Ижевск, СССР. 13 июля 2010 года

В понедельник я первым делом получил личное оружие.

Себе я взял привычную для спецназа «Гюрзу». Страшное оружие, созданное для превосходства над абсолютно всеми имеющимися моделями пистолетов мира, оно стреляет особо мощными, девятимиллиметровыми боеприпасами, по пробивной способности оно превосходит «ТТ», по останавливающей – армейский «Грач». Для Маши я взял обычный «ПМ» и еще два «ПСМ» – на случай, если потребуется скрытое ношение.

С Машей мы теперь были если и не семьей в полноценном смысле слова, то чем-то вроде этого: после ночи, проведенной на Воложке, она вернулась уже в мою квартиру. Даже без зубной щетки – придется покупать. Вечером воскресенья я выслушал много нового о том, как у меня неуютно и грязно, после чего сказал, что, в общем-то, уборка квартиры дело не мужское, а женское. Тем самым я обеспечил себе первую семейную сцену. А утром – отсутствие приготовленного завтрака и кофе. Это заставило меня задуматься – что во мне не так? Почему мне вечно выпадает что-то плохое, как тому медведю из пословицы про вершки и корешки. Почему теперь я вынужден выслушивать семейные скандалы и терпеть присутствие другого человека в доме при отсутствии положительных сторон брака, таких как утренний завтрак, выглаженная рубашка и регулярный секс? А?

Ответа на этот вопрос не было.

Передавая Маше оружие на стоянке перед динамовским комплексом, я спросил, умеет ли она обращаться с «ПМ», на что получил весьма самоуверенный ответ. И предложил пройти в тир и подкрепить слова делом – даже если это будет означать опоздание на работу…

Как я и ожидал, слова с делом разошлись…

– Не так. Давай…

Я встал сзади.

– Руки вытяни… давай.

…

– Немного вперед наклонись.

…

– Да не так. Еще.

…

– Давай. Жми на спуск, плавно. Не торопись, пистолет гулять не должен.

Семерка. Не так плохо, как могло быть.

– Еще раз.

Пятерка.

– Положи пистолет. И смотри…

Здесь я немного мошенничал. У «ПМ» – отдача резкая и неприятная на самом деле, у «Гюрзы», несмотря на намного более мощный боеприпас, она мягче. Но с любым пистолетом надо уметь обращаться. Главный секрет при стрельбе из пистолета вот какой – смотрите на мушку. Большинство людей при стрельбе смотрят на цель, а надо – на мушку. Цель при правильной фокусировке зрения представляется мутным пятном впереди. Но если ты правильно прицелился – значит, ты попадешь.

Восемнадцать тренировочных, без стального сердечника пуль ушли в цель, я выбросил магазин и тут же вставил новый. Получилось неплохо, хотя и с двумя неприятными отрывами от основной кучи. Тоже надо тренироваться.

– Нормально?

Маша фыркнула. Женщина никогда не признает, что не права.

– Не фыркай. Оружие – то, что отделяет тебя от смерти. Подчас неприятной. Каждый день после работы час будем проводить здесь.

…

– Пошли. Где тебя высадить?

– У пожарки.

– А что так?

– Я увольняюсь.

– Не выдержала душа поэта.

Новое фырканье.

– Не считай, что ты центр вселенной. Я устраиваюсь в центр университетского обмена. Надо встретить делегации.

– Хорошее дело, – сказал я, – со студентками при случае познакомишь?

– Ну, как?

Хитрые глаза моего соседа по рабочему месту, Васи Широбокова, смотрели на меня.

– Что – как?

– Тебя на Воложке видели, так что не отпирайся. Надо было на карьеры ехать, если хотел сохранить инкогнито.

– Вась, знаешь, что было написано на воротах Освенцима?

???

– Арбайт махт фрай. Труд делает свободным. Так что давай. Арбайтен, арбайтен.

– Шуточки у тебя…

– В ресторан меня поведешь? – спросила Маша, когда я забрал ее после работы.

– Да не вопрос.

Я показал поворотником, что собираюсь развернуться. В ресторан, так в ресторан…

Рестораном оказалось кафе «Ошмес» в самом центре города, на Ленина. Увидев его, Маша чувствительно пихнула меня в бок… не ожидал, что она такая сильная.

– Это ресторан?

– Для рабочего класса. Такой, какой заслужила.

Вообще-то рестораны в городе были по меркам провинции и даже по меркам Москвы неплохие. Лучшие – это, конечно, кооперативные. У «Лося» – на выезде из города, седьмой километр Якшур-бодьинского тракта, там такой лось деревянный стоит, и Позимь – сеть кооперативных кафе^[38], которым уже более двадцати лет. Но «Ошмес» тоже не такой плохой. Там, во дворах ниже – прошло мое детство^[39].

…

– И не думаю, что в «Макдоналдсе» лучше.

– Откуда тебе знать, как в «Макдоналдсе»?

Я по-восточному поцокал языком.

– По Египту, так что мимо.

– Ты был в Египте?

– Да и не раз. Я много где был.

Вообще-то можно поехать в «Дилижан», это тоже кооперативное кафе, его мои друзья армяне держат. Но не заслужила.

Я заказал пельмени. Двойную порцию.

– Ты любишь общепитовские пельмени?

Я вздохнул.

– Приходится. На кормежку дома рассчитывать не приходится, верно?

Маша откинула волосы назад, на ней была футболка, джинсы и очки в роговой оправе.

– Послушай. Мы можем хотя бы не клевать друг друга?

Уже лучше.

– Что я взамен получу?

– А что ты хочешь?

– Чтобы кто-то готовил.

– Тебе женщина для этого нужна?

– Нет, просто я ленивый.

– Я заметила.

– Так что?

Она вздохнула. Получилось, кстати, очень даже… в смысле демонстрации объема груди.

– Хорошо. Но я плохо умею готовить.

– Плохо умеешь готовить?

– В США почти никто не умеет. Питаются полуфабрикатами.

– А если я научу?

– Готовить?

– Да.

– А ты умеешь?

– Ну, как-то я выживал до тебя, верно?

Маша кивнула, хотя и видно, что заставляла себя.

– Вот и отлично. На работу устроилась?

– Да, и уже просмотрела анкеты заявленных делегаций.

– И что?

Маша покачала головой:

– Ничего.

Ну… при том, что целый отдел ничего не нашел – трудно было бы предполагать иное…

Ижевск, СССР. Аэропорт. 14 июля 2010 года

Аэропортов в Ижевске два. Старый и новый.

Старый аэропорт – это больше и не аэропорт, а жилой квартал, в котором самолетные стоянки застроены домами или превратились в Восточный рынок, взлетная полоса стала частью улицы Молодежной, а центром района стал Ижевский Экспоцентр. Новый аэропорт был построен в семьдесят четвертом за городом, в деревне Старое Мартьяново. По дороге туда я умудрился разогнаться на своей «Королле» до двухсот – проверял технику и свою реакцию. Маша сидела рядом и ничего не сказала…

Аэропорт был типовым, двухэтажным, для нашего города маленьким, но это и понятно. У нас город не закрытый, но оборонки много, а достопримечательностей почти нет, потому туризм никто не развивает. Так что «Ил-90»^[40], заходящий на посадку в нашем аэропорту, можно увидеть не часто…

Мы стояли на втором этаже аэропорта, вместе с нами был начальник отдела местного УКГБ, которого назначили ответственным. Когда к самолету погнали аэропортовский автобус, я достал из сумки оптический прицел без крона, который позаимствовал на работе, дал Маше.

– Смотри, как будут выходить.

Мне смотреть нечего. Мне придется изображать глупого селезня.

Кагэбэшник потеет. Оно и понятно – два года до пенсии. Ладно…

– Видишь что-то?

