4

Приемная Барбура – некоронованного короля, босса и хозяина Комплекса – представляла собой обширный зал с четырьмя окнами, выходящими на задний двор. На чисто выметенном полу вдоль стен были набросаны матрасы, булькал чайник на газовой плите, с потолочных крюков свисали несколько масляных ламп. В углу, за низким столиком, развалясь на подушках, возлежали трое: здоровенный бугай с бугристыми от мышц плечами, молодой напомаженный красавчик и человек неприятного вида и неопределенного возраста – тощий, плешивый, с маленькой головкой и остро нацеленным утиным носом.

– Привет, Барбур, – сказал Боаз, останавливаясь посреди комнаты и стряхивая с плеча рюкзак. – Это от Шимшона.

Тощий кивнул и легко поднялся с матраса. В его облике и впрямь было много такого, что напоминало лебедя: длинная шея, волнообразно, вперед-назад-вперед изогнутая спина, немигающий взгляд кругленьких глазок, нос клювиком. Отчего-то эти детали, вполне привлекательные в птице, выглядели отталкивающими в человеческом воплощении.

– А это, стал-быть, от тебя? – Барбур обошел вокруг Цахи. – Заезд на отдых, стал-быть. Тебе сколько лет, пацан?

– Шестнадцать, – спокойно отвечал Цахи.

– Мой кореш по интернату, – помог другу Боаз. – Давно в деле. В Рамат-Авиве наседкой сидел, пока не повязали.

Барбур с сомнением покрутил клювом.

– Давно в деле! – фыркнул из своего угла напомаженный. – На фига тебе малолетки, Барбур? Развел тут детский сад…

Хозяин Комплекса словно ждал этого вмешательства.

– А тебя, Кац, никто не спрашивал. Разве в годах дело? Ты вот на два года старше, а ума – чуть, одна борзость… – он снова повернулся к Цахи. – Только учти, пацан, отдыхать у нас не придется. Тут пахать надо.

– Слыхал, – кивнул Цахи. – Забесплатно в Комплексе только собаки лают.

Барбур удивленно крякнул.

– Молодец. Быстро усваиваешь… Стал-быть, так и решим. Поможешь пока гидам, а там посмотрим – может, и на что другое сгодишься… – он сделал знак парнишке-проводнику: – Бенизри, сгоняй-ка за Ромео.

– Бенизри туда, Бенизри сюда… – недовольно буркнул парнишка, который тем временем успел налить себе кофе и залечь на матрасы. – Что я тебе – йо-йо?

Кац наставительно поднял палец:

– Давай-давай, йо-йо. Босса уважать надо, слушаться. Учил я тебя, учил, а ты все никак не усвоишь…

Улыбался он нехорошо, словно нож вынимал – уголки рта не ползли вверх, к ушам, а резко раздвигались в стороны, открывая опасную острозубую щель. Вздохнув, парнишка отставил стакан и поднялся на ноги. Как видно, напомаженного Каца он побаивался куда больше, чем хозяина Комплекса. Цахи покосился на Боаза – компания Барбура выглядела не слишком приятной. К счастью, от них не потребовалось оставаться здесь. Пришедший через несколько минут длинный нескладный парень со странным прозвищем Дикий Ромео увел Цахи и Боаза к себе, на восьмой этаж корпуса Эй.

В комнате гидов было темно и тихо.

– Все спят, – вполголоса объяснил Ромео и посветил в угол на груду матрасов. – Ложитесь и вы. Одеяла там же. Утром поговорим.

Назавтра Цахи проснулся от почудившегося ему запаха домашнего уюта. Суть этого запаха угадывалась с безошибочной уверенностью – тем более удивительной, что Цахи никогда не знал ни особого уюта, ни настоящего дома. Лелея в себе это замечательное ощущение, он какое-то время лежал с закрытыми глазами и даже попробовал отступить назад, в сон, дабы продлить неожиданное счастье. Увы, диспозиция не располагала к подобному отступлению: солнце наотмашь хлестало по плотно зажмуренным векам, а неуклюжий маневр переворота на другой бок неизбежно потревожил бы хрупкую материю сна, а следовательно, и запаха. Вздохнув, Цахи сел, потянулся и открыл глаза.

