– Ваша основная задача – верхушка Аль-Каиды. По нашим данным, действиями Аль-Каиды в городе руководит некий Мохаммед Атта, один из ближайших сподвижников Бен Ладена. Он даже более приоритетная цель, потому что Бен Ладен – теоретик, Атта – практик и организатор террора. И последнее! Помимо досье… – через стол переехал компакт-диск в дорогой упаковке с обложкой из чистой кожи и логотипом известного оперного певца … – на диске находится процедура связи со мной, обычная и экстренная. Через три дня извольте явиться с докладом о проделанной работе. На этом – все.

– Ну что? Пошли воевать за правое дело?

– Пошли сначала пообедаем! – пробурчал я, осматриваясь по сторонам. – Не знаю, как ты, а я – проголодался…

Кафе мы нашли на противоположной стороне площади, народу там сейчас – середина рабочего дня – было относительно немного, поэтому столик мы заняли, какой хотели – в самом углу и у стены. В отличие от того же чинного Санкт-Петербурга, где кафе почти не было, а были рестораны, здесь было все по-простому – столики выставлялись прямо на улице, под тентами, кухня располагалась на первом этаже прилегающего дома, на втором обычно проживала семья ресторатора. Кафе было греческим – вообще в этом городе семнадцати религий можно было найти заведение, где подавали блюда любой кухни мира…

– Закажешь?

– Тебе чего?

– Того же, чего и тебе. В греческой кухне я не понимаю ни черта…

Кивнув, Али ушел к дому, возле которого располагалось уличное кафе, о чем-то переговорил с хозяином, через несколько минут вернулся с тарелками, на которых было странного вида кушанье…

– Это что такое? – подозрительно спросил я.

– Мусака. Остальное чуть попозже принесут. Вкусно, пробуй…

Подождал, пока Али начнет есть первым, затем попробовал и сам. Необычно, конечно, – но вкусно…

– Что делать будем? – спросил Али, когда от мусаки остались одни воспоминания, а нам принесли горячий, невероятно крепкий, заваренный по-турецки кофе…

– Так это ты мне скажи, Али, – ты же правоверный. Вот и скажи – где может спрятаться другой правоверный в городе, где у него нет дома…

– Да где угодно…

– Да не где угодно. Где угодно нельзя. Нужно место, где его всегда приютят, где его никто не выдаст…

– Постой-ка… – Али отставил чашку – кажется, я понял. Ты натолкнул меня на мысль!

– Какую?

– Он прячется в мечети! Конечно же, в одной из мечетей! Идеальное место! С одной стороны – туда не войдут ни полиция, ни кто другой, не являющийся правоверным мусульманином. Есть мечети, являющиеся историческими памятниками, туда пускают неверных за плату – но во многие мечети неверным вход закрыт!

– Тише! – сказал я, останавливая разгорячившегося Али. – Говори тише, мы на улице.

– Если так разобраться … – Али перешел на шепот, – то это может быть только мечеть. Согласно хадисам^[48] любой мусульманин, оказавшийся в чужом городе и которому некуда пойти и негде переночевать, имеет право переночевать в мечети. Ни один мулла, как бы он к кому ни относился, не имеет права закрыть в такой ситуации дверь перед правоверным. Кроме того – через мечеть постоянно проходят толпы верующих, во время намаза^[49] можно передать деньги, инструкции, согласовать действия. И никто ничего не заподозрит. Идеальное укрытие!

Я подумал. Ничего другого в голову мне не приходило – значит, нужно было отрабатывать предположения Али.

– И как проверить мечети?

– Никак! – отрезал Али. – Даже мне, правоверному мусульманину, не позволено будет войти во внутренние покои мечети. Если я буду ходить по разным мечетям, даже если и не высматривать ничего, а просто совершать намаз каждый раз в другой мечети – это вызовет серьезные подозрения. Тем более что каждая мечеть принадлежит конкретной умме^[50] и там все друг друга знают. Ты же, даже если просто будешь шататься без дела вокруг мечети в мусульманском квартале, можешь попасть в беду.

