II

На выходе из терминала Севе пришлось подождать:

опытная встречальщица Ленка никогда не приезжала раньше времени, чтобы не возиться с заездом на стоянку. Сева прислонился плечом к удобному столбику и прикрыл глаза. Поспать в самолете не удалось, так что теперь он испытывал характерное для первого этапа бессонницы взвешенное состояние, дурманящее и тошнотворное одновременно. В ноздри лезли знакомые запахи аэропорта Бен-Гурион: коктейль из выхлопных газов, пальмового масла, цветущих кустов и горьковатых испарений ночного полива.

Сейчас приехать домой и – спать… От одной только этой мысли по телу, от ног к голове, поползла приторная сладкая волна… не грохнуться бы здесь прямо на тротуаре… где же Ленка-то… но тут волна наткнулась на какое-то неприятное препятствие – как на дамбу, на что-то нехорошее, даже хуже, чем нехорошее… сердце заныло, сжалось и вспомнило: Клим.

– Сева! Сева! – Ленка, высунувшись из машины, махала ему от края тротуара. – Ну что ты встал как истукан? Садись!

Он сел, и Ленка тут же вырулила на выездную полосу.

– Я тебе уже минуты три кричу. А тут остановка запрещена. Давно ждешь?

Сева молча пожал плечами, и она, не глядя, «услышала» это движение, как слышат друг друга только очень давно знакомые люди.

– А кто знает? – в голосе жены звучало раздражение.

– Господи, как мне это все надоело…

– Зачем ты так сразу? – сказал он устало. – Вместо «здрасте». Все-таки почти два месяца не виделись.

– Ты-то сейчас дрыхнуть завалишься, а мне утром в офис. А утро – оно вот уже. А у меня проект. Не один ты работаешь.

– Вместо «здрасте»… – повторил он, адресуясь именно к непонятному раздражению и пропуская мимо ушей ничего не значащие слова. – А поцеловать?

Лена помолчала.

– А насчет поцелуев мы еще поговорим… -спокойствие в ее голосе не предвещало ничего хорошего. – Не сейчас, потом.

– Ладно, – сдался Сева, закрывая глаза. – Потом так потом.

Сознание снова плавно покатилось со сладкой горы и снова уткнулось в темную дамбу беды: Клим. Беды? Вот и слово нашлось, а то все «неприятность» да «неприятность»… «беда» – так будет правильнее. Или нет? Сева еще никогда в жизни не терял по-настоящему близкого друга и оттого затруднялся в определении своего нынешнего состояния. Неужели вот это ощущение длящейся насильственной бессонницы и есть беда, горе… или как ее?.. – скорбь?

– Как мальчишки?

– А тебе-то что? – все так же спокойно отозвалась Лена. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь, что интересует тебя действительно. Например… – она запнулась, подумала, нетерпеливо покрутила головой и продолжила: -А в самом деле, что тебя интересует, Баранов? Есть такое?

– Не будь дурой, – сказал он, злясь на ее несомненную, хотя и неуместную в данных обстоятельствах правоту. – Неужели нельзя поговорить нормально?

– Завтра! – выпалила Лена. – Завтра поговоришь.

Придут из Компании природных заповедников насчет Клима. Выяснилось, что без нашего дружеского участия его ну никак не похоронить. Вот с ними и разговаривай. А со мной не надо, у нас уже все обговорено. По многу раз и с тем же результатом.

Она раздраженно нажала на газ. Ни в чем не повинная машина подпрыгнула от неожиданности, заложила излишне крутой вираж и, обиженно взревев, вымахнула на пустую в этот час автостраду, ускоряясь в направлении Иерусалима. Остаток дороги ехали молча.

Встреча с представителем Компании была назначена на полдень в модном кафе в центре города. Представитель опаздывал. Сева уже допивал вторую чашку кофе, когда, наконец, заметил у входа загорелого парня в фирменной футболке. Такая же была на Климе тогда, в пабе, когда он столь внезапно вернулся в севину жизнь после долгого отсутствия. Парень пришел не один: вместе с ним, сияя жизнерадостной улыбкой, за столик уселся тщательно причесанный крепыш в костюме и с галстуком.

– Вы – родственник Адриана?

– Кого? – недоуменно переспросил Сева и тут же вспомнил: ах, да… Клим ведь так и остался под тем же самым случайно избранным когда-то румынским именем…

– Нет, я друг… – поспешно сказал он. – Близкий друг. Парень кивнул.

– Видите ли… – он немного помялся. – Адриан нам тоже очень близок. Гм… был близок. Знаете, несколько лет бок о бок… он наших людей не раз изо рта у смерти вытаскивал… и мы его тоже. Впрочем, это неважно – такая работа. Мы хотели бы сделать все как надо, как положено. Отдать, так сказать, последний долг.

– Уважение к мертвым помогает уважению живых, -вдруг ни с того ни с сего вставил крепыш в костюме и осторожно провел ладонью по волосам.

– Возможно, у Адриана имелись родственники в Израиле? – продолжил парень из Компании.

Сева отрицательно покачал головой:

– Насколько мне известно, у него здесь нет никого.

Кроме нас с женой.

– А на родине? В Румынии? Он ведь из Бухареста?

– Опять же, насколько мне известно, – неловко произнес Сева, игнорируя последний вопрос, – Клим… э-э… Адриан не оставил на родине действующую семью.

– Действующую?

– Ну да. Его родителей уже нет в живых; бывшая жена вышла замуж вторично, а ребенок усыновлен ее новым мужем. В общем, не думаю, что известие о смерти может там кого-либо заинтересовать.

– Тот, кто не интересуется памятью предков, рискует лишиться памяти потомков… – назидательно заметил крепыш.

– Э-э, господин Коэн, – парень явственно скрипнул зубами. – Я бы попросил… Вы нам мешаете, – он снова повернулся к Севе. – И все же, может быть, стоит оповестить…

– Я уже оповестил. Сегодня утром. По телефону.

Он и в самом деле успел отзвонить Валентине. Та немного помолчала, покашливая в трубку, – сперва Сева подумал, что от смущения, но потом выяснилось, что от простуды. Первое словом, которое она затем произнесла, оказалось не слишком подходящим по контексту: «Забавно».

– Забавно, – сказала бывшая климова жена, услышав о его смерти. – Только сейчас? Я была уверена, что он уже давно сгинул. Что ж… как это говорится в таких случаях? Да будет земля ему пухом. Как у тебя дела?

– То есть на похороны тебя не ждать? – на всякий случай уточнил Сева.

Валентина засмеялась смехом, переходящим в кашель.

– Спасибо за приглашение, но болею я, Севочка.

Простужена в дупель – слышишь, как хриплю? У нас тут сейчас такой гнилой грипп ходит – страшное дело. И ведь, главное, прививку делала, а все равно не помогло. Вчера какой-то убийца в белом халате по телевизору…

Она еще долго что-то говорила про грипп, про врачей и про общий упадок здравоохранения, но Сева не слушал, думая о Климе, а потому не разобрал вопроса, которым Валентина завершила свою длиннющую тираду, и вынужден был переспросить:

– Что ты сказала?

– У вас прививают, спрашиваю?

– Не знаю… – рассеянно ответил Сева и повесил трубку.

Повесил не прощаясь, то есть невежливо, спору нет…

но, так или иначе, разговор состоялся, формальное оповещение имело место, и к этому уже мало что можно было добавить.

– Кстати, у нас от гриппа прививают? – спросил Сева, видимо, крайне некстати, потому что парень в футболке изумленно вылупил на него глаза, и даже видавший виды господин Коэн удивленно фыркнул… хотя и немедленно, овладев собой, заявил, что его фирма готова исполнить любую погребальную процедуру по желанию заказчика, включая прививки или, скажем, припарки… и тут до Севы наконец дошло, что его поняли превратно, и он засмеялся самым неприличным образом, думая при этом, как было бы здорово рассказать этот анекдот самому Климу и обхохотать его вместе, на пару, и как жаль, что этого уже не случится никогда, никогда.

– Да нет, – сказал он, вытирая выступившие слезы. – Припарки не понадобятся, господин Коэн, спасибо. А вы, кстати, откуда? Тоже из Компании?

Крепыш в костюме умильно сощурился.

– Никак нет, господин Баранов. Я имею честь представлять лучшую в стране фирму церемониального обслуживания «Опавшие листья». Всеобъемлющий ассортимент товаров и услуг. Планирование и организация. Погребение, кремация, похороны и увековечение памяти. Приведение комплекта в соответствие с нуждами и пожеланиями клиента. Любыми пожеланиями, господин Баранов. Мы…

– Подождите, господин Коэн, – остановил его парень в футболке. – Видите ли, господин Баранов, нам хотелось бы похоронить Адриана достойным образом. Ребята обязаны ему слишком многим, чтобы вот так, просто… Если вы говорите, что родственники не заинтересованы и что кроме вас обсуждать этот вопрос не с кем, то давайте считать, что мы можем принять решение совместно с вами, прямо здесь и сейчас. Не возражаете?

– Решение? – переспросил Сева. – Какое решение?

– Ну как же… – парень уже в который раз вскинул на него недоумевающие глаза. – Решение по поводу правил. У Адриана всегда был особенный пунктик по поводу правил. Возможно, вам это не известно, но…

– Отчего же, отчего же, – перебил его Сева, начиная, наконец, что-то понимать. – Известно. Правила покойный любил. Что было, то было.

– Ну вот, – подхватил парень. – А коли так, то, сами понимаете, надо организовать соответствующую церемонию. Вопрос лишь – какую?

