12

Место для лагеря я выбрал среди берез и лиственниц. Палатку (с повышенной защитой от ветра) установил довольно быстро, бросил на пол самонадувающийся коврик, сверху – спальник. Такие коврики заполнены пористым материалом, который расправляется, стоит открыть клапан. Воздух – лучший теплоизолятор. Спальник я выбрал с запасом по температуре. Уже сейчас, согласно метеосводке, ночная температура на Верхнем полуострове опускалась до двадцати пяти градусов по Фаренгейту. Температура лимита моего спального мешка – пять градусов. Расстегнусь, если станет жарко.

Продравшись сквозь кустарник, я оказался на каменистом берегу. Кристально чистая вода отражала лес. Зимой озеро замерзнет, и можно будет добраться до противоположного берега по льду.

* * *

Закат походил на медленно темнеющий старый снимок. К моменту, как я разжег костер, на западе оставалась алая полоса, которая погасла за считаные минуты. Склон холма накрыла глубокая морозная синева. Ни дуновения ветра. Где-то вдалеке залаяли койоты.

Сухой жар костра овевал лицо. Я достал конверт, перечитал открытку, положил ее в огонь и смотрел, как она чернеет, съеживается и вспыхивает.

«Я найду тебя, когда все будет готово».

У меня снова появилось чувство, что за мной наблюдают. Была ли та вспышка плодом моего воображения? Особняк напугал меня, но не так, как пугает аттракцион на летней ярмарке. Скорее, как кровь на каменной стене. Я бы посчитал все это глупым розыгрышем, если бы не Гилберт и не фотографии.

Я вытряхнул фотографии из конверта.

Зак, мой младший брат, курил и разговаривал по мобильнику возле входа в какое-то ночное заведение, где, судя по очереди, выстроившейся перед секьюрити, кипела жизнь.

На втором снимке Диана Митчелл направлялась к своему автомобилю, припаркованному на подъездной дорожке дома в Ньюарке, Огайо, в котором выросли мы с братом. Растущие вдоль улицы ясени пожелтели.

Я взял последнюю фотографию.

Вивиан шла по улице, темно-каштановые волосы завязаны в хвост, авиаторы с зелеными линзами небрежно сдвинуты на голову. Терракотовый свитер, джинсы, на плече – стеганая сумочка с замком в виде двойной буквы «С». Бог использовал все самое лучшее, что у него было, чтобы создать эту женщину. Она была прекрасна, абсолютное совершенство.

Вивиан смотрела мимо фотографа – на что-то, недоступное моему взору. Он подобрался к ней ближе, чем к моим брату и матери. Возможно, она даже видела его лицо, заглядывала ему в глаза, прошла мимо него в непосредственной близости. Уловил ли он запах ее духов? Коснулся ли ее волос?

Я положил фотографию Вивиан во внутренний карман куртки и представил, как направляю ружье ему в лицо и жму на спуск.

– Виви, – сказал я, коснувшись обручального кольца – нити из белого золота, – он убил нашего пса.

* * *

Накрутив горелку на баллон, я поставил на нее котелок и разогрел суп. Поужинав, достал бутылку виски четырехлетней выдержки. Ночи в лесу длиннее и темнее ночей в уютной кроватке за закрытой дверью, верно? Вовсе нет, если ты прихватил болеутоляющее и «глок». А в сочетании они сделают меня непобедимым. Защитят от всего на свете, даже от гнева Божьего.

Я смотрел на бутылку в своей руке: из темно-зеленого стекла, с яркой желтой этикеткой и красными буквами – прочными, внушающими доверие закрытыми дверями. Выглядела она превосходно. И мне она была нужна. Я вдруг понял, что ждал этого момента целый день.

А как же то, что ты вчера сказал Уильяму?

Бутылка молча взирала на меня, не осуждая, но и не одобряя моих действий. Меня это более чем устраивало. Подумаешь, всего один глоток. Я справлюсь со всей этой безумной чушью при помощи одного лишь глотка. Старая история! Пальцы уже откручивали крышку. Кто там сказал, что виски – напиток, который сначала разглядывают и только потом пригубливают? Как и красивых женщин.

Ха