– Они пошли…

Да сам вижу, что пошли. Интересно все-таки, неужели американцы пошли на убийство? На убийство в Советском Союзе? Они же не могут не понимать, что в ответ на отрезанную голову в СССР отрежут голову кому-то из них. Земля-то круглая.

– Видишь кого-то?

Маша вдруг выронила прицел, и он громко стукнулся о плитку.

– Выпей…

…

– Выпей, сказал.

В машине я возил бутылку коньяка – старая привычка. Спецназ на задания всегда берет фляжку со спиртом, некоторые, особенно выходцы с флота, заменяют спирт на коньяк. И согреться, и рану продезинфицировать. Я возил бутылку армянского – мало ли что. Может, и гаишнику придется подарить…

– Осторожнее ты…

Маша хлебнула, закашлялась. На глазах выступили слезы.

– Кого ты увидела? – я кивнул на аэропорт. – Там кто-то есть?

– Суку одну.

Однако…

Через ворота аэродрома в сопровождении машины ГАИ проплыли два «Икаруса» с затонированными стеклами. Я прикинул – селить их, видимо, будут в самой новой гостинице, «Загородной» – это она так называется, «Загородная». Потому что стоит за городом, на Як-Бодьинском тракте, в зеленой зоне. Ехать туда проще всего по кольцевой, но гостей, думаю, повезут через весь город. Раз с ГАИ…

Я тронул машину, пристроился как раз за обкомовской «Татрой», обогнав служебку КГБ. Те мигнули фарами, но я сделал вид, что не увидел…

– Как зовут суку?

– Николь… ее точно не было.

– Могли в последний момент включить. Кто такая Николь?

– Моя соседка. Они жили рядом с нами.

– В США?

…

Ясно…

Учитывая обстоятельства, светиться у самого отеля я не стал, принял вправо и остановился. Отель был камерный, всего пять этажей, это и не отель скорее, а санаторий. Его обком для себя строил, потом вышел декрет о запрещении хозяйственной деятельности^[41], и теперь тут был шикарный по местным меркам отель. Три звезды он заслуживал точно. Может, даже и четыре…

Гэбэшная «Волга» описала круг на разворотной площадке отеля и, нарушая правила, притерлась к моей машине. Начальник отдела КГБ опустил стекло, он был красным, потным и злым…

– Что у вас происходит?

– Ничего, – грубо ответил я, – вам приказали сопровождать, вот и сопровождайте…

В отель я так и не рискнул соваться. Поехал по окружной, на пересечении с Воткинским шоссе, где хорошо ловит мобильник – набрал номер Янкеля. Доложил ситуацию, затем дал трубку Маше. Маша доложить, как положено, не смогла. Потом трубку снова взял я.

– Михаил Ефимович, мои действия?

– Отвезешь жену домой, и сидите там, пока не приеду. Безвылазно!

– Ясно.

– Все слишком далеко зашло. Дальше, чем мы думали.

Да уж понятное дело. Если эту американку направили сюда специально – значит, они располагают информацией не только обо мне, но и о Маше. А это значит, у них есть источник здесь. И неслабый источник.

А дальше… дальше можно и до Эймса добраться. Я этот скандал помню. Мы так и не подтвердили, что он на нашей территории, но если он у нас, мы его вывезли, то он должен содержаться под строжайшей охраной. Американцы пойдут на все, чтобы ликвидировать его. Ликвидировать беглого заместителя директора ЦРУ, не дать ему умереть в своей постели – для них это будет дело принципа. Слишком плохой пример иначе получается…

Да… похоже, моя семейная жизнь заканчивается, едва успев начаться…

Дом встречал родной неприбранностью и ставшей уже родной пустотой. Я посадил мою «супругу» на диван, пошел на кухню заваривать чай. Хорошо, что услышал звон стекла. Бросился назад.

– Ты что, охренела?!