II

Остаток дороги он гнал как сумасшедший, под сто сорок. Во-первых, единственному на весь район полицейскому патрулю было сейчас не до нарушителей правил, а во-вторых, пошли они все… остановят так остановят… плевать. Хотя гнать, честно говоря, не имело смысла: первый час семинара был уже все равно безвозвратно потерян. Профессор Степушенко, известный в университете как безжалостный зверь, садист и лютый враг студентов, никогда не пускал в аудиторию опоздавших к началу занятий. И если бы только это… Редко кому удавалось с первого раза преодолеть барьер экзамена по его курсу; бывали и такие, кто, отчаявшись получить проходной балл, вовсе отсеивались с факультета. Легенды повествовали о мучениках, совершивших до пятнадцати неудачных попыток, больше напоминающих допрос в инквизиции, чем нормальный человеческий экзамен. За это профессор с легкой руки какого-то русскоязычного студента получил красноречивое прозвище «Стоп-машинка».

Против Стоп-машинки не помогало ничего – ни уговоры, ни письма, ни коллективные походы в деканат. Проклятый профессор принимал участие в какой-то очень громкой общеевропейской программе по теоретической физике и потому считался главной научной гордостью университета. В этом статусе он чувствовал себя неуязвимым и мог беспрепятственно вить веревки хоть из декана, хоть из ректора, хоть из совета попечителей. А потому Нир изначально не собирался испытывать судьбу в попытках оправдаться, тем более что Степушенко в принципе не принимал никаких оправданий. Теракт? Война? Землетрясение? Ну так что? Студент, молодой человек, обязан прибыть в аудиторию точно к началу занятий. Если он, конечно, желает заниматься. А если не желает, то скатертью дорога, молодой человек. Никто тут никого не держит! Пожалуйте выйти вон! Вон!..

Нет-нет, куда разумней было дождаться перерыва и затем незаметно просочиться куда-нибудь в гущу столов и стульев. Коридор лекционного корпуса выходил на солнечную сторону, и кондиционер в нем почти не чувствовался. Нир пристроился под окном в безопасном отдалении от аудитории. Предосторожность выглядела нелишней: обычно, уходя на перекур, Стоп-машинка первым покидал комнату – по той простой причине, что никто не решался выйти раньше него.

Вместе с жарой и духотой навалилась усталость;

Нир прижал затылок к относительно прохладной стене и закрыл глаза. Ну и денек: еще одиннадцати нет, а в сон клонит так, как будто уже за полночь… Недосып, вот в чем дело. От ленивой мысли о недосыпе он естественным образом перешел к совсем уже сонным воспоминаниям о прошедшей ночи, о Сигаль, о запахе ее волос, гладкости кожи, упругой тяжести бедер… Нир тряхнул головой, отгоняя наваждение, но тело отказывалось подчиняться, лелея собственную, отдельную от головной, память. На руках и на животе еще жило легкое покалывание, электрические заряды недавних прикосновений. Он поднес ладони к глазам, словно рассчитывал увидеть там сотни крошечных иголочек; нет, ничего… Ничего, кроме ссадин и царапин, полученных там, на шоссе, когда он рвал на себя непослушную дверцу ситроена, и позднее, когда вытаскивал из кабины эту несчастную дуреху в кудряшках…

Переход от ночного образа Сигаль к безымянной водительнице был неприятен. Более того, Нир обнаружил, что сердится на женщину. Паника паникой, но надо же и головой думать. Ну, зафигачили тебе камнем по крыше – так ведь не бетонным же блоком! Камень оставляет вмятину, но не убивает; жми на газ и уезжай, зачем руль-то крутить? А так и ребенка убила, и себе жизнь поломала… да и другим, если уж на то пошло, тоже… Не будь этой катастрофы, он наверняка помирился бы с Сигаль, да и на семинар успел бы. Не сидел бы тут в коридоре, как наказанный школьник. Нир достал из кармана мобильник и взвесил его на ладони. Позвонить? Не позвонить? Уж теперь-то Сигаль обиделась надолго, можно не сомневаться…

Непромытые ссадины раздражали, отвлекали, мешали принять решение. Нир убрал телефон, поднялся на ноги и отправился в туалет, к раковине. Поразительно, как ему раньше не пришло в голову такое простое дело. Умыть руки. Всего лишь умыть руки. Неопрятное красное обрамление вокруг царапин и грязные разводы исчезли почти сразу, но Нир еще долго держал ладони под холодной водой, поворачивая их и так и эдак, чтобы с уже гарантией смыть все прошлые и настоящие недоразумения.

