлагать было не по этикету.
– Вы весьма самонадеянны, сударь… – ответила Ксения, – впрочем, это известная черта вашего характера…
– Моя самонадеянность проистекает только из безграничной любви к вам, сударыня.
Поняв, что нас что-то связывает, аристократы удалились по-английски, чтобы не мешать нам. Ксения постепенно приходила в ярость.
– Ты что творишь? – прошипела она, оглядываясь по сторонам.
– Встань левее. Так, чтобы стоять между мной и стеной.
– Ты с ума сошел?
– Делай, что говорю. И тихо!
Какой-то момент Ксения ломалась. Она инстинктивно пыталась сломать любого мужчину, который становился у нее на пути, но если это не удавалось, если она чувствовала, что бесполезно, – в какой-то момент она становилась покорной и полностью подстраивалась. Именно это происходило сейчас – поняв, что происходит что-то неладное, она полностью отдала инициативу мне.
– Где Ник? – я шарил глазами по толпе, пытаясь понять, где опасность.
– В «Ле Росей». Как будто ты не знаешь. Кампус в Гштааде.
– Когда ты последний раз говорила с ним?
– Два дня назад. Что…
– Происходит то, что тебя могут убить в любую минуту. Не подходи к окнам.
Я достал из кармана телефон, прощелкал номер Зиммера. Понятно, что из «Арены де Женев» нас живыми не выпустят…
– На приеме, – отозвался полковник как в рацию.
– На улице снайперы, – я был уверен в том, что это так, – работаем второй вариант как основной. Что за машина?
– Ваш, «Сикорский», девяносто вторая модель.
– Пусть дозаправят. Я хочу полные баки…
– На это уйдет время…
– Пусть действуют быстрее. И ты будь готов действовать.
– Jawohl! – оберст отключился.
– Сударь… – Я поднял глаза и увидел мужчину, который подошел к нам, лет шестидесяти, худой, с бородкой клинышком. – Вы самонадеянно решили, что почетная гостья бала принадлежит одному лишь вам?
Ксения смело выступила вперед.
– О, князь, просто моему… бывшему супругу не хватает такта. Князь Александр Воронцов – князь Герхард фон унд цу Баттенберг, покровитель Красного Креста в Священной Римской империи…
Князь протянул руку:
– Рад с вами познакомиться, сударь. Полагаю, любой из мужчин на этом балу желал бы оказаться на вашем месте…
– Сударь, будь они действительно на моем месте, они бы этого не желали.
Князь вопросительно посмотрел на меня, не зная, как реагировать на мою последнюю сентенцию, потом сделал то, что сделал бы любой воспитанный европейский аристократ на его месте, – вежливо улыбнулся. На самом деле я ответил совершенно искренне – я полагал, что в зале есть как минимум один профессиональный убийца, и шансы у меня пережить этот бал – пятьдесят на пятьдесят.
– Сударь, надеюсь, вы не будете эгоистичным собственником и оставите великую княгиню для нас хотя бы на несколько танцев?
– Полагаю, это решать великой княгине, сударь.
Ксения великолепно, просто изумительно сыграла недомогание – в ее лице сцена потеряла великую актрису. Я сам не наблюдал за этим, я обшаривал глазами зал, но представлял, что это такое – бледность лица, усталые глаза, рука у лба…
Иногда я понимаю Николая. Хоть и не одобряю. Две великие актрисы в доме, одна из которых супруга, другая сестра, – слишком для любого мужика, даже для Императора. Вот он и прогнал к чертовой матери… обеих.
– Ах, друг мой, я плохо себя почувствовала и, пожалуй, пропущу первые танцы. Но на вторую часть бала – я полностью ваша.
– Покорнейше благодарю, сударыня… – князь отступил в сторону…
– Что будем делать? – прошипела Ксения.
– Возьми платок. Прими какие-то таблетки…
– У меня нет таблеток!
– Тогда просто прикинься, что тебе плохо, ты же это умеешь.
– Мне и в самом деле плохо! – огрызнулась Ксения.
Где же он? Скорее всего, среди обслуживающего персонала, просто так аристократом не прикинешься, разоблачат. Хотя если та англичанка на входе… тут в придачу может быть целая рота САС, а уж они-то с радостью поквитаются со мной за Нью-Йорк. Но скорее всего здесь другие… наемники…
Или все-таки он прикинулся кем-то из приглашенных? Нет, вряд ли. Униформа обслуживающего персонала хороша тем, что обезличивает человека. Не верите? А вспомните лицо официанта, который вас обслуживал во время вашего последнего визита в ресторан? Девять из десяти, что не вспомните.
Минуты текли как мед с ложки – тягуче и неотвратимо. Наконец прозвучало вступление, приглашенные разбились на пары, объявили вальс-контрданс. Зазвучала музыка…
Немного отлегло – ни один из убийц не станет стрелять на дальнее расстояние в таком случае, мы защищены танцующими парами. Он может подобраться справа или слева, но я слежу за обоими флангами, хотя это и сложно. Среди танцующих… тогда ему придется как-то достать пистолет и выстрелить в движении… неужели сможет?
Внезапно я столкнулся взглядом с человеком… с одним из танцующих. В танце он продвигался к нам… взгляд был острый и сосредоточенный, совершенно не такой, каким смотрят по время танца, это был взгляд сквозь прицел. И человека этого я откуда-то знал… его лицо было знакомо мне, я уже давно не работал с электронной картотекой, не изучал и не запоминал лица подозреваемых в терроризме, объявленных вне закона, умышляющих против высочайших особ, включенных в списки чрезвычайной опасности по всему миру… но этого парня я откуда-то знал.
Есть! Черт, есть!
Джузеппе Бардини, профессиональный террорист и наемник. Точно – именно это худое и смуглое лицо на фотографии я видел, когда запоминал всех действующих убийц и террористов Европы. Он, конечно, постарел, обзавелся тонкими, стрелочками, усами и надел нормальный костюм – но это точно он. Чемпион мира по стрельбе из спортивного пистолета, наемник калабрийцев, один из лучших стрелков мира. Подозревался в участии в покушении на Папу Римского, когда начали проверять, куда вкладываются огромные деньги из Банка Ватикана… Тогда одного папу убили, а второго едва не убили, и он все понял и больше лишним не интересовался: кесарю – кесарево. Он просто не думал, что здесь окажется кто-то, кто может его опознать, он наверняка прикинулся каким-то обедневшим итальянским аристократом, благо у них надо подтверждать дворянское происхождение не в пятнадцати поколениях, как в Священной Римской империи и в Австро-Венгрии, – а всего лишь в трех. И он прошел на бал, и он кружит какую-то дамочку, и до него осталось около десяти метров…
Бардини понял, что я засек его, – и развернулся совершенно балетным движением, не в такт танца, в руке у него был пистолет. Я знал, что это был за пистолет – он охотился с однозарядным, и второй выстрел ему никогда не требовался…
Чуть повернувшись, я выстрелил, не доставая револьвер из кармана. Выстрел бабахнул оглушительно громко, и итальянец в десяти метрах от меня упал как подкошенный. Впервые в жизни он не успел… исключительно из-за того, что я стрелял из кармана, иначе бы он меня опередил. За спиной истерически завизжала Ксения, я выхватил револьвер и четыре раза выстрелил в потолок. Полетели осколки, искры от люстры.
– Пожар!!!
Почему-то люди больше реагируют именно на этот крик – пожар. Что произошло дальше – было просто не описать.
О проекте
О подписке