15

Под куполом палатки царил непроглядный мрак. Рывком сев в спальном мешке, я потянулся к фонарику. Свет фонаря слепил, выжигая тени. 5:42.

Расстегнув «молнию», я выбрался наружу. Костер прогорел, лес стоял темный и неподвижный. Темнота над горизонтом еще не поредела, но это уже была не ночь, а астрономические сумерки.

Удивительная тишина. И ощущение пронизывающего взгляда.

Я вглядывался в сторону озера, ожидая увидеть то, что разбудило меня. А именно – треск. Еще одно дерево?

Когда я оглянулся, у меня едва не подкосились ноги. Сквозь деревья пробивалось красное свечение. В разгоряченном мозгу мелькнула мысль, что особняк горит, но сияние было холодным и твердым, как взгляд из темноты.

Даже не набросив куртку, я направился на свет в окнах Ведьминого дома, то и дело натыкаясь на сучья, проклиная старика из магазина с туристическим снаряжением за то, что подбросил мне это название.

* * *

Голова змея нависла над деревьями, все три круглых глаза напористо обшаривали темноту, полыхая багровым.

Я стоял у подножия башни, пистолет – в правой руке, фонарь – в левой, и смотрел на окна-иллюминаторы. Что еще придет на свет трехглазого маяка? Выберется из озера и заковыляет по каменистому берегу, а в темных глазницах будет дрожать едва заметный багряный отблеск, то тускнея до едва различимого, то вспыхивая.

Источник света находился в башне. Как, вероятно, и тот, кто включил его.

Я ударил плечом в высокую дубовую дверь, отбрасывая ее к стене. Передо мной лежал коридор, в котором не шевелилось ничего, кроме луча моего фонаря, мечущегося из стороны в сторону, точно паук. Пульс гремел в ушах. Дом был абсолютно безмолвным в предрассветной тишине.

Узкий проем в южной стене башни наполняло свечение. Остановившись у подножия винтовой лестницы, я посмотрел вверх, на кованые ступени, по которым струился красный свет. Оставив фонарь на полу рядом с лестницей, начал подъем. Но еще до того, как над полом показалась моя голова, остановился. Что, если он только и ждет, когда сможет огреть меня чем-то? Впрочем, если бы он хотел размозжить мою пьяную рожу, то сделал бы это еще в первую ночь.

Я взлетел по ступеням.

Сперва мне почудилось, что кто-то стоит у окна. Однако это была металлическая стойка с меня ростом, к которой крепился прожектор; такие используют на стройплощадках и в барах. Я успел сделать два шага по направлению к прожектору, когда винтовая лестница загудела. Кто-то быстро поднимался в башню!

Мир стал четким до рези в глазах. Это сон, прямо сейчас я сплю в палатке. Подняв пистолет в атмосфере нарастающего насилия, я сказал себе: «Ты узнаешь, кто он, что ему надо, потом пристрелишь его и закопаешь в лесу. Ну же, это вроде дозатора в бутылке: стакан не будет перелит, даже если рука дрогнет. А она не дрогнет».

Запахло холодом. Водкой, смешанной с кровью. Сверлящий, зубодробительный запах. Часть меня – та самая, которую я изо всех сил пытался заставить замолчать, – уже знала, что увидит. Так и произошло.

Над полом возникла макушка. Он все поднимался и поднимался, пока не шагнул в комнату.

Моей первой мыслью было: «Господи, да он с ног до головы облит кровью!» Моей второй мыслью было: «Я его знаю».

– Джимми? – пробормотал я.

Шесть футов и четыре дюйма, долговязый, бледный, темные волосы доходят до лацканов черного спортивного пиджака, от двадцати пяти до тридцати.

Это не был Джеймс.

Под спортивным пиджаком угадывалась сложная конструкция из ремней: карманы и крепления по бокам для равномерной нагрузки и заклепки, усиливающие их прочность. Как пояс электромонтажника, когда не обойтись без подручного инструмента. Инструменты, закрепленные на карабинах, терлись о черные джинсы; из отделений выглядывали зубило и плоскогубцы. Все вместе это должно было весить не меньше двенадцати фунтов, но человек стоял так, будто не замечал веса.

Правую руку длинноволосый держал за спиной.

– Дэниел, – сказал он неожиданно тихим и мягким голосом, даже не взглянув на пистолет в моей руке, – все уже готово. Идем.

– Ты спятил? Никуда я с тобой не пойду, твою мать! Мы поговорим здесь и сейчас. Кто ты и что тебе надо?

– Ты хочешь говорить, наставив на меня пистолет?

– Только бездушный псих способен убить собаку! Что ты держишь за спиной? Покажи!

Длинноволосый медленно вывел руку из-за спины, демонстрируя короткую палку – нечто среднее между полицейской дубинкой и бейсбольной битой. Не могу сказать, что я вздохнул с облегчением. По какой-то причине, вероятно, ему показалось, что палка справится с поставленной задачей лучше пистолета или ножа.

– Ты здесь один? Отвечай!

– Да, – ответил человек все так же тихо и мягко. – Разве ты не узнаешь меня?

– Кем был тот, кого я сбил?

– Почему бы тебе не убрать пистолет?

Я издал небольшой смешок.

– Ты не в том положении, чтобы приказывать мне.

– Если ты уберешь пистолет…

– Заткнись и слушай сюда.

Он смотрел на меня с волчьей пристальностью. Всякое дикое животное боится человека. Но бывает, что человек – сам как дикое животное. А такие люди не всегда боятся других людей. Иногда они их совсем не боятся.

– Слушаю, – спокойно произнес он.

– Ты говоришь, какого черта тебе надо…

Угловатые движения его высокой фигуры вызвали у меня еще одну улыбку. Я усмехнулся прежде всего потому, что сам был выпускником этой школы, пока не заматерел. Но также потому, что часть меня получала удовольствие от факта, что преимущество на моей стороне. Я всажу в него все девять пуль, прежде чем он дойдет до центра круглой комнаты. Не сложнее, чем убить оленя. По правде говоря, даже легче. Этот тип весил не больше ста восьмидесяти фунтов. Конечно, это будет легче.

– Иначе я вышибаю тебе мозги.

– Я должен был это услышать, – сказал длинноволосый. И шагнул ко мне. – Стреляй!

Я потянул за спусковой крючок – снова и снова, но долговязый продолжал наступать. Спусковой крючок сухо щелкал. Вдруг человек остановился, вытащил из кармана пиджака горстку патронов и взвесил их в руке.

О нет, нет, нет… Когда я в последний раз проверял патроны? Ошибка, которая может стоить мне жизни.

Я огляделся в поисках того, что могло бы сойти за оружие. Думал схватить металлическую стойку с прожектором, но тогда я окажусь с ним в темноте. Не уверен, чего мне хотелось меньше: драться с ним при свете или в полной темноте.

А еще у него была эта хреновина… дубинка. На его поясе присутствовали куда более угрожающего вида инструменты, но почему-то именно дубинка крайне беспокоила меня.

Проследив за моим взглядом, длинноволосый выше поднял палку:

– Знакомься, это Колода. Хочешь взглянуть, что она умеет?

О боже, вот черт, он дал ей имя, будто это не идиотская деревяшка, а любимый аксессуар вроде портмоне или трубки!

И тут я понял: он заставил меня разыграть небольшую сценку, чтобы привести себя в нужное настроение. Это меня надломило. Я развернулся и бросился к окну-иллюминатору, собираясь…

Воспоминание выплыло из темноты, будто икосаэдр с ответом – из темной жидкости магического шара 8. Я вспомнил чердак в доме, в котором не был уже тридцать лет. На чердаке было круглое окно, в раму которого пробирались насекомые. Мухи, пчелы, осы, жуки – все были там. Какое-то время они жили внутри рамы, потом всходило солнце, нагревало чердак. Жар делал их ярче и чище, взамен получал их цвет. Я был одним из них, и жар поднимающегося солнца собирался забрать мой цвет, оставить от меня сухую оболочку…

Холодным голубым глазом сияла Венера. Небо на востоке напоминало засвеченную фотографию. Я коснулся окна, когда между ушами затрещало, и я повалился на пол. Большие черные ботинки четырнадцатого размера остановились возле моего лица. Я понял, что смотрю на держатель для молотка, на сам молоток с гвоздодером, когда длинноволосый ударил во второй раз. Вдалеке кто-то закричал: «Митчелл, вернись! Ты не можешь вот так взять и уйти!» Темнота накрыла меня, точно свод рухнувшего шатра – мгновенно и необратимо.

Часть вторая
Ведьмин дом

16

Когда я открыл глаза, все залил свет, показавшийся мне ослепительным. Тогда я осторожно огляделся сквозь полуприкрытые веки.

Кемпинговый фонарь, выставленный на минимальную яркость, едва разгонял темноту, заполняя тенями все впадины в камне стен.

Я сел на матрасе, брошенном прямо на земляной пол. Внутри руки что-то болезненно натянулось. Я с изумлением перевел взгляд на иглу для внутривенных вливаний, торчащую из моего левого предплечья под углом в тридцать пять градусов. От нее к пакету с препаратом, висящему на стойке, тянулась трубка.