– Если глаза меня не обманывают, вы студент из моей группы, не так ли?

Нир вздрогнул и обернулся. На него, разминая двумя пальцами сигарету, смотрел профессор Степушенко собственной персоной.

– Я… да… – пролепетал Нир.

Стоп-машинка качнулся с пятки на носок.

Маленького росточка и цыплячьего телосложения, он тем не менее ухитрялся казаться выше, чем самые высокие студенты, – то ли за счет суеверного ужаса, внушаемого одним его видом, то ли благодаря особенной посадке головы и вечно задранному вверх подбородку. Сейчас лектор явно наслаждался произведенным эффектом.

– Вы – да… – задумчиво повторил он. – Впрочем, с моей стороны было бы невежливым проявлять чрезмерное любопытство к вашей частной и, несомненно, чрезвычайно наполненной жизни. Или вы осчастливите меня иным и, конечно же, весьма авторитетным мнением на этот счет?

Когда дело не касалась физики, Степушенко предпочитал выражаться нарочито витиеватым образом. При этом на иврите он говорил с чудовищным русским акцентом, хотя и без грубых ошибок. Все вместе производило довольно комичное впечатление, если бы кому-то вообще могла прийти в голову самоубийственная мысль смеяться в присутствии этого людоеда. Ниру всегда казалось, что Стоп-машинка вольно или невольно копирует манеру типичных профессоров, какими они представлены в старых российских фильмах. Та же козлиная бородка, то же брезгливое выражение лица, и ни слова, сказанного в простоте. А если бы Степушенко еще время от времени произносил по-русски что-нибудь вроде «Да-с, батенька!», то сходство и вовсе стало бы стопроцентным.

– Нет-нет, не утруждайте себя ответом! – воскликнул профессор, хотя парализованный страхом студент даже не пытался открыть рот, чтобы ответить. – Я попробую догадаться самостоятельно, своими слабыми силами. Судя по вашему пляжному наряду, вы собрались на море, отдыхать в обществе прекрасных дам. Или нет: пожалуй, вы направляетесь на Кинерет, дабы навсегда распрощаться с этим чудом природы. Я прав? Что же вы молчите?

– Н-нет… – выдавил из себя Нир. – П-почему навсегда?

– Потому что вы расходуете бесценную воду нашей безводной страны, как какой-нибудь дикий германец на берегах Рейна! – рявкнул Стоп-машинка. – Прикрутите наконец кран! Льется! Льется!

Нир поспешно бросился закрывать кран. Он никак не мог оправиться от неожиданности и понятия не имел, что делать и говорить дальше. Объяснить причину своего опоздания? Извиниться? Пообещать, что больше никогда, никогда в жизни не осмелится заявиться на занятия профессора Степушенко в шортах? Пожаловаться на безумно, необыкновенно, фантастически неудачный день? Бывают же у людей неудачные дни, правда? Бывают и у студентов, и у профессоров, и даже в русском кино про козлиные бородки… Нир повернулся к Степушенко, но в это время в кармане абсолютно некстати проснулся и зазвонил мобильник. Сигаль! Конечно, это Сигаль. Проглотила обиду, подавила оскорбленную гордость, выждала до перерыва между академическими часами и вот – звонит! Звонит! Если есть на свете последние шансы, то вот он, один из них! Но что делать со Степушенко? Со Степушенко, который требует напрочь вырубать мобильники на все время его занятий, включая перерыв?

Нир поднял глаза на профессора. Тот сунул в рот сигарету и полез в карман за зажигалкой. Мобильник продолжал трезвонить, жалобно и безнадежно.

– Ну что же вы, молодой человек? – вкрадчиво проговорил Степушенко. – Или вы не собираетесь ответить на звонок? Это ведь ваше телефонное устройство мобильной связи, не так ли?

Нир открыл рот и вдруг с ужасом услышал, как его собственный голос отчетливо произносит по-русски:

– Да-с, батенька!

Брови профессора взлетели вверх, как две возмущенные чайки. Прежде чем Нир успел что-либо добавить, Стоп-машинка повернулся и вышел в коридор. Вышел молча, оставив последнее слово за собеседником. На памяти Нира такого с профессором Степушенко не происходило еще никогда. Замолчал и телефон. Перезвонить?.. Ага, как же, самое время. Сегодня у него всё получается исключительно удачно, всё, за что ни возьмется. Обломки и развалины, развалины и обломки… Нир оперся руками на раковину и пристально всмотрелся в мутное туалетное зеркало.

