Пошел, покушал. Вкусно. Чтобы вы понимали, есть у нас такой Юра Ташкент. Он русский, но с Ташкента, поэтому умеет готовить как узбек. Когда он к нам пришел, то в качестве «проставиться» приготовил плов, после чего его назначили старшим поваром. Он обиделся и сказал, что не готовить сюда ехал. Тогда ему сказали – не вопрос, братан, учишь поваров готовить, и когда научишь – идешь в поле. Так что – с питанием у нас очень даже о’кей было. А плов – если брать остатки с казана, то они как раз самые вкусные, вкуснее, чем сверху…

Когда мыл руки, уставился на себя в зеркало. В принципе морда лица самая обыкновенная, только глаза нехорошие… я бы сам себе кошелек не доверил, с такими глазами. И не мешало бы подстричься…

Я попытался пригладить волосы – и пара волосков осталась между пальцами. Один из них – был совсем седым…

– Почему не заходите…

Я пожал плечами.

– А смысл?

– У снайперов особая программа… в связи с повышенными психологическими нагрузками…

– Повышенными психологическими нагрузками? – переспросил я.

– А это не так?

– Нет. Если нет другого снайпера.

…

– Снайпер выбирает себе позицию сам – и понятно, что максимально безопасную. Снайпер не ходит в атаки с винтовкой наперевес, снайпер не атакует укрепленные позиции, снайпер работает издалека и наверняка. Снайпер обычно на ты с командиром и плевал на сержанта, потому что опытный снайпер может обеспечить выживание всего подразделения. На самом деле – у снайпера шанс уцелеть намного больше, чем у простого пеха на переднем крае, по которому работают все средства поражения противника…

Я выдохнул и почти без перерыва ляпнул:

– А можно вас в ресторан пригласить…

Ростов-на-Дону

Российская Федерация

25 мая 2021 года

– Сколько тебе лет…

Вопросик, конечно. Вообще-то такие вопросы не только мужчины женщинам задавать не должны – но и женщины мужчинам тоже.

– Двадцать шесть… – сказал я.

Дело было в Ростове и пока что плохо не закончилось… но все могло быть. Я все-таки набрался смелости и пригласил Синичку на Левбердон – левый берег Дона. Почти что курорт для Ростова. Сейчас – мы сидели в армянском кафе, настоящем армянском, и слушали дудукиста. Дудук – это национальный армянский инструмент, его звук протяжен и печален…

Я был в некоем подобии выходной формы – брюках, внешне похожих на гражданские, и польской тактической куртке. Она надела платье и казалась мне самой прекрасной женщиной из всех, кого я знал. Хотя знал я не так и много…

– А мне тридцать четыре, – спокойно ответила она, – и у меня почти взрослая дочь.

– Познакомишь?

Она отрицательно покачала головой.

– Слушай…

Она приложила палец к губам:

– Давай, пока просто музыку послушаем…

И мы – погрузились в мелодию дудука как в прохладную донскую воду. Дудук – пел о бесчисленных страданиях армянского народа, о геноциде и преследованиях, о бойне в Ливане, о всех погибших в Карабахе.

Чаша страданий не испита еще до дна…

В ресторане были люди, но в основном – русские, не армяне, хотя и кухня тут была национальная… просто что-то было тут. Из всех я безошибочно определял беженцев. Печать страданий – ее не смоешь ничем.

А где-то тут живет и бывший президент Украины. Человек, просто бросивший свою страну на произвол судьбы. Интересно, как ему спится по ночам…

– Валя…

Она снова отрицательно покачала головой. Но сказала нечто совершенно противоположное.

– Поехали…

Совсем стемнело…

В затоке шуршал камыш, да доносились пьяные крики с пришвартовавшейся недалеко отсюда яхты. Но мне было на это плевать.

И ей – наверное, тоже.

Я лежал и просто смотрел на звезды. Россыпь жемчуга на черном покрывале ночи.

– У тебя отец генерал – это правда? – негромко спросила она.

– У меня нет отца.

…

– Генерал-майор, – нехотя подтвердил я, – может, уже и генерал-лейтенант.

– Ты ничего ему не докажешь.

– Я и не собираюсь…

– Собираешься. Но поверь, он тебя любит… Любит и любил всегда…

– Хватит про отца, ладно? – излишне резко, наверное, сказал я.

Она завозилась, перевернулась на спину. Холодно… по ночам еще холодно. Но мне и на это было плевать.

– Знаешь, мой отец жил в Красноармейске, – сказала она, – я переехала в Донецк, предлагала и ему, а он не захотел. Потом – когда все это началось, он отказывался уезжать. Когда стало совсем плохо… он поехал.

…

– Бандеровцы остановили его на блокпосту, пьяные. Стали заставлять его кричать «Слава Украине». Он не стал. Потом попробовали заставить его встать на колени. Он не встал. Тогда они его расстреляли.

…

– Мама пережила его меньше чем на полгода. Без него – она не смогла. Наверное, они смотрят на нас оттуда…

Она встала. Я любовался ею при свете звезд. Кожа при этом свете была темно-темно-коричневой…

– Хочешь искупаться?

– Холодно еще.

– А я хочу…

Она пошла к воде. Чертыхаясь, я встал, зацепился ногой за что-то и пока пытался понять, до крови или нет – зазвонил телефон…

Я посмотрел на часы. Час ночи…

Информация к размышлению

Документ подлинный

Мы – Украина, должны вернуть статус ядерной державы, дабы иметь беспрекословную возможность защитить себя в будущем от всех, кто посягает на наши земли, суверенитет и несет хоть какую-то угрозу украинскому народу! Мы недостаточно большое государство, чтобы противостоять таким агрессорам, как РФ, – ядерное оружие заставит считаться с нами всех, и это наша единственная защита для предотвращения в будущем подобных ситуаций с какой-либо стороны…

Из пояснительной записки к законопроекту о выходе Украины из режима нераспространения ядерного оружия, внесенного в Верховную раду Украины.

Париж, Франция

25 мая 2021 года

 
Дорогой, несказанно чудесный,
любимый город, меня подбили
Мне платить по счетам,
по всему мне платить стократ
Вот и лучших на свете друзей
пустые автомобили
У знакомых парадных
как вкопанные стоят…
 

Сплин

Помолчим немного

– Ты должен идти, да…

Он ненавидел, когда она так смотрела на него. Она никогда не упрекала его ни в чем – но он-то знал, что она его любит по-настоящему. Любит, даже подозревая, что он не тот, за кого себя выдает.

А он – не может даже сказать, кто он такой на самом деле…

– Я завтра вернусь.

– Точно?

Он сплюнул пену зубной пасты и включил воду.

– Точно. Обещаю.

Она прижалась к нему сзади.

– У нас есть хотя бы десять минут?

– Нет, – он улыбкой смягчил отказ, – извини, Шарлин. Я обещал…

Кожаная куртка, штаны, с виду обычные, и через плечо сумка. В сумке – его оружие, с которым он прошел немало плохих мест: НК МР5К. Этот автомат он оставил себе на память после последнего задания в Бейруте – он чудом сумел уйти живым.

Его звали Ален Феро, хотя это было не его имя. И Министерство обороны Франции это знало, вручая ему паспорт. Его настоящий паспорт вместе с настоящей биографией остался в сейфе Аквариума – Главного разведывательного управления Генерального штаба. Вместе с личным делом, в котором значились служба на Кавказе и штурм Грозного в составе ОМСДОН – отдельной мотострелковой дивизии особого назначения. Во Францию он бежал через Украину с совсем другой биографией и приговором суда – за нанесение тяжких телесных повреждений и сопротивление работникам милиции.

В Министерстве обороны Франции наверняка знали и об этом. Но в Легионе – обламывали и не таких.

В учебной роте Легиона в Кастельнодари он был вынужден скрывать свою отличную физическую форму и навыки выживания в экстремальных условиях Кавказа. Его предупредили, чтобы не выкладывался – Легиону нужны скорее середняки, из которых можно слепить отличных и не рассуждающих много солдат. Наверное, сержант-шеф Дюпре, его первый командир в Легионе, понял, что с новичком что-то не то, но промолчал. В конце концов, служить вместе. Он прошел все испытания, попал в прославленный Второй полк Легиона, а оттуда – в роту специальной разведки. Через пару лет, в Мали, он тащил тяжело раненного шефа Дюпре за валун, в то время как исламские боевики били по ним из КПВТ, установленного в кузове пикапа. Шефа он вытащил, вот только ноги у него не было.

Совсем…

С девяносто первого года – русский язык стал одним из языков Легиона, да так и оставался им до сих пор. По его прикидкам – русский в Легионе понимали до сорока процентов личного состава, а многие из тех, кто пришел в Легион в девяностые, прошедшие Афганистан, Карабах и первую Чечню, сейчас командовали им. С ними Легион воевал по всей Африке, на Ближнем Востоке, в Афганистане. В Нигерии – местные исламисты приговорили всю их роту разведки к смерти и назначили награды за их головы.

Это было забавно.