Отлепив оба пластыря, я выдернул крупную иглу. По внутренней стороне руки побежала струйка крови. Коснулся затылка. «Будто удар алюминиевой биты по мячу, – подумал я и постарался оборвать логическую, по крайней мере для меня, цепочку, но не смог. – Звонкий, как раскалывающееся полено».

Часы пропали, и я не имел ни малейшего представления, сколько прошло времени.

Рядом с матрасом лежала бутылка воды. Рот словно набили ватными стоматологическими валиками, поглотившими всю слюну. Схватив бутылку, я начал пить.

Лязгнул замок.

Я вскочил с дико колотящимся сердцем, проливая воду. Обитая железом дверь открылась бесшумно, без ожидаемого визга петель. На этот раз длинноволосый был без спортивного пиджака, в футболке и джинсах. Первое, что бросилось в глаза, – его руки: крупные кисти, предплечья с выступающим венозным рисунком. Сплошные мышцы, обвитые венами. Подобная сила достигается не монотонным поднятием тяжестей в клубе здоровья, а работой.

Второе – ножны на ремне.

– Я взял на себя смелость поставить тебе капельницу, – сказал человек тем же тихим, мягким голосом. – У тебя было обезвоживание.

И бросил мне антисептическую салфетку. Разорвав упаковку, я приложил салфетку к ранке от иглы.

Мой голос был хриплым от долгого молчания.

– Обезвоживание? Ты чуть не вышиб мне мозги той хренью!

– Ты стрелял в меня, – возразил длинноволосый.

– Ты вытащил патроны из «глока»!

– Странно, что ты не заметил полегчавший на девять пуль пистолет. Я заглянул в твою палатку, когда тебя не было. Дэниел, ты ненадежен и неуправляем, но не непредсказуем.

Его глаза заставляли меня нервничать. Казалось, они знали все то, что я хотел скрыть, и даже то, что забыл. Под их немигающей пристальностью я вновь почувствовал себя шестилетним мальчишкой.

Длинноволосый вышел в коридор и вернулся с пластиковым подносом.

– Кстати, меня зовут Говард. Ты в подвале моего дома.

На подносе были два сэндвича из поджаренного тостерного хлеба с пастрами, вареное яйцо, яблоко, в термокружке – кофе. Могли пройти дни с тех пор, как я ел.

– Ведьмин дом принадлежит тебе?

Говард кивнул мне тем особым снисходительным кивком, который так часто получают старики от молодого поколения.

– Я бы не стал называть его так, но суть ты уловил.

– Что тебе надо? Деньги? Ладно, я понял. Тебе нужны большие деньги. Или много, или ничего. Назови свою сумму. Наверняка ты потратился на покупку этой развалины.

– Я тебе не по карману. Кроме того, в твоем случае деньги меня не интересуют.

– Ложь, – сказал я, но в моем голосе не слышалось уверенности.

– Разве ты не узнаешь меня?

Страх с новой силой сдавил желудок.

– Ты не собираешься меня убивать, тебе не нужны деньги. Сколько ты намерен держать меня взаперти?

– Ты здесь не пленник, а гость. Дэниел, разве ты не узнаешь меня?

Тогда я закрыл глаза и отчетливо увидел лицо – белое, как кость, в свете фар. И глаза – льдисто-голубые.

Лицо Говарда.

Я в ужасе уставился на него.

– Кажется, – усмехнулся он, – человек готов пойти на любые ухищрения, лишь бы быть в мире с самим собой, не так ли?

– Я не хотел… Мне жаль.

– В это я могу поверить. Однако не проси меня поверить в то, что тебе жаль.

– Но как…

– Дэниел, среднестатистический пьяный водитель множество раз сядет за руль, прежде чем попадет в аварию или будет задержан. Десятки, возможно, сотни раз. А если бы это был ребенок, переходивший дорогу?

– Не знаю, что ты…

– Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Видишь ли, – негромко продолжал Говард, его глаза больше не были отстраненными, в них что-то зажглось, – в ту ночь я почти убедил себя, что это некое высшее наказание, наконец настигшее меня. Но когда ты вышел из машины, я понял, что ты мертвецки пьян. Это было не возмездие. А безответственный водитель. Ты стоял на дороге, глядя в мою сторону, не видя меня; решал, как поступить. Страх пересилил, и ты уехал.

– Но почему…

– Первое время я хотел наведаться к тебе как можно быстрее. Посадить тебя на стул, взять газовую горелку. Потом я узнал, кто ты, и занял себя работой, хотя сросшиеся кости постоянно ныли. – Говард зачерпнул землю и сунул мне под нос. – Эта грязь – память о работе, проделанной мною в тот период. Смотри внимательно, и ты поймешь.

– Я думал, ты мертв.

Он бросил землю обратно.

– Было бы неплохо, правда?

– Почему ты не дал о себе знать?

– И ты стал бы со мной говорить?