Подполковник Славомир Петелицкий, чувствующий себя полным идиотом в форме Народной милиции – стоял у бело-голубой машины с надписью MILICJA²⁶, пил кофе и чувствовал себя полным идиотом.

Впереди него был мост, мост через неширокую реку, а за ним была Германия. Как бы она не называлась – она оставалась Германией.

За плечами – были поиски, метания по дорогам и в приграничной полосе, обыски сараев, амбаров и заводских помещений, идиотов желающих помочь и идиотов желающих помешать. Один раз ему пришлось разнимать семейную драку, еще один – они нашли мелкого воришку и сдали его в участок. Еще немного – и можно будет потребовать себе какой-нибудь значок. За отличие в охране общественного порядка.

Русского не было нигде. Он как сквозь землю провалился.

Подполковник стоял, смотрел на Германию, пил кофе и думал. Что бы там не думало начальство – этот русский лихой тип. В населенной местности, особенно в пограничной, где полно добровольных помощников просто так не скроешься…

Лиаз²⁷ с польскими номерами, идущий с той стороны остановился, небритый, с усами скобками водитель по-свойски поинтересовался

– Что случилось, пан начальник. Ищете кого?

– Проезжай да побыстрее… любопытный… пока в участок не загремел…

Водитель, пожав плечами, тронул машину

И все-таки хорошо сделали, что границу здесь поставили. Ох, хорошо²⁸…

– Девятый… девятый.

Добре сделали…

– Девятый… девятый… на прием.

Подполковник понял, что по связи пытаются достучаться до него.

– Девятый, на приеме.

– Девятый, выдвигайтесь к месту Рыболовы, немедленно. Как поняли?

– Вас понял… Вас понял…

Подполковник взял свою рацию, работавшую на армейских частотах.

– Кавалер всем позывным. Кавалер всем позывным. Выдвигаемся в квадрат…

Неподалеку – громко засвистел электровоз, загудела дорога. Подполковник допил кофе и сел в машину…

…

В названном подполковником квадрате кипела работа – совсем еще зеленые курсанты милиции строились у обочины, скучали, не зная чем себя занять ЗОМОвцы, выдернутые то ли из Познани, то ли из Вроцлава. У обочины стояли и машины скорой, что намекало на беду…

Петелицкий в толпе начальства и просто создающего видимость работы люда нашел полковника Полянского, тот нервно курил, по привычке сбрасывая пепел в кулек. Тот кивнул – мол, увидел…

…

– Что произошло?

– Болгары… курва их мать.

…

– Группа пограничников с собакой взяла след. Ну а в конце… два трупа.

– Курва мать…

– Он взял две винтовки, личное оружие. Там же нашли брошенную СВД разбитую.

…

– Механизм разбит пулей. Но у него теперь есть еще две. И пистолет.

– Он ушел – сказал Петелицкий – точно ушел. Здесь совсем недалеко от границы, если бы спецмероприятия могли бы его остановить – уже остановили бы. Нет, он ушел.

Полковник Полянский кивнул, соглашаясь

– Есть место, где он точно будет. Куда он обязательно придет.

…

– Фюрстенберг. Где он служит. Он неизбежно вернется туда хотя бы на время…

Берлин-Фюрстенберг. 08-09 марта 1989 года

Польский поезд даже толком не проверяли – немецкий орднунг в действии. Вез он какое-то сырье для немецких фабрик – обратно поляки повезут готовые изделия. Во всех районах, граничащих с Польшей, поляки скупают все, что попадается на прилавках, вызывая дикую ярость ГДРовских немцев…

Перед одной из станций, когда поезд замедлил ход – он спрыгнул.

…

Была весна. Винтовки с большей частью снаряжения он закопал, тщательно обернув их имевшейся у него тканью – он снял с болгар часть одежды. Еще неизвестно, чем все закончится – и винтовки могут пригодиться.

При себе оставил нож и пистолет.

Осмотревшись, он понял в какой стороне жилье и пошел туда. Если про гибель Половцева никто не знает, то и он не в розыске. Вряд ли те, кто устроил «смерть на охоте²⁹» заинтересованы в том, чтобы поднять шум. По крайней мере, пока.