– Ну откуда ты, такой урод, взялся? – с горечью спросил он у своего отражения. – Ну почему тебе обязательно нужно каждую вещь испортить и растоптать, причем разом, в один присест? Что на очереди теперь? Деревня? Город? Континент? Или вся планета целиком? Может, отдохнешь, а? Оставь что-нибудь на завтра…

Отражение пристыженно молчало, норовя отвести глаза.

Поскольку терять уже было нечего, в аудитории Нир не стал прятаться, а сел в первый ряд, традиционно свободный на занятиях Степушенко. Однако лектор явно избегал встречаться с ним взглядом. Плохо дело, совсем плохо… Когда семинар закончился, Нир еще долго сидел в опустевшей комнате, решая, как быть. По всему выходило, что надо попробовать исправить положение, объясниться, рассказать о женщине на дороге, о сегодняшнем тотальном невезении, обо всем. Он ведь как-никак человек, этот Стоп-машинка, должен понять. А если и не поймет, то хуже все равно уже не будет.

Дверь в кабинет профессора была закрыта.

Неужели и тут опоздал? Если так, то на экзамен можно не ходить… Хотя, с другой стороны, даже неплохо: не придется унижаться. Нир глубоко вздохнул и постучался.

– Да, войдите!

Он шагнул было внутрь, но тут же попятился: в комнате, помимо Степушенко, находилась высокая девушка с длинными светлыми волосами, собранными сзади на манер конского хвоста. Упираясь обеими руками в профессорский стол и слегка наклонившись вперед, она смотрела на Степушенко примерно с тем же требовательным видом, с каким Нир не так давно взирал на собственное отражение в зеркале. Зато грозный профессор, скорчившийся в кресле по другую сторону стола, явно ощущал себя не в своей тарелке; видимо, поэтому он так поспешно отозвался на стук.

– Вы заняты, господин профессор? Мне зайти попозже?

– Нет-нет! – скорее воскликнул, чем проговорил Стоп-машинка. – Это ненадолго! Подождите секундочку, я сейчас освобожусь. Прямо здесь и подождите. Вам ведь назначено, правда?

Он метнул на Нира почти отчаянный взгляд, и Нир закивал с преувеличенной готовностью. В определенных обстоятельствах настоящий студент должен быть готов безоговорочно подтвердить любые слова своего возлюбленного лектора.

– Вот видите, – сказал профессор, обращаясь к девушке. – У меня назначено. Неудобно, люди ждут. По-моему, я ответил на ваш вопрос. Больше мне нечего ска…

– Но вы так ничего и не сказали, – перебила девушка. – Если взаимовлияние двух объектов не зависит от расстояния, то какой вывод можно сделать относительно времени?

– Это не так просто, госпожа… э-э… – замялся Степушенко.

– Рейна, – подсказала девица. – Просто Рейна.

– …госпожа Рейна. Я уже объяснял, что наши эксперименты были проведены с парой элементарных частиц, причем в весьма специфических условиях. Да, взаимовлияние мгновенно, вы правы, но пока нет никакого практического подтверждения тому, что эффект запутанности квантов распространяется и на другие объекты… э-э…

– Рейна, – снова вставила девушка.

Профессор скривился и отрицательно потряс своей козлиной бородкой.

– …э-э… другие объекты материального мира.

Вы делаете чересчур поспешные выводы.

– Но вы же сами говорили, что с теоретической точки зрения эти выводы вполне правомерны! – упрямо набычилась собеседница. – Ведь говорили?! Говорили?!

Стоп-машинка всплеснул руками:

– Ну да, говорил! Говорил! И что с того, уважаемая госпожа Рейна? Я никак не пойму, что вы хотите от меня услышать…

– Что… что… – девушка запнулась и на секунду ослабила свою мертвую хватку. – Что я хочу услышать…

Воспользовавшись передышкой, профессор вскочил и для верности покрепче вцепился в спинку кресла.

– А теперь извините, госпожа Рейна. Люди ждут, вы же видите. Я и так уделил вам массу драгоценного времени. Извините.

Девушка перевела взгляд на Нира, застывшего рядом памятником непреклонной поддержки профессора Степушенко. Ярко-голубые глаза, упрямые и в то же время растерянные… Похоже, в срочной помощи здесь нуждались не только профессор и Нир.

