Аслану не повезло. Вместе с задержанными его доставили не в ФСБ, а в местное МВД, где на скорую руку соорудили группу разбора. Его подвели к усталому, немолодому, явно русскому майору, тот равнодушно взглянул на него, взял протянутый конвоиром паспорт, перелистал. Никаких признаков принадлежности к бандподполью не было – ни половинки бритвы меж страниц в паспорте, ни аккуратно срезанного той же бритвой крестика на двуглавом орле в паспорте, да и бороды у Аслана не было. Майор еще раз перелистал паспорт, словно хотел удостовериться, не упустил ли чего, потом спросил у конвоиров:

– Этого за что?

– Находился в зоне проведения КТО, оказал сопротивление сотруднику полиции, – бодро отрапортовал конвоир.

Майор, который тут не первый день был и которого все конкретно достали, понял, что задержали ни за что. Такое тут постоянно происходит – может, просто хватали всех подряд, может, хотят запрессовать в камере и потребовать от родителей выкуп. Подонков хватает… иные дагестанские менты намного хуже «лесных братьев».

Но просто так отпускать тоже не годится. Это уже против неписаных правил ментовки – просто так не отпускают никого.

– Оформите за мелкое хулиганство и отпустите.

– О, какие люди… Салам.

Проходивший мимо сотрудник местного УФСБ подошел к столу.

– Знаешь его?

– Как не знать. Воду мутит, выступает. Статьи пишет. Недавно деньги от американцев получил.

Майору было опять-таки все равно – ему надо было закончить разбор и определить куда-то всех задержанных, неважно куда.

– Заберешь его?

– Заберу.

– Забирай.

– Фамилия.

– Дибиров.

– Имя-отчество?

– Аслан Ахатович.

– Год рождения?

– Девяносто седьмой. Двадцатое февраля.

– Работаешь? Учишься?

– ДГУ. Факультет информационных технологий.

В кабинете следователя ФСБ было уютно, работал кондиционер. Ветер шевелил жалюзи, доносил шум машин с улицы. Вместо печатной машинки у следака был ноутбук с веб-камерой, глядевшей на него. Еще на столе лежали книги – его книги…

Книги, изъятые при обыске…

Закончив с заполнением шапки протокола – он печатал одним пальцем, – следователь пару раз ткнул по клавишам и закрыл ноутбук.

– Вопрос первый – что ты делал в зоне КТО?

– Просто стоял. Я не имею права там стоять?

Следователь равнодушно пожал плечами.

– Почему, имеешь. Только никого твои права не е…т.

Он начал перебирать книги.

– Чарльз Тили. Демократия. Джин Шарп. От диктатуры к демократии. Он же – основы ненасильственной борьбы. Мухаммед аль-Ваххаб. Книга единобожия, Отведение сомнений. Саид Кутб. Под сенью Корана. Он же – вехи на пути Аллаха. Распечатки из Интернета.

Следователь отодвинул стопку в сторону.

– Скажешь – не твои?

– Мои.

– Все?

– Все.

Следователь хмыкнул

– Ну, зачем тебе Шарп, понятно. Ты американцам продался. Но зачем тебе Ваххаб и Кутб, а? Ты что – шариатский демократ?

– Чтобы понять.

– Что – понять?

Аслан смотрел на следователя. Вот он ему скажет – и что? Как об стену горох. Но имеет ли он право не сказать? Может, он, как те мученики, должен говорить всем о своих убеждениях и страдать за них?

– Молодые пацаны поднимаются, уходят в горы. Гибнут там. Вам их не жаль? Вы не пробовали понять, почему так происходит?

– Почему? Да просто дел натворили – а чем отвечать, проще в горы подняться, вот и всё.

– Они уходят от несправедливости. Мы живем в несправедливости и не видим ее, она для нас как данность, как норма. Но они не знают о том, что несправедливость – это норма, и пытаются, как могут, исправить ее.

Следователь усмехнулся.

– Бомбы подрывая?

– Они ошибаются. Мы все ошибаемся. Мы слишком эгоистичны, чтобы признать – проблема не в России, проблема в нас. Очень просто ненавидеть Россию – и тут же идти и получать от нее деньги за фиктивную инвалидность. И еще говорить, что эта ложь называется джихадом. Или говорить о нравственности в исламе – и тут же писать флешку и вымогать под нее деньги. Гораздо сложнее признать, что с нами очень многое не так и мы должны измениться.

– Измениться – как?

– Как? Посмотреть на окружающий мир. Он не стоит на месте! С чем мы сверяем свою жизнь? С законами, созданными сто, двести лет назад. С заветами предков. Но мир давно уже не таков. Мир живет на большой скорости, то, что было верным еще вчера, сегодня уже не совсем так, а завтра это устареет окончательно. Мы должны понять, что нас тормозит, и отбросить это. Наши предрассудки. Наша родовая система – для нас сам человек не имеет никакого значения, мы не уважаем человека. Для нас человек – это его род, его туххум, его народ. Но так уже давно никто не живет, разве что только в Африке. Если бы Россия не давала сюда денег, то мы бы и были тут Африкой…

– А ты говоришь, что хочешь отложиться от России…

– Я этого не говорил. Но – да, я хочу, чтобы Дагестан отложился от России. Потому что тогда в республику перестанут приходить незаработанные нами деньги. И тогда мы начнем что-то менять. Пока что Россия не меняется, и мы не меняемся. Россия дает деньги, и ничего менять не нужно…

Следователь прикурил, чиркнув зажигалкой, как будто сделанной из цельного куска золота. Может, она и была сделана из чистого куска золота.