Из головы не шли слова генерала. Как их понимать? Что за бред такой?

Почему вообще произошло то, что произошло? Ради чего убили Половцева? Чтобы пойти на такое, нужны очень веские мотивы.

В чем была суть того спора, который он услышал – только завершающий его отрывок. Закончившийся стрельбой.

Я был коммунистом. А это как понять?

…

Берлин. Город, который был хорошо ему знаком.

У него было немного немецких денег, он сел на автобус и доехал до конспиративки. Машины Аслана на стоянке не было.

Купив в магазине неподалеку хлеба и молока, он принялся наблюдать.

…

Когда стемнело – свет не зажегся. Конспиративка была пуста. Но ему в любом случае надо было дождаться темноты.

Одной из его сильных сторон было то что он хотя бы один раз пройдя или проехав по маршруту, запоминал его раз и навсегда. Неважно, был это город или лес или горы – заблудиться он уже не мог, внутренний компас направлял его.

Сейчас он направлялся к дому, в котором у генерала были свидания. То ли с любовницей, то ли со связниками Штази…

…

Подъезд не запирался, он огляделся – похоже, никого нет. Старый добрый берлинский дом стоял в ночи как брошенный всеми старый корабль. Но этот же дом мог стать смертельной ловушкой – подъезд один на всю эту махину, если что – только из окна и прыгать.

Но риск есть риск.

Стемнело совсем. Надвинув капюшон на голову, он прошел в подъезд, ожидая света фонарей в лицо и крика «Хальт!» Но ничего не было – только в воздухе плавали пылинки, пахло потом и капустой – краутом, да где-то на первом орал включенный на всю мощь телевизор.

Вперед!

Как и в большинстве берлинских домов – подвал тут был переоборудован под клетушки для хранения ненужных вещей, закрывался он на самый простой и примитивный замок и у каждого был ключ. У Николая ключей не было – но кое-какие навыки были, и он за время своих странствий – подобрал несколько подходящих кусочков проволоки, чтобы сделать отмычки. Но тут и этого не потребовалось – оказалось, тут замок был на пружине, и Николай легко отжал его лезвием ножа.

И снова – он ждал криков «хальт!» если тут засада, но ничего подобного не было.

Здесь к запахам дома, прибавлялись запахи несвежей пищи и канализации. Подсвечивая фонариком, он прошел по рядам, отыскивая нужный бокс…

Вот…

Это не был бокс, соответствующий квартире, в которую ходил генерал. Другой. Открыв его ключом который дал ему умирающий Половцев, он увидел старый велосипед без заднего колеса, какие-то старые радиоприемники. На всем был слой пыли.

Простукав пол торцом ножа, он понял, где тайник. Еще минут десять потребовалось чтобы понять как он открывается, очистить пол от всего лишнего и открыть его.

В тайнике лежал журнал, причем Николай сразу узнал его. Такие журналы сами по себе были бланками строгой отчетности, они были пронумерованы и прошиты. Такие использовались, например дежурными по штабу для записей всего, что происходило во время дежурства. Просто так купить или украсть такой журнал было невозможно по понятным причинам.

Николай открыл журнал наобум и узнал четкий, разборчивый почерк генерала Половцева…

… Ирина сегодня довольна – выделили два гарнитура. Требует договориться о контейнере для отправки.

Я никогда не думал, что можно быть мещанкой до такой степени.

…

– Выборы в Верховный совет. Голосуем за единственный блок коммунистов и беспартийных, отныне и вовеки веков. По телевизору показали голосование Кучера³⁰, сам он еле стоит на ногах, с обеих сторон его поддерживает охрана. Непонятно, где он голосовал, по слухам, избирательный участок на одного устроили прямо в больнице.

Что бы сказал Ленин, увидев это позорище. Как мы до такого вообще докатились!

Николай захлопнул журнал. Дневник!

Тайный дневник, который вел второй по должности после командующего ЗГВ офицер, начальник штаба группировки! Непонятно, зачем он это делал – жизнь быстро отучает дураков доверять свои мысли бумаге.