– Хорошо, – сказала она после секундного колебания. – Я подумаю, как это сформулировать. Я подумаю…

– Вот-вот! – радостно воскликнул Степушенко. – Подумайте! Правильная формулировка вопроса…

Он вытянул в сторону Нира указующий дирижерский перст, и студент, не подкачав, лихо отрапортовал окончание любимой профессорской поговорки:

– …содержит в себе большую часть правильного ответа!

Девица ожгла Нира презрительным взглядом, буркнула что-то нелицеприятное и выскочила за дверь. Профессор облегченно вздохнул.

– Прямо не знаю, что с ней и делать, – сказал он, снова усаживаясь в кресло. – Вычитала в газете и теперь прохода мне не дает. Ну да, доказано мгновенное взаимодействие. Ну да, есть определенные теоретические выводы. Но при чем тут…

Стоп-машинка помолчал, махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и посмотрел на Нира.

– Вы что-то хотели?

– Извиниться за опоздание, – поспешно проговорил Нир. – Дело в том, что по дороге я попал…

– Ерунда! – прервал его профессор и нервно пристукнул кулаком по столешнице. – Ерунда!

– Простите?.. – не понял Нир.

– Вы же прекрасно знаете, что я не желаю слушать никаких оправданий. Если у студента есть желание учиться, он не опаздывает. Будьте любезны покинуть мой кабинет. Увидимся на экзамене. Или, может, вы тоже племянник ректора, как эта сумасшедшая девица?

– Нет, – тихо ответил Нир, тщательно отслеживая каждое произносимое слово, чтобы снова не наговорить лишнего. – Я ректору никто, и звать никак… До свиданья, профессор.

Когда он уже закрывал за собой дверь, Стоп-машинка вдруг поднял голову от бумаг и выпалил вслед:

– Да-с, батенька! Да-с! На экзамене!

По дороге на работу Нир остановился перекусить в попутной забегаловке, но кусок не лез ему в горло. Место было проверенным, Нира тут знали по имени и не первый год, но никогда еще мясо не казалось ему таким жестким, салат таким вялым, а кола такой приторной, с неприятным мыльным привкусом. Он с трудом заставил себя поковыряться в тарелке, чтобы совсем уж не обижать хозяина, и сбежал, как только тот отвернулся. «Потом скажу, что заболел, – думал Нир, садясь в машину. – Он ведь уверен, что лучших шашлыков не сыщешь во всем Средиземноморье…»

В любом случае объяснения следовало оставить на потом – уж больно разрушительными выглядели последствия каждого сегодняшнего действия. Оставалось только гадать, какие неожиданности ждут его на работе. Взять бы отгул, но кто же тратит отгулы перед сессией… Вдобавок ко всему, в сегодняшней смене дежурил Шуки, похититель джинсов, что предоставляло Ниру бесценную возможность выместить скопившееся раздражение. На ком и вымещать, как не на лучшем друге? Вот уж кто всегда поймет и поддержит. Нир представил себе растерянное шукино лицо и невольно улыбнулся; настроение сразу пошло на поправку.

– Зачем ты так кричишь, братан? – спросит Шуки, мгновенно переработав первоначальную обиду на неподдельное участие и заботу. – И главное, на кого? Это ведь я – ты, наверно, не заметил. Что случилось? Война? Кого с кем? Давай, братан, рассказывай, мы ведь с тобой в одной связке…

Что верно, то верно – они всегда были в одной связке, еще со школы. В одном классе, в одной стрелковой роте, в одной саперной команде. А после армии вместе отправились устраиваться на работу, которая тогда казалась временной, на полгода, а сейчас вот пошел уже пятый. Телемаркетинг, телефонное убалтывание слабых душ на покупку дешевых китайских товаров сто десятой необходимости. Доставка бесплатно, господин; конечно, со скидкой, госпожа; второй экземпляр – в подарок, причем только для вас… Удобный для студентов сменный режим, молодежная компания, шутки-прибаутки, и никакого давления. Пришел – отсидел – ушел, и всё – взятки гладки, никаких тебе лишних ожиданий, видов на будущее, претензий на карьеру. Хотя как раз в плане карьеры прошедшие годы оказались не совсем бесплодными: начав учеником оператора, Нир дослужился ни много ни мало до ранга старшего инструктора и теперь уже не сидел на телефоне, а обучал молодежь правильным методам обнаружения и обработки легковерных телефонных фраеров.

Шуки, который по причине природного раздолбайства так и не продвинулся дальше рядовых продавцов, посмеивался: