Расположившегося рядом со мной мужика я (про себя) назвал Пыльным Опером. На нем голубая рубашечка с короткими рукавчиками, светло-серые брючки и белые дырчатые туфли. Выглядит он человеком вполне довольным жизнью. Благополучным бизнесменом, например. Не самым крупным – что-то вроде владельца продуктового магазинчика, а то и двух. Из-под плетеного рыжего ремешка нескромно вываливается солидное брюшко. Внешне он – из породы Акулыча, Завьялова и прочих подобных дядек, увесистых, округлых и неторопливых.

Усевшись на скамейку, Пыльный Опер закидывает ногу на ногу, сложив на толстом колене массивные загорелые кисти рук. Ушки у него маленькие, по-боксерски прижатые к круглой голове.

– Между прочим, можно в пивбаре по душам покалякать, – предлагаю я. – До него вон – рукой подать.

– Небольшой я любитель пива, – говорит Пыльный Опер напряженным глухим голосом, точно отчитывается перед начальником. И откашливается. – Водочку – пожалуйста. Но – только в холода. Для сугреву. Летом капли в рот не беру.

Мне попался редкий тип оперативника – молчун. Такие выдавливают из себя самый-самый минимум, отмеряя каждое слово с жадностью скупца. Зато принимают информацию с удовольствием. При этом как бы стушевываются, становятся частью окружающей обстановки, невзрачным почтовым ящиком, который всегда готов к приему письма. А сейчас этому «ящику» необходимо выдать, а не принять информацию, и он чувствует себя не в своей тарелке.

– Где произошло убийство? – задаю наводящий вопрос.

Он принимается объяснять – тяжело, косноязычно ворочая слова, точно валуны. Дотошно описывает место преступления.

Картина вырисовывается следующая. Кате Завьяловой нанесли четыре удара острым предметом, предположительно ножом. Кроме того – маленький штришок: под лифчиком обнаружен обрывок бумаги, на котором шариковой ручкой нарисован зигзаг.

– Вот такой, – Пыльный Опер достает из барсетки новенькую записную книжечку, авторучку и, сопя, выводит молнию, какую обычно изображают на примитивных картинках. – Это уже второе такое убийство. Примерно месяц назад грохнули женщину. И тоже ножом. А под бюстгальтер, между прочим, засунута бумажка с похожим зигзагом. Вроде маньяк действует. Боюсь, дело гиблое. Глухарь.

– Хоть какие-нибудь маломальские улики обнаружили?

– В обоих случаях никаких. Уж очень осторожный гад. Места выбирает безлюдные, действует аккуратно. Отпечатков не оставляет.

– А что связывает предыдущую жертву и Катю Завьялову? Внешность? Характер? Возраст? Социальное положение?

– Первая убитая – повариха из ресторана «Глория хит». Двадцать восемь лет. Толстушка-хохотушка. Есть сожитель… точнее, был… охранник из того же ресторана. Ничего общего с женой Завьялова.

– Итак, убийства совершены в разные месяцы. Хотелось бы знать числа.

– Надеешься найти алгоритм действий маньяка? – усмехается Пыльный Опер, внезапно применив научное выражение и этим слегка меня огорошив. – Я тебя разочарую. Первое злодейство случилось четвертого мая, в среду, а второе – в субботу, одиннадцатого июня. И опять же – упреждаю следующий твой вопрос – места преступлений разные. Повариху зарезали на окраине, а Завьялову – почти в самом центре.

– Заковыристый маньяк, – говорю я.

– Куда уж заковыристее, – цыкнув зубом, соглашается Пыльный Опер. – А если он вообще не маньяк, а?..

Придя домой, сажусь за компьютер и принимаюсь шарить в интернете – это теперь мое любимое занятие.

И что узнаю.

Первое. Руны – письменность древних германцев (с первого века нашей эры по двенадцатый). Затем народы Северной Европы приняли христианство, и руническое письмо было заменено латиницей.

Второе. Молния – это руна Зиг, означающая Солнце или Победу.

Третье. В 1933-м сдвоенную руну Зиг фашисты сделали эмблемой СС, к чему приложил руку сам Генрих Гиммлер. Действительно, молния похожа на латинскую букву S и в ней скрыта какая-то дьявольская сила и красота.

Кстати, объясню, почему дьявольская. Согласно Евангелию от Луки, 10-18, молния обозначает сатану: «Он же сказал им: Я видел сатану спадшего с неба, как молнию».

Итак, если мы имеем дело с шизанутым маньяком, то явно сдвинутом на фашизме или сатанизме. Выбор есть.

* * *

На следующий день после полудня отправляюсь на место преступления, хотя и понимаю, что ничего не обнаружу. Ладно, проникнусь атмосферой, – и то шаг вперед.

«Копейка» послушно везет меня в центр города. Еще полгода назад я не рисковал садиться за баранку родной машинешки, зато теперь шоферю как в прежние благословенные времена. Причем не только катаю себя и Анну, но и всех, кто готов заплатить за проезд. Я опять стал бомбилой, опять это веселое и рисковое занятие развлекает меня вечерами и ночами.

Никогда не чувствовал себя таким физически здоровым, как этим летом, когда наш городок под самую завязку накачен солнцем, а я гарцую в линялой футболочке, выгоревших джинсах и легоньких белых кроссовках!

Три года назад я был полумертвецом, балансирующим на грани бытия и небытия. А сейчас – загорелый мужик в расцвете сил, и даже кажется, что эти силы прибывают с каждым днем, а мы с Анной – бессмертны!

День с утра наливался жаром и сверканием. Припарковываю «копейку» на одной из центральных улиц. Катя Завьялова оставила свой «лексус» где-то здесь. Потом отправилась пешком.