Неужели из-за этого его убили? Как бы то ни было, с первых же страниц ясно, что у Половцева были антисоветские настроения. Попади эта писанина в особый отдел – и было бы по-настоящему плохо.

Но что – убили из-за этого?

Бред какой-то. Из-за такого стучат в особый отдел, отдают под офицерский суд чести – но не убивают.

Николай продолжил изыскания. Еще в тайнике лежал офицерский портплед. Там могло быть все что угодно, в том числе и совершенно секретные документы – но там как оказалось лежал пистолет. В кобуре, Вальтер ППК послевоенного выпуска. Обычный ГДРовский офицерский пистолет, судя по обработке поверхностей – штучный, подарочный, но дарственной таблички нет…

Магазин был полон. И – все, больше ничего не было. Ножом он попытался проверить, нет ли еще одного тайника, тайника в тайнике, так сказать. Не было ничего.

Пистолет здесь зачем? Если его подарили – можно было хранить в штабе, в столе или сейфе, никто слова бы не сказал? Зачем его прятать?

Забрав все что было, Николай сначала закрыл и замаскировал тайник, потом прикрыл и бокс. Подумал взять велосипед для передвижения по городу – но он был сломан.

В подъезде было так же темно, сухо и пыльно. Он приоткрыл дверь на улицу, прислушался… никого и ничего. Подумал – надо так или иначе выйти на связь с полковником Басиным, передать дневник и рассказать о том, чему был свидетелем. Сам он ничего не поймет и ни в чем не разберется… ничего не понятно…

– Руки вверх!

Николай замер. Сказано было по-русски, но по акценту – немец. Немцам никогда не удавалось избавиться от акцента до конца.

– У меня в сумке хрупкая вещь – сказал он – сумка упадет, вещь разобьется

Немец завис, потом решительно сказал

– Дай сумку сюда!

…

Это было ошибкой – потому что по шагам Николай определил и местоположение и расстояние до врага – а через две секунды он лежал на земле без сознания…

Обыскав карманы, Николай нашел какое-то удостоверение и бумажник – очень кстати в его ситуации. Подобрав пистолет и сунув его в карман вдобавок к уже имеющемуся – он пошел прочь от дома…

– Эй!

Он ускорил шаг.

– Эй, подожди! Русский, подожди, эй!

Немец догонял его, придерживая разбитый нос. Николаю вдруг стало понятно все безумие этой сцены – почему этот немец один, где все остальные? Никогда, ни при каких условиях задержание не проводит один человек – должно быть хотя бы двое.

– Русский, подожди!

Николай остановился.

– Тебе мало?

– Подожди. Ты русский солдат, который возил тех женщин. Жену генерала.

Стало интересно.

– Кто ты такой? Что тебе нужно?

– Ханс Грезе, меня зовут капитан Ханс Грезе.

– Никогда про тебя не слышал.

– Моего начальника арестовали, я в розыске. Если не хочешь попасть в застенки, русский, иди за мной. Я знаю тихое место, где можно поговорить…

…

– Верь мне, русский, там никто не найдет.

– Это далеко?

– Это совсем рядом

…

Дорожный люк, расположенный не на дороге, а в тихом немецком дворе сыто лязгнул, отсекая их от мира людей и открывая мир подземелья. Вниз – вел люк и старые скобы, вбитые в потрескавшийся от времени бетон. Чем дальше они спускались, тем больше чувствовалось подземелье – жара, духота, едва уловимый запах нечистот и железа…

Наконец ноги коснулись твердого – они спустились вниз не меньше чем на десять метров.

Немец чем-то побрякал – и темноту пронзил луч фонаря.

– Иди за мной.

– Куда мы идем?

– Это U-бан, метрополитен. Здесь полно мест, где можно спрятаться и никто не найдет. В некоторых местах можно даже перейти на ту сторону если знать как. Я начинал в отряде по охране подземных коммуникаций, всё здесь знаю.

– Здорово, – оценил Николай. – А идти долго?

– Минут двадцать…

…

Немецкий U-bahn не был похож на советский – он был куда ближе к земле и напоминал, скорее, подземную железную дорогу, нежели метро в советском его понимании. Его начали строить в 1902 году, когда Сименс придумал вагоны на электрической тяге. Ничего необычного – неглубокие станции как в Будапеште или Нью-Йорке, грохочущие поезда желтого цвета. Говорили, что некоторые станции проектировали так, чтобы туда могли при затоплении пройти подводные лодки, спасать фюрера, что была ветка длиной сто семьдесят километров до самого Киля – но это была, конечно же, ерунда. Ничего такого после войны не обнаружили…

Уверенно ведущий их немец толкнул дверь; и они оказались в небольшой, со стенами из бетона комнате, в которой была примитивная мебель, лежак, какие-то ящики. Немец поджег спиртовку, поставил на огонь небольшой чайник.

– Не угорим?

– Что?

– Отравимся, – Николай показал на спиртовку

– Нет, спирт можно.

За стеной прогрохотал поезд.

…

Чай немец заварил пакетированный, американской марки «Липтон». Стаканы же были наши, железнодорожные…

Все в Германии так – что-то от нас, что-то оттуда…

– Хочешь чая?

…

– Не переживай. Можем поменяться стаканами, если мне не веришь.

Николай пригубил чай.

– Почему ты здесь прячешься?

– Потому что меня хотят арестовать. А в психушку мне неохота.

– Зачем тебя должны посадить в психушку?

– Потому что Пиотровски этого хочет.

Николая заинтересовала знакомая фамилия.

– … тот, кто мешает Пиотровски, попадает в психушку. Оттуда выходит полным овощем или совсем не выходит.

– Кто такой этот Пиотровски?

Сотрудник Штази посмотрел на него оценивающе и как то жалостно одновременно.

– Ты не слышал эту фамилию?

– Шеф что-то говорил

– Что?!

– Сначала скажи, что ты знаешь

Оба пистолета были у Николая. И это все определяло.

– Полковник Пиотровски. Руководитель управления коммерческого сотрудничества. От него идет разложение…

…

– Он достает все деньги, которые есть в этой стране. Голубой кафель³¹…

…

– Кто достает машины, мебель, одежду – тот здесь может все. Не Хоннекер, а Пиотровски правит страной.

…

– Что про твоего шефа?

…

– Скажи что-нибудь, а то и я перестану говорить.

– Я думаю, что Пиотровски торгует наркотиками.

…

– Это возможно?

– С Пиотровски возможно всё… Наркотики… всё.

– Ты говорил, что кого-то посадили в психушку.

– Моего шефа. Он дал мне команду следить за вами.

– А тот грузовик?

– Какой грузовик?

– Марки ИФА? На дороге, мы едва не погибли. Ваших рук дело?

– Нет, но мы выясняли.

– И что же?

– Грузовика с таким номером нет.

– Вот как?

– Они подделали номер.

– Кто это «они». И зачем им это?

– Люди Пиотровски, больше некому. Зачем – не знаю. Твой шеф чем-то мешал Пиотровски или был в ссоре с ним. Он решил наказать.

Немец показал на тетрадь, которую Николай по-прежнему держал подмышкой.

– А эта тетрадь? Что в ней?

Николай прижал ее покрепче.

– Там наше дело.

– Но ты спрашиваешь меня о наших, немецких делах.

– Я еще не прочел до конца то что там написано. Если там будет написано про Пиотровски – я тебе скажу.

Немец, к его удивлению, согласился.

– Почему все-таки Пиотровски охотится за тобой?

Немец пожал плечами.

– Я не знаю. Но это началось ровно с того как мы отследили встречи вашего генерала здесь и начали расследовать это, задавать вопросы.

– А там, рядом с домом ты что делал?

Немец не ответил.

– Говори, что ты хотел сделать?

– Я думал речь про деньги. Мне нужны были деньги, а потом я бы ушел. Я знаю как, в подземелье остались места. На Западе – играют роль деньги или информация. Я не мог уйти пустым на Запад.