– Какой-то ты дурак, парень… – сказал он, – может, тебя на обследование отправить? Под психа косишь?

– Вы сами понимаете, что это так и есть. Просто боитесь сказать вслух.

– Так и есть? Ты хоть понимаешь, к чему ты призываешь? – зло сказал следователь. – Пока есть Россия, мы вместе. Потому что есть кого ненавидеть. И есть от кого требовать денег. Как только не будет России… тут такой ай-уй начнется… мы же все перегрызем друг друга. Ты это понимаешь?

– Я верю в свой народ.

– Да какой, б… народ… – зло сказал следователь – какой в ж… народ. Вы только и делаете, что по клубам тусите… народ. Все пере…сь друг с другом. Дай вам волю – вы тут парад пи…асов устроите, как в этой… Голландии, что ли. Нет больше народа! Нету! Раньше хоть в горах за идею были – а теперь с коммерсов бабки стригут и в стройку вкладывают, потому что в банк на проценты класть – харам. У амиров дома у кого в Турции, у кого в Абу-Даби. Ты думаешь, что вот эти КТО – они настоящие, что ли? Х..! Звонит амир, говорит: все, хочу соскочить. Делают операцию, типа окружили банду, рапортуют о том, что ликвидирован еще один главарь бандподполья, а на самом деле за половину бабла выпускают из страны, вот он и живет… подальше отсюда. Про Хизриева помнишь? Говорят, в Австралию уехал…

Следователь потушил сигарету, открыл ноутбук и забарабанил по клавишам. Барабанил минут десять, потом зашипел принтер, выбросив теплый гладкий лист бумаги.

– Прочитай, распишись. И свободен. Пока…

Аслан взял бумагу…

Я, Дибиров Аслан Ахатович, 20.02.1997 г. р., студент факультета «Информационные технологии» ДГУ, признаю, что летом 2017 года в период моего нахождения в г. Вильнюс был завербован ЦРУ США с целью ведения подрывной деятельности против Российской Федерации. Вербовка произошла при следующих обстоятельствах…

Аслан бросил бумагу на стол.

– Я не подпишу.

– Почему?

– Потому что это ложь.

Следователь усмехнулся

– Ты что, никогда не лгал?

– Это такая ложь, за которую придется отвечать.

– Отвечать придется, если ты это не подпишешь. Это я такой добрый. А вот попадешь ты по пятому направлению – защита конституционного строя… Книжонки у тебя ваххабитские нашли? Нашли. Милиционера ты ударил? Ударил. Знаешь, как тебя там обломают? А тут – ты даже срок не получишь, статья за измену предусматривает освобождение от ответственности в случае явки с повинной.

– Я все равно не подпишу.

– Как хочешь. Пойдешь в камеру, там подумаешь. Дня хватит?

В камере были ваххабиты (или те, кого считали ваххабитами). Но Аслана они не тронули, хотя следак, может быть, рассчитывал на другое. Узнали, что он правозащитник, и не тронули – пиетет перед профессией. Ничего не сказали даже тогда, когда он вместе со всеми не встал на намаз ни вечером, ни утром. В камере было тесно, потому намаз совершали как придется – кто-то совершал намаз, стоя на одной ноге. Говорят, так тоже можно.

На следующий день Аслан ждал продолжения допроса, но его не последовало. Пришел конвоир, сказал собираться.

Вещей у него не было.

На выходе из изолятора Аслана ждали несколько человек и три машины – знакомая белая «БМВ» Магомеда и два «Лендкрузера».

– Аслан… братуха, как сам? – первым обнялся Магомед – туда-сюда, все дела. – Не сильно прессовали?

– Нет. А это кто?

– Это…

Аслан понизил голос

– Ле, ты за женщину в маршрутке заступился, да?

– Что?! – Аслан не понял, о чем речь, так много всего произошло.

– Ну, чикса покрытая, в маршрутке, вкуривай.

– Это…

– Знаешь, кто она?

Магомед заговорщически понизил голос.

– Она из туххума Гаджимагомедовых, какая-то дальняя родственница. Все рассказала… старшие тебя искали…

Гаджимагомедов. Бывший начальник налоговой, сейчас – крупный застройщик.

– …По всей Махачкале тебя искали, даже не знали, кто ты. Потом вышли на меня. Сейчас тебя выкупили, поехали, нам стол накроют, ту машалла. Наверное, и работу тебе хорошую дадут, будешь начальником…

Быть начальником в Дагестане – это вершина карьеры, вне зависимости от того, начальником чего быть. Потому что если ты начальник, то тебе обязаны платить. Где-то больше, как в налоговой. Где-то меньше… как, например в «Скорой». Но везде обязаны платить, такова суть системы.

Системы, с которой Аслан боролся.

И частью которой его сейчас вынуждали стать.

– Я не поеду.

– Да ты че, братан, че за варианты, – Магомед схватил Аслана и потащил к своей «БМВ», – вещи делай, жи есть! Себе не хочешь помочь – мне немного помоги. Даги – сила, да? Кто не с нами – тот под ногами…

За столом сам Гаджимагомедов сказал несколько теплых слов в адрес Аслана, расспросил его о том, как он живет и чем занимается. Ответы ему не то чтобы понравились, но он сделал себе заметку. Парень молодой, английский знает, говорит гладко, правильно, а здесь это редкость. Надо его в политику толкать – поможешь, он потом долг отдаст, обязан будет. Вон, иностранные инвесторы тут приезжают… а мы как дикари какие-то…

Так Аслан, сам того не понимая, сделал первый шаг на пути в политике.