Он сидел на полу большого, залитого солнцем зала – как видно, углового, потому что две его стены выходили – вернее, настежь распахивались – наружу, в пустыню, сияющую нестерпимо яркой голубизной. Казалось, что там, за голыми оконными проемами, играя огранкой, колеблется огромный кристалл, собирая и вновь разбрызгивая мириады цветных, исчезающе мимолетных световых пучков. Две другие стены и потолок были сплошь, как спина баскетболиста, татуированы цветными граффити. «Тали, Тали, Тали… – прочел Цахи. – Я люблю тебя, Тали… Тали, Тали, Тали…» – и снова, и снова, и снова. Других надписей в зале просто не существовало.

Зато запах… запах существовал!.. – и не только во сне, но и наяву! Он исходил от газовой плиты, рядом с которой, помешивая ложкой в кастрюльке, стояла пожилая женщина в халате и домашних туфлях. Ее длинные седые волосы были аккуратно заплетены в косу. Почувствовав на себе взгляд, женщина обернулась.

– Проснулся, Менаш? – сказала она, сопроводив эти слова улыбкой, такой же уютно-домашней, как туфли, халат и запах из кастрюльки. – Иди завтракать, мальчик.

Словно разбуженная звуком ее голоса, тень углового пилона качнулась, сдвинулась и превратилась в черного парня. Он поставил на пол бинокль и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к Цахи.

– Привет. Проснулся? Ромео сейчас придет.

– Где Боаз?

– Уехал твой друг. Утром уехал. Шимшон тут рано проезжает, а другую попутку поди поймай. Не хотел тебя будить… – эфиоп протянул ладонь для рукопожатия. – Я – Чоколака. А ты?

Цахи пожал плечами:

– Не знаю. Говорят – Менаш…

– Менаш? – засмеялся Чоколака. – Не обращай внимания – Мамарита всех парней так называет.

Он оглянулся на свой бинокль.

– Извини, братан, мне надо… это… сторожить.

За хомячками глаз да глаз. Так и прут, даром что лохи…

– За какими хомячками?

– За обыкновенными, – Чоколака неопределенно помахал рукой и вернулся на свой пост. – В джинсах и кроссовках. Сейчас Ромео придет, объяснит…

При свете дня Комплекс выглядел совсем иначе – не так зловеще, как вчера, ночью, и Цахи сказал об этом Дикому Ромео, когда они вышли в коридор. Тот усмехнулся:

– В подвале всегда ночь. Да и на свету не все безобидно…

И действительно, даже проход по хорошо освещенным местам требовал здесь умения и детального знания здешней топографии. Если бы не Ромео, движения которого он повторял, Цахи пришлось бы немало повозиться, чтобы преодолеть провалы и препятствия. Ромео оглядывался, успокаивал:

– Ничего, братан, через недельку осмотришься и привыкнешь. Главное, что ты здесь. А то втроем совсем тускло.

– Втроем?

– Ну да. Я, Беер-Шева и Чоколака. Мамарита не в счет – она экскурсий не водит, и сторожить ее тоже не поставишь…

Из объяснений Дикого Ромео выходило, что, завладев Комплексом, Барбур превратил стихийные сталкерские прогулки в хорошо налаженный бизнес. Начав с починки забора силами бомжей и нелегалов, он оставил там всего лишь один лаз – удобный и хорошо просматриваемый с верхних этажей здания. Там, наверху, новый хозяин Комплекса учредил постоянный наблюдательный пост. При появлении во дворе сталкеров, которых Ромео презрительно именовал «лохами» и «хомячками», навстречу им высылался «гид» – один из работающих на Барбура подростков. Он объявлял незваным гостям, что те вторглись в запретную зону и теперь обязаны заплатить штраф. Впрочем, существовала и другая возможность: попасть внутрь здания в рамках организованной платной экскурсии.

На первых порах нередко возникали споры. Для их благополучного разрешения Барбур привез в Комплекс целую команду шпаны. Затем к новому порядку привыкли, конфликты почти прекратились, и скупой босс принялся сокращать штаты, пока не остался с одним русским быком по прозвищу Русли – немногословным фанатом фильмов кун-фу. Собственно, и прозвище его происходило от искаженного имени главного бычьего кумира – Брюса Ли. По словам Ромео, сейчас, когда всё наладилось, Барбур вполне мог бы обойтись и одним телохранителем, но недавно к нему прибились еще двое: неприятный восемнадцатилетний парень по имени Кац и его верная шестерка – шпаненок Бенизри. Сначала босс хотел определить их в гиды, но Кац наотрез отказался «работать фраером», и, к всеобщему удивлению, Барбур не стал настаивать. Он обычно пасовал, если сталкивался с настоящей опасностью – из чего можно было заключить, что от расслабленного облика Каца, от его прищуренных глаз и напомаженных колючек веяло реальным, а вовсе не наигранным беспределом.