Николай кивнул. Мысли путались, он долго не спал… а тут было тепло.

– А что теперь ты намерен делать?

– Если твоего генерала не найти… уходить так.

– Генерал Половцев мертв. Его убили.

Немец покачал головой

– Тогда надо уходить как можно быстрее. Если Пиотровски добрался до генерала советской армии…

– Я хочу спать. Я буду спать, не подходи ко мне. Сплю я чутко и у меня оружие…

Немец кивнул

– Хорошо.

Лихтенберг. 10 марта 1989 года

Жизнь в Лихтенберге шла своим чередом, это был настоящий город со своими жителями и их потребностями. Каждый день сотни людей ехали в Берлин, разъезжались по всей Германии. Про генерала Половцева никто ничего не знал, официально он взял отпуск, а так – все понимали что он по своим каким-то делам уехал и вопросов не задавали.

Полковник Соболев как и положено офицеру его ранга имел собственную машину и не зависел от служебной. Сегодня он ехал в Берлин. В Берлине полковник был два – три раза на неделе по самым разным делам: надо было сдать в посольство и получить пакеты с грифованной перепиской, перекинуться парой слов то с кем-то из дипломатов, то с первым отделом, заехать к немецким коллегам и переговорить по текущим делам, купить по списку заказанное в берлинских магазинах. Секретную переписку он свалил в сумку, похожую на инкассаторскую, но опечатывать не стал, потому что страна социалистической ориентации. Бросив сумку на заднее, он вытащил подсос, завел машину, оставил на холостых чтобы прогрелась немного – и тут в стекло со стороны пассажира кто-то постучал. Соболев удивился – а что тут адъютант Половцева то делает? Если генерал вернулся – то надо идти как минимум доложиться.

– Капитан? Что это вы тут делаете?

Николай без спроса сел в машину, на переднее сидение.

– Мне нужна связь с товарищем Басиным.

Соболев понимающе кивнул.

– Ты у него на связи? Он уехал. Он тебя что, не передал никому?

– Так точно.

Соболев покачал головой.

– Бардак. Совсем охренели как я погляжу. Ладно, я как раз на узел связи в посольство. Поехали, все как раз и выясним.

Соболев ничего не знал…

…

Николай выспался хорошо, потому не клевал носом даже в тепле идущей на хорошей скорости по трассе Волги. Они снова ехали в Берлин

– Ты извини, что я тогда тебя прижал – говорил Соболев, управляя машиной – сигнал поступил надо отрабатывать. Я и не знал, что ты у кого-то на связи…

– Товарищ Басин… он про отпуск говорил.

– Нет, перевели его. Сейчас выясним, куда именно. Он тебя вообще по отчетности провел или ты его личный был?

…

– Ты расписку писал?

Николай кивнул

– Впрочем, он мог ее и в карман сунуть. Ничего, сейчас разберемся. Без куратора не останешься…

…

У посольства – громадного здания на Унтер-ден-Линден – Соболев оставил свою Волгу снаружи. Николай догадался почему – чтобы не светить потенциального стукача, оформляя ему временный пропуск. Достал ключи из замка зажигания

– Сиди пока.

…

В стоящем неподалеку фургоне Ныса наблюдатель опустил бинокль.

– Кажется, есть. Белая Волга.

…

– Сообщи полковнику…

Соболев был в посольстве больше часа, вернулся чем-то довольный.

– Геноссе Басин сейчас в Праге обитает, недалеко совсем. Ты ему доложиться хотел, так?

Николай кивнул.

– Тогда руки в ноги и ходу, комнату связи через пятнадцать минут заберут. Сиди, сейчас проедем, пропуск оформлен на тебя.

Соболев сел за руль, завел мотор. Но тронуться не успел.

Стекло пошло трещинами от попадания пули и в каждой из них – отражался солнечный свет, отчего всю машину высветило мгновенной вспышкой. Николай успел пригнуться, за прикрытие приборной панели и двигателя прежде чем вторая пуля, чуть не задев его, прошла выше. Его осыпало осколками стекла…

Твою ж мать…