Здравствуйте, приехали. От чего шли, к тому и пришли…

– Вообще никак?

– Никак! – твердо повторил Али. – Совсем никак. Только засветимся.

Я отхлебнул совсем остывший кофе. Какая-то мысль вертелась в голове еще со времен разговора с Иваном Ивановичем …

– Слушай… А остальные наши где? Ведь если мы работаем автономно – может получиться так, что мы друг другу помешаем…

– Наши? – скептически хмыкнул Али и тут же поправился, вспомнил. – Извини… Про наших я знаю не больше, чем ты…

И тут мысль родилась, да не просто родилась – засияла во всей красе! И именно эта насмешка Али помогла мне понять, что мы должны дальше делать!

– Как ты меня назвал?

– Когда?

– Сейчас ты хмыкнул, когда я сказал «наши». Помнишь, на корабле ты меня называл предателем…

– Извини, Ворон, – Али приложил руку к сердцу, как это делали турки. – Честное слово, извини. Просто забыть сложно, как ты наш курс на Питер променял. Мог бы и остаться…

– Да прекрати ты извиняться! Ты назвал меня предателем – но это же гениально! Именно это мы и должны сделать!

– Тише ты! – теперь настала очередь Али одергивать меня. – Ты о чем? Что мы должны сделать?

– Предать! Нам – верней не нам, а тебе – для того, чтобы тебе поверили, нужно стать предателем!

– Ты в своем уме? – недобро глянул на меня Али.

– В своем! Такого никто не ждет! Здесь привыкли к тому, что местные кадры могут предать! Предают полицейские, жандармы – почему не может предать флотский офицер?!

– Потому что он давал присягу, черт тебя дери!

Я резко тормознул, по лицу Али понял, что из моего замысла он не понял ровным счетом ничего, а я, если буду продолжать в том же духе, могу запросто получить по физиономии…

– Давай-ка пересядем в машину. В мою, если не возражаешь…

Бросив на стол несколько монет – обед здесь был раза в три дешевле, чем в Санкт-Петербурге, – мы перешли улицу, расположились в моем экипаже. В тесноте, но не в обиде. Я покрутил рукоятку магнитолы, увеличивая громкость звука. Проигрывался диск с классической музыкой – Леонкавалло, «Паяцы»…

– Теперь слушай меня! Внимательно слушай и, прежде чем ответить – думай! Ты мусульманин, верно?

– Верно… – Али непонимающе смотрел на меня

– Ты мусульманин с детства, и твой отец мусульманин, и все твои родственники – тоже мусульмане, ведь так?!

– Так. Мой отец даже хаджи^[51]…

– А теперь ответь, Али, – только прежде, чем ответить, подумай очень и очень хорошо. Если ты, мусульманин и сын хаджи, придешь к террористам и скажешь, что не можешь больше смотреть, как русские угнетают истинную веру, что не можешь больше жить в безверии и служить русским, – скажи, Али, они тебе поверят?!

Прежде чем ответить, Али долго смотрел куда-то перед собой…

– Да, Ворон, поверят… – наконец глухим голосом сказал он. – Ты умный, ты хорошо мыслишь. И ты хорошо знаешь мусульман. У мусульман верность истинной вере, верность Пророку никогда не будет подвергнута сомнениям. Поэтому, если я приду и скажу так – они мне поверят. Поверят… Но могут потребовать доказать свою веру делом, вступить на путь джихада, пронести взрывное устройство на корабль, например. И что мне тогда делать?

– Сдать меня! – твердо сказал я

– Что??!!

– Сдать меня, другого выхода нет. И рассказать правду о том, чем нам приказали заниматься.