Вываливаюсь из родной машинешки и двигаюсь Катиным маршрутом – к циклопическим недостроенным монстрам из стекла и бетона.

Лет восемь назад городская власть, свихнувшись от амбиций, замыслила соорудить на берегу пруда целый район исполинских бизнес-центров – знай наших! Но – как обычно – громадье бюрократических планов наткнулось на элементарную нехватку бабла. Стройку века заморозили.

Шагаю вдоль пруда.

Летом, да еще в выходные, да еще в жару город лишается горожан: кто-то уматывает на дачку, кто-то – на ближайшие водоемы. А здесь и в будние-то дни безлюдье, а сегодня, в субботу, совсем пустынно. Оно и понятно: нет поблизости ни торговых центров, ни банков, ни кафушек, только больничка для высокого ранга чинодралов да два бетонных короба, в которых на благо области трудится казенный люд. Навстречу мне попадается только парочка влюбленных, и просвистывают, гогоча и жизнерадостно матерясь, пацанята-велосипедисты.

А вот и эпохальные сооружения, которые даже в незавершенном виде – как разрушенный древнеримский Колизей – внушают некоторый трепет, если не сказать уважение.

Сейчас, когда солнце слепяще сияет в их огромных синеватых стеклах, они выглядят миролюбиво: невероятные чудища, разлегшиеся на солнцепеке. Даже бетон и железная арматура в июньском сиянии кажутся благодушными. Но в ненастную погоду и мрачными вечерами беременным женщинам лучше здесь не ходить, так угрожающе-жутко выглядят эти монстры в полутьме. А ночью они еще ужаснее.

Что забыла Катя возле стеклянных громад в полдесятого вечера?

Представляю себе так.

Одиннадцатое июня. Суббота. Вечер. Катя идет вдоль городского пруда, устало посверкивающего под заходящим солнцем. Сворачивает на узенькую тропиночку, которая совершенно безлюдна, поскольку упирается в бетонный забор. Справа ‒ стеклянные пугала, слева – пустое необжитое пространство, сочетание вялой травы, мусора и странных ржавых железяк, то ли воткнутых в землю, то ли растущих из земли.

Вот Катя стоит перед забором. Перед тупиком. И здесь ее ждет убийца.

Откуда он взялся?

Ага.

Покряхтывая от напряжения, кое-как взбираюсь на забор и усаживаюсь на нем, задом к пройденному пути. И передо мной открывается порядочных размеров пустырь. Месяца примерно два назад его с трех сторон огородили, намереваясь воздвигнуть здесь престижный торговый центр, но пока нет ни строительных вагончиков, ни какой-либо техники. Марсианский пейзаж.

Я словно въявь вижу убийцу, хотя не различаю его лица и даже фигуры.

Вижу, как он ‒ со стороны будущей стройки ‒ влезает на забор (как раз там, где сейчас восседаю я). Спрыгивает по другую сторону – и оказывается перед Катей. Наносит четыре удара ножом, снова перемахивает через забор и удаляется.

Движется он неторопливо. Зачем бежать? Даже если ему повстречаются прохожие (которые здесь крайне редки), кому из них в голову взбредет, что он только что прикончил человека?

Уверен, так оно и было. Потому что иначе убийца (как я и Катя) прошел бы мимо охранника, который сторожит зловещие долгострои. Караульщика этого я видел: сильно загорелый, с темными жесткими волосами, жилистый, усатый, в сине-серо-черной камуфляжной униформе, должно быть, отставной офицер. Впрочем, возможно, в тот день дежурил другой человек.

Когда Катя миновала бдительного стража, он (или его сменщик) сильно удивился: с чего это вдруг дамочку понесло к забору? А потом решил, что ей приспичило, вот и ищет укромный уголок. Так, во всяком случае, он заявил оперативникам.

Примерно через полчаса охранник покинул будочку и решил поглядеть, куда женщина подевалась? И обнаружил лежащее на земле мертвое Катино тело. Выходит, Катю он видел, а душегуба – нет. А из этого следует: либо тот невидимка, либо охранник убийцу попросту не заметил (кстати, он не обязан наблюдать за дорожкой, ведущей к забору), либо…

Звенит и отчаянно вибрирует мой мобильник. Держа равновесие, чтобы не свалиться с забора, осторожно засовываю руку в задний карман джинсов и достаю разбуянившуюся коробочку.

Завьялов.

– Забыл сообщить, – голос у него размеренный и спокойный, как всегда. – В последнее время Катя часто бывала у некоего типа по прозвищу Финик. Кандидат наук, но давно никакой наукой не занимается. Живет на проценты от проданной квартиры.

– Этот товарищ мне известен, – я невольно улыбаюсь воспоминаниям.

– А, ну тогда… – Он умолкает, похоже, не зная, о чем дальше говорить, и – после паузы – его голос сменяют быстрые гудки.

* * *

Стою, зажатый потными телами, в воняющем бензином и выхлопными газами автобусе. Моя правая рука схватилась за поручень. В левой – пакет, в котором дзинькают шесть пузырей с пивом.

Чтобы чем-то занять слипающийся от жары и духоты мозг, принимаюсь размышлять об убийстве молодой жены бизнесмена Завьялова. Собственно, я об этом думал уже не раз и снова тащусь по тому же кругу. Но все равно…

Поехали!

Что мы на сегодня имеем?

1. Кате Завьяловой, если, само собой, она находилась в здравом уме, не было смысла идти к забору. А из этого явствует, что здесь она должна была с кем-то встретиться.

2. С кем? Вряд ли кто-то из Катиных знакомых назначил бы ей свидание в таком месте. Почему бы не поговорить тет на тет в кафушке или, например, в парке? Да мало ли где