Между тем людей у гидов действительно не хватало. Экскурсии пользовались растущим успехом – во многом благодаря разработанному Диким Ромео маршруту. Он начинался во дворе на рампе корпуса Эй. В коридоре первого уровня хомячков встречал передовой собачий отряд, яростным лаем защищавший свою территорию. Получив заряд адреналина, лохи усугубляли впечатление прогулкой по качающимся бетонным плитам перекрытий, а затем – проходом по карнизу шестого этажа. При этом гид подчеркнуто равнодушным тоном вел неторопливый рассказ о былых несчастьях:

– Вот в эту дыру в прошлом году провалилась девушка. Симпатичная такая блондиночка. Сейчас в больнице, парализована… А вон на те штыри падал паренек из Нетании… – видите пятно? Его кровь… Нет, с карниза падают редко – раз в месяц, не чаще. Что?.. – конечно, насмерть… – высота, что вы хотите…

Уже здесь часть экскурсантов отказывалась двигаться дальше, и группа останавливалась в ожидании помощника гида, который за особую плату вел слабонервных в обход. Остальные поднимались на седьмой уровень, где находилось святилище первой жертвы Комплекса – подростка, упавшего в шахту лифта. Там хомячкам устраивался перекур. Пока они галдели и фотографировались на фоне венков и граффити, экскурсовод, игнорируя скептические усмешки, повествовал о призраке погибшего, который, по слухам, до сих пор проживал на самом дне шахты. Одновременно гид тщательно следил, чтобы никто не отколупнул кусок бетонной крошки: сувениры со святого места продавались отдельно.

Далее маршрут пролегал по восьмому этажу корпуса Би к подножию внутренней лестницы, ведущей через расположенную на Би-девять резиденцию Барбура на верхние, глухие уровни, куда не рисковал подниматься никто. Эта часть экскурсии звучала наименее правдоподобно, хотя именно она представляла собой чистую правду – в отличие от прочих рассказов, в которых гиды не стеснялись примешивать к реальным событиям изрядную толику вымысла.

– Почему все-таки никто не рискует? – недоумевал какой-нибудь любопытный хомячок. – Неужели не интересно?

– Почему-почему… – мрачно отвечал гид. – Мне-то почем знать? Не возвращаются оттуда, вот почему.

– А что там такое?

Гид пожимал плечами и неохотно выдавливал:

– О-О.

– О-О? Что это такое – О-О?

– А черт его знает… – терял терпение гид. – Все, хватит, двигаем дальше.

– О-О… – повторяла какая-нибудь въедливая хомячиха. – Ведь и слова такого нет – «о-о», ни на каком языке.

– Вот именно, – отзывался гид. – Там, сестричка, что-то такое, для чего и слова-то нет. Потому что если для вещи слово есть, то ты эту вещь как бы уже и знаешь. Назвать словом – уже значит что-то узнать, так? А тут и этого нету… Короче, не хотите – не верьте. Я вот тоже не верю, но ходить туда – не хожу. И вы не пойдете.

Иногда, впрочем, попадались особо упертые экскурсанты, готовые рискнуть – хотя бы и за дополнительную плату, хотя бы и в одиночку, без сопровождения. Такие горячие головы приходилось остужать известием о том, что по дороге наверх необходимо пересечь владения босса. На первоначальном этапе борьбы за Комплекс Барбур и его шпана успели заработать весьма дурную репутацию среди сталкеров, и теперь эта вполне конкретная опасность выглядела намного убедительней, чем смутная угроза О-О, для которого – или для которой? – и слова-то не нашлось.

Дойдя до конца коридора, группа переходила в корпус Си, на верхний этаж которого Барбур пускал молодых наркоманок, готовых на все ради очередной порции. Этот уровень, именовавшийся на жаргоне Комплекса откровенным словом «ебаторий», придавал и без того запретному характеру экскурсии пряный запашок греха. Внутрь лохов не пускали; гид останавливал группу в коридоре, крест-накрест перегороженном двумя хлипкими досками, и многозначительно объявлял:

– Дальше нельзя. Си-восемь. Частный приват.

Хомячки и хомячихи, заранее наслышанные об этой достопримечательности, благоговейно кивали и вытягивали шеи, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в боковых помещениях. Как правило, ебаторий пустовал – осторожный Барбур приводил своих девок на ночь и, во избежание проблем, отправлял восвояси уже на следующее утро после использования – но разыгравшейся фантазии хомячков вполне хватало и уголка матраса, чтобы живо вообразить все остальное.

Выждав достаточное время, гид вел раскрасневшихся лохов дальше – через препоны и ловушки корпуса Си – вниз, в царство бомжей и нелегалов. Их приближение улавливалось прежде всего носом. Подобно скунсам, беззащитные и запуганные обитатели уровней Си-один и Си-ноль располагали лишь одним средством обороны от жестокосердного мира – вонью и, нужно отдать им должное, использовали это средство на всю катушку. Казалось, сам воздух в коридорах представлял собой плотную, слипшуюся из миазмов субстанцию, которая настойчиво выталкивала прочь любые чужеродные тела. Стараясь дышать ртом, хомячки протискивались сквозь душные запахи застарелого пота, экскрементов и невообразимого варева, булькающего в огромных кастрюлях, – здесь не брезговали ничем, от скорпионов до крыс и собак.

По обеим сторонам коридора ворочалась – жрала, испражнялась, совокуплялась, рожала и снова жрала – бесформенная животная масса, отвратительная беспредельно, насколько может быть отвратителен лишь человек, лишенный всего человеческого. Внутри этого липкого комка плоти пузырились голод и похоть, позывы кишечника и жадный зуд гениталий – но наружу выдавливалось лишь одно-единственное чувство – страх. Больше всего тут боялись Барбура – до паники, до дрожи, и отсвет этого ужаса падал на любого захожего чужака.

Время от времени хозяин Комплекса совершал рейд по цокольному этажу корпуса Си, и рейды эти походили если не на громоподобное сошествие всемогущего божества, то уж по крайней мере – на выездную сессию Страшного суда. Наслаждаясь могуществом, Барбур шествовал по коридору в сопровождении нескольких апостолов-бомжей, специально прикормленных для этой задачи. Первоначальной целью обходов были санитарные соображения – босс опасался эпидемий, а потому требовал от проживающих на Си-ноль нелегалов абсолютного здоровья. Всем заболевшим прописывалось универсальное лекарство – изгнание из Комплекса.

Как и положено божеству, Барбур никогда не вступал в обсуждения – просто указывал клювом в нужном направлении, и послушные апостолы, подхватив под локти парализованную ужасом жертву, в два счета выносили ее из здания, через двор, за ограду. Никто не смел протестовать – да и способна ли на протест биомасса? Потеряв один из своих комков, вонючее людское болото тут же снова смыкалось, наползая на клочок освободившегося пространства, на подстилку, миску, самку…

А что до комка, то так ли уж худо было оказаться за забором? Выйдя на шоссе, он имел все шансы попасть в нормальные человеческие руки, в больницу, в душ, в постель… Отчего же тогда нелегалы столь панически боялись кивка барбурьего клюва? Вряд ли это был страх перед неизвестностью – многие обитатели уровня Си-ноль пришли туда через тысячи километров пустынь, перетерпев побои, людоедство и пулеметные дожди. Трус не отважится на такую дорогу. Тогда что же их так пугало? Неужели свобода? Неужели именно жизнь в Комплексе и была их истинной целью – сытое навозное бытие, возвращение в грязь, в глину, под пяту всевластного верховного существа? Уж не возносили ли они Барбуру молитвы где-то там, в вонючей глубине своего душного мирка? Во всяком случае, кто-то из гидов клятвенно уверял, что видел на цокольном этаже корпуса Си самодельного идола с подозрительно волнистой спиной…

Дойдя до середины коридора, группа, к великому облегчению экскурсантов, покидала Си-ноль и сворачивала налево, в корпус Би. Там, на цокольном этаже, в большом зале напротив запертого парадного входа размещался храм сатанистов. Вообще-то, на самом деле анхуманы исполняли свои кровавые ритуалы вовсе не здесь, а внизу, на втором уровне подземной автостоянки. Но к началу экскурсионного бизнеса доступ в подвал был уже перекрыт собаками, которые наотрез отказывались вступать в мирные переговоры. Поэтому, поразмыслив, Дикий Ромео решил, что историко-географические неурядицы не оправдывают полномасштабной войны, и без колебаний принес географию в жертву миролюбию.