Али молча смотрел на меня…

– Ты должен сказать – не вдаваясь в подробности, – что русские задумали истребить всех мусульман, идущих по пути джихада. Не задержать, не осудить – именно уничтожить, перестрелять как бешеных собак. Ответить террором на террор, кровью на кровь, смертью на смерть. Ты служил в русском флоте, и тебе как офицеру спецподразделения дали такой приказ – искать и уничтожать. Убивать тех, кто несет мусульманам слова Аллаха, свет истинной веры, убивать на людных улицах и в тихих переулках, ночью и при свете дня. Ты должен назвать не только свое – но и мое имя. Сказать, что твой друг по училищу, князь Александр Воронцов из рода Воронцовых, тоже получил в руки оружие и приказ. Ты не можешь выполнять этот приказ, убивать своих братьев – а я могу, ибо они мне не братья, они даже не преступники. Они враги. И я буду убивать – пока останется хоть один из них, я не остановлюсь…

– Тебя же убьют… – Али смотрел на меня, не в силах поверить тому, что я говорю. – Они найдут тебя и убьют!

– Не убьют. Скажи, что вся информация – в том числе об агентуре полиции в рядах исламского подполья, о предателях в их рядах – известна лишь мне. Ты – на подхвате. Тебе не доверяют, потому что ты не русский. В этом случае им нужно будет взять меня живым и только живым – чтобы получить эту информацию. А меня взять живым не так-то просто.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе известно, кто такие хашишины^[52]?

– Люди старца горы?

– Его самого. Многие думают, что Хулагу-хан, внук великого воина Чингисхана, истребил их – всех до одного. Но это не так, поверь мне, я знаю, что говорю. Они существуют и по сей день, они – часть исламского подполья. Эти хашишины убивали еще крестоносцев, пришедших, чтобы отбить Гроб Господень из рук правоверных. Никто и ничто не может спасти от хашишинов. Скорее всего, за тобой придут именно они…

– В три года… – спокойно ответил я, – я остался без отца, меня воспитывал дед, тогда еще капитан первого ранга. В три года я первый раз встал на палубу корабля, в четыре года – взял в руки оружие и начал учиться стрелять. Мой прадед командовал эсминцем при прорыве в Скапа-Флоу и приказал вступить в бой с броненосцем, который по размерам был в три раза больше его корабля. Он шел на смерть, но шел на смерть прямо, не сгибаясь – и погиб в бою, оставшись верным офицерской присяге и чести. Ты веришь в то, что ушедшие смотрят на нас с небес, Али? Вот я – верю. Никогда и нигде Воронцовы не отступали перед лицом опасности – и я не буду первым, кто трусливо отступит перед опасностью.

– Ты не знаешь, о чем говоришь… Хашишины…

– Это всего лишь люди, Али. Кем бы они ни были – это всего лишь люди. Может, они фанатичны, беспощадны и хорошо подготовлены – но я офицер и дворянин Российской империи. Я с детства готовился воевать, защищая свой дом и свою страну. Меня сложно будет взять даже мертвым – не говоря уж о том, чтобы взять живым …

– Бред полный… – Али с раздраженным, даже скорее раздосадованным видом откинулся на спинку сиденья машины, не в силах осознать сказанное, понять до конца замысел.

– Не бред. Если мы будем изображать из себя кого-нибудь другого, работать под чужими именами – играть в сыщиков и воров, в общем – нас разоблачат и очень быстро. Здесь целый департамент полиции, управление жандармерии, военные – кого только нет. И все играют в сыщиков и воров, и ничего сделать они не могут! Мы должны не играть, мы должны быть теми, кем мы и являемся. Как можно ближе к правде! Я – русский офицер и дворянин, готовый пойти на все ради защиты своей страны, даже на самое страшное. Верность стране – вот моя офицерская и дворянская честь. Меня долго готовили, лучшие кузнецы страны ковали смертоносный клинок – и теперь он покинул свои ножны, дабы разить врагов без жалости и без пощады. В этом – правда!

А ты – да, ты русский офицер и мой друг. Но, кроме верности дружбе и присяге, есть еще третья верность, которая сильнее всего и которая в твоем случае противоречит двум другим. Верность Аллаху, верность истинной вере. Ты не можешь смотреть, как твой друг убивает твоих братьев, как русские убивают и угнетают твоих братьев. То, что тебе приказали взять в руки оружие и убивать, убивать подло и грязно, стрелять в спину безоружным, стало для тебя последней каплей. После этого ты понял, что твое место – в умме, не во флоте. Ты понял, что живешь неправедно, ты не живешь, как должен настоящий мусульманин, не идешь по пути к Аллаху. Ты не хочешь предавать меня – но ты хочешь предупредить своих братьев о смертельной опасности, нависшей над ними. Вот кем ты должен быть – и в этом тоже много правды, ведь скажи. Если ты скажешь, что не хочешь играть в эту игру – я тебя пойму. И не обижусь…

– Кто из вас это придумал? – Глаза Ивана Ивановича перебегали с одного из нас на другого. Первый раз видел, как наш начальник удивился – когда мы появились вновь в его кабинете, меньше чем через три часа после того, как вышли оттуда…

– Я, ваше превосходительство…

Иван Иванович молча рассматривал меня, видимо, не зная, что и сказать…

– Сами придумали?

– Знаете… – я на мгновение задумался, не зная, говорить или нет, – еще когда я учился в училище, я написал несколько романов. Под псевдонимом. Кое-что даже опубликовали. Этот ход я придумал еще тогда – и, по-моему, его стоит воплотить в жизнь сейчас…

– Под псевдонимом… – Иван Иванович перешел на «ты», – ты хоть представляешь, что ты на себя берешь? И на что обрекаешь своего друга? Ни один из вас не имеет опыта – но ты хочешь обратиться мишенью, твой друг должен пойти в банду под прикрытием. Вы хоть представляете всю серьезность того, что предлагаете?

– Если бы не представлял – не предлагал бы… На самом деле это не так уж и опасно. Большую часть времени я буду проводить на «Александре Колчаке», там мне знакома каждая заклепка, я всех знаю, и все знают меня. Проникнуть туда постороннему будет чрезвычайно сложно. И Али тоже большую часть времени будет проводить там. На охоту буду выходить, либо десантируясь на берег с резиновой лодки, либо и вовсе – с аквалангом. Но они должны будут открыться, просто не смогут не открыться – ведь опасность будет висеть над каждым из них. Местонахождение нескольких рядовых членов организации установить несложно. Два-три трупа в темных переулках – и каждый сможет себе представить, что смерть уже стоит у него за спиной, ждет своего часа…

На рейде порта стоит авианосец, а на его борту, в его стальных коридорах затаилась смерть – по ночам она выходит в город. На охоту. Когда она придет за тобой? Сегодня? Завтра? Сколько еще человек получило приказ убивать? И кто сможет выдержать постоянное ожидание смерти? А заставить их действовать, действовать в спешке и не по плану – главная задача, только в этом случае они могут совершить ошибку. И тогда можно будет накрыть их всех, всех до последнего человека …

– Я не могу сам принять такое решение, – проговорил Иван Иванович после долгого и тяжелого – хоть ножом режь – молчания. – Я должен телефонировать в Санкт-Петербург, даже не телефонировать, а побывать там, причем как можно быстрее. Телефону такое доверять нельзя, только личная встреча и как можно скорее… Если это одобрят – то как операцию стратегического уровня. Кому-нибудь еще рассказывали об этом?

– Никак нет.

– И не рассказывайте ни под каким видом. Сейчас ваше молчание – это ваша жизнь. Отправляйтесь по домам, встреча, как и планировали, – через три дня. Ничего самостоятельно не предпринимать, ни единого шага! Поняли?

– Так точно!

– Тогда – все! Ни слова, ни звука, даже ни мысли – пока я не вернусь…