– Любую! – вставил продавец церемоний. – Говорю вам без преувеличения: любую! Хотите попа – будет поп. Хотите раввина – будет раввин. Любой. Хотите ксендза – будет ксендз. Хотите муллу – будет…

– Да погодите же вы! – вскричал парень, теряя терпение. – Ну что вы лезете раньше времени? Господин Баранов?

– Даже не знаю, что вам и ответить… – задумчиво протянул Сева. – Я знал его сначала убежденным атеистом, что, наверное, предполагает кремацию. Затем он заговорил о религии, конкретнее – о христианстве, носил крестик и так далее. Это вроде как говорит в пользу православного отпевания. Но в последнее время Клим ходил уже без креста.

– Клим?

– Простите… это его старая кличка. Если вы знаете…

ээ-э… Адриана, то представляете, что он не может снять с себя символ веры просто так, без достаточной причины. А значит, православная процедура могла бы показаться ему непозволительным насилием. Думаю, что и раввин с муллой не слишком соответствуют моменту. Так что…

– Может быть, даосский монах? – робко предложил господин Коэн и тут же замахал руками на ощерившегося на него парня из Компании: – Молчу, молчу…

Они и в самом деле замолчали – все трое. Задача выглядела неразрешимой. «Вот ведь проблема, – подумал Сева. – Чисто израильская заморочка. Ну отчего прощание с мертвым телом нужно непременно обставлять всякими церемониями? Какой в этом смысл? Кому от этого лучше?»

Впрочем, трудно было отрицать, что в случае с Климом процедура похорон имела немалое символическое значение: уж больно покойный увлекался поисками универсальных правил жизни. Нашел ли он их для себя?.. не нашел?.. – теперь уже не узнаешь… может, и нет их вовсе у жизни, правил? Может, и нету. Зато у смерти-то они точно есть. Христианские, мусульманские, буддийские, иудейские, индейские, готтентотские и еще хрен знает чьи… неважно, главное – есть! И вот теперь, когда, наконец, представилась возможность подарить Климу последнее, зато точное соответствие правилам, именно теперь они сидят дураки дураками, абсолютно не зная, что делать.

– Что ж, друзья… – господин Коэн разочарованно вздохнул и встал. Он явно не привык тратить время на пустые разговоры. – Жаль, что у нас ничего не получается. Если чего надумаете, звоните. Амит, у вас есть моя визитка?

– Подождите, – парень взял его за рукав и силком усадил на прежнее место. – Ну что вы все время дергаетесь, как укушенный? Боитесь, что клиенты разбегутся? Так они у вас уже свое отбегали.

– Зря вы так думаете! – запальчиво возразил представитель фирмы «Опавшие листья». – Бегают как миленькие. Шустрее живых.

– Послушайте, господин Коэн, – сказал Сева, осененный внезапной идеей. – Говорят, что в местной традиции есть решения на все случаи жизни. Неужели же для такой простой ситуации не найдется? Представьте: пришел в город человек, никому не известный, просто путник из неведомых земель, поел, переночевал да и помер в одночасье. И никто не видел, как он молился, кому и молился ли вообще. Кто он, чей он – непонятно, никаких признаков, ни по лицу, ни по одежде, а мысли уже не прочтешь, и спросить не у кого, хоть ты тресни. Что с таким предписано делать? Как хоронить? По каким правилам?

– Известно по каким, – просиял господин Коэн. – Прописано в деталях. По иудейскому канону он, конечно, не проходит, потому как чужестранец. Но поскольку Господь дал ему великое счастье дойти до Святой земли и даже умереть здесь, то и кладут его в эту землю с особой молитвой, специально для такого случая написанной. С раввином и со всеми делами, только принадлежит он как бы не религии, а самой земле.

– Вот, – твердо сказал Сева. – То, что надо. Ему бы точно понравилось. Заверните.

Парень в футболке кивнул. Обрадованный похоронщик засуетился, доставая из портфеля бумаги и раскладывая их на столе.

Хоронили на следующий день, в кибуце неподалеку от Иерусалима. Народу собралось неожиданно много, не меньше полусотни: товарищи Клима по прокладке маршрутов, археологи с окрестных раскопок, соседи и знакомые из поселения, где он жил в последнее время… были даже несколько бедуинов, с которыми, как выяснилось, Клим тоже водил дружбу. Все люди особого, полевого склада, не похожие на городских кабинетных сидельцев. Обветренные загорелые лица, грубая кожа рук, выцветшие на солнце волосы, привычный прищур, крепкие сандалии на два ремешка. Они были своими в этом неприветливом, трудном для человека куске мира, в этом невозможном соединении выжженных до каменной кости гор, бесплодных солончаков и серебрящейся поверхности ядовитого мертвого моря, где вместо плещущей веселой воды медленно колышется маслянистая, адская, серная жижа.