После первого срока – пять лет – тот, кто отслужил, имел право получить чистый французский паспорт и новое имя без лишних вопросов. Так он стал Аленом Феро – имя ему придумал Легион, выбирать не разрешалось. Феро – означало «сталь». Второй срок он закончил в высоком звании адъютанта, то есть что-то вроде главного сержанта, и ушел на гражданку, сказав, что паспорт у него теперь есть и он собирается устроиться в частную военную компанию и поработать теперь на себя.

Это было ложью.

Вот уже два года отставной адъютант Ален Феро проживал в Париже. Он открыл собственное детективное агентство и брал подряды. Постоянно на него никто не работал, он нанимал людей при необходимости. Судя по тому, что он мог позволить себе дорогущую из-за налогов во Франции «БМВ 550», дела у него шли неплохо…

Сказать, что он шпион, это не соответствовало действительности. Что он мог узнать такого о Франции, что было бы интересно России и что невозможно было бы узнать путем наблюдения со спутников и электронного перехвата? И кто посвятил бы отставного сержанта Легиона в государственные тайны? Да никто. Скорее, адъютант Феро оказывал Франции кое-какие услуги, на которые вряд ли бы кто-то решился.

Он убивал.

За два года он совершил одиннадцать ликвидаций. Причем в большинстве случаев он убирал больше чем одного человека за раз: однажды он убрал восемь человек сразу. Не всегда он убивал во Франции – больше половины ликвидаций он провел в Испании, Германии и Голландии. Цели были одного типа – исламские экстремисты, в основном либо выходцы из России, либо замышляющие что-то против России. Впрочем, одна ликвидация выделялась – та самая, когда он убрал сразу восемь человек. Это были албанские наркоторговцы, они против России ничего не замышляли – он убрал их для того, чтобы подумали на чеченцев. Во вспыхнувшей по всей Европе криминальной войне полегло немало и чеченцев, и аварцев, и узбеков, и албанцев. Даже один вор в законе…

Но вряд ли кто-то стал бы горевать об этих подонках.

Правда, шесть месяцев назад он начал думать о том, чтобы отойти от дел.

Причиной стала Шарлин. Аристократка, наследница большого состояния, она жила то в Париже, то в своем замке. С первым супругом она развелась, потому что тот почему-то открыл в себе нетрадиционную сексуальную ориентацию. С ней он встретился недалеко от места, где он провел очередную ликвидацию: четверо озверевших от наркоты черных отморозков пытались ограбить даму, а может, в мыслях у них было и нечто худшее. Когда он закончил – один из них лежал, не вставая, и вряд ли он встал позже, когда они ушли. Ему понравилось, как держалась Шарлин – не кричала и не визжала, не падала в обморок и не устраивала истерику. Настоящая аристократка, такое не подделаешь.

Нельзя сказать, что ему от нее нужен был только секс – как и ей от него – но они по негласному соглашению держали определенную дистанцию. Первой их проблемой было то, что он попытался заплатить за нее в ресторане: в Европе принято платить поровну, но он хотел заплатить сам, а она – сама. В конце концов, у нее была недвижимость в Париже, а в гараже замка – «Роллс-Ройс», правда, по Парижу она, как и многие родовитые дворяне, ездила на неприметном «Рено» и очень скромно одевалась. В конце концов, у них возникла традиция – иногда он приглашал ее куда-то, а иногда она его.

Ее квартира была в очень плохом месте. Улица Лористон, недалеко от Булонского леса. Здесь, в годы оккупации, в доме девяносто три квартировало французское гестапо. В Париже было несколько гестапо, но это было самым жестоким. Возглавлял его тогда инспектор Бонни, до войны – самый известный полицейский Франции. Как потом выяснилось, самое знаменитое убийство, которое он «раскрыл», – убийство следователя по делу Ставиского – он сам и совершил. А во время войны и оккупации он создал и возглавил отделение «французского гестапо» – то есть легализованной немцами преступной группировки, истребляющей евреев и борющейся с подпольем. В этом доме сгинул один из дедов Шарлин, вся вина которого была в том, что он собрал немалую коллекцию произведений искусства. Коллекцию, кстати, так и не нашли…

Так – у него появилось что-то вроде семьи. В современной Европе это тоже считалось семьей – когда супруги не расписываются и живут в разных местах. Ему было в любом случае плевать, что думают о его отношениях другие люди. Он позволял себе такую степень честности, какую только мог.

Шарлин никогда не предлагала ему выйти в свет, они никогда не ходили в театр или в оперу. Но иногда, в качестве культурной программы, они ехали куда-то за город, в провинцию. И этого им хватало…

Он любил французскую провинцию. И со временем – он все больше стал понимать и любить Францию…

Спустившись вниз, он открыл дверь – и на мгновение замер, слушая звуки улицы и втянув воздух носом как хищный зверь. Запах пота, немытой бороды, наркотиков, едва слышное шарканье об асфальт, любой металлический звук – все это могло предупредить об опасности. Париж был городом с изнанкой. Днем – это был город любви, туристический рай, по улицам ходили парижане и гости Франции, люди сидели в кафе, кормили голубей, ходили по магазинам, целовались. Но как только ночь черной змеей вползала на эти улицы – Париж преображался. Из всех щелей выползали те, кто составлял его дно. Это были уже не относительно безобидные парижские клошары, вонючие, пахнущие немытым телом и отвратительным дешевым вином, что-то бормочущие про деньги и при отказе способные лишь плюнуть. Это мигранты… и дети мигрантов во втором, в третьем поколениях… обитатели социального жилья в пригородах, так похожего на многоэтажки Подмосковья. Раньше – в основном это были алжирцы, марокканцы, турки, теперь – сирийцы, афганцы, иракцы, ливийцы. Если еще десять лет назад они просто нападали стаями на зазевавшегося горожанина, чтобы поживиться бумажником, а днем торговали наркотиками или сутенерствовали – то сейчас все было намного хуже. Исламисты, фанатики какого-то «культа смерти», приносящие в жертву людей, просто мстители. За что мстители? А за все. Париж, по его мнению, начал меняться, когда стали поджигать машины. Первые массовые поджоги машин произошли в двенадцатом во время бунта, а теперь это стало нормой. Каждую ночь в Париже поджигали от нескольких десятков до двух-трех сотен машин, и это считалось нормальным. Даже пожарных не вызывали – парижане спокойно шли на работу мимо догорающей у тротуара машины, как будто все было нормально. Страховая компания возместит потери… и жизнь продолжится. А теперь – поговаривали о том, что культ Санта-Муэрте, Святой смерти, извращенный католический ритуал, где вместо Христа – скелет в фате невесты – с торговцами кокаином попал и в Европу и исчезновения людей связаны с ним. Как раз вот на таких вот темных улицах и можно было пропасть, чтобы потом оказаться в безвестном складе на окраине, повешенным вверх ногами – но не для него. Он мог выхватить автомат из сумки и открыть огонь меньше чем за две секунды. И был подготовлен ничуть не хуже, чем боец GIGN или RAID.

Но стрелять пока было не в кого.

Немного ссутулившись, он шел по ночной парижской улице, держа руку в сумке – и стайка малолетних отморозков, показавшаяся из переулка, шмыгнула обратно, почувствовав, что этот тип им не по зубам.

Автомобиль – универсал с пятилитровым V8 – был на месте…

Последний «Евростар» – скоростной поезд, соединяющий Англию и Францию – прибывает на Гар дю Норд – Северный вокзал Парижа в двадцать три семнадцать по местному времени. Обычно этот поезд идет полупустым, потому что время не очень удобное. Ночью сложно заселиться в отель, да и какой смысл терять половину отельного дня, когда можно прибыть к двенадцати и, заплатив столько же, отправиться гулять по Парижу. Этим рейсом ездят обычно бизнесмены. Но он встречал совсем не бизнесменов.

Прогуливаясь под сводами старинной анфилады Гар дю Норд – кстати, вокзал был очень красивым, а его купол над путями напоминал Киевский вокзал Москвы – он сразу их увидел. Три человека. Одеты как студенты или небогатые путешественники, но держатся вместе, что является грубым нарушением инструкций. По его прикидкам – они прибыли в Лондон Стенсфилд – малоизвестный аэропорт для малобюджетных компаний, в нескольких десятках миль от Лондона, дешевым рейсом из Испании, взяли трансфер до Лондона, который стоит дороже билета на самолет – и там пересели на «Евростар». В Париже они проведут всего лишь одну ночь и утром он посадит их на первый же Евростар и отправит восвояси. Пока французская полиция будет пытаться понять, что произошло.

– Сэр…

Придурки. У него на плакате было написано «Конструксьон де Лилль» – название несуществующей фирмы. Но вряд ли строительные рабочие будут обращаться «сэр».

– За мной, – буркнул он, убирая плакат…

– Все в норме?

– Да, сэр, – лаконично ответил один из спецназовцев.

– Бросайте это дело, – посоветовал он, – я для вас Первый, вы по номерам. Никто не цеплялся к вам…

Один из спецов хохотнул:

– Один педик…

– Не педик, а лицо нетрадиционной сексуальной ориентации, альт. Вы в Европе. Надеюсь, вы его не убили…

– Нет. Просто пугнули немного…

– Хорошо – в бардачке…

Тот, кто сидел впереди, открыл бардачок и достал небольшой ноутбук.

– Открой и дай мне…

Феро запустил программу, паролем был отпечаток его пальца и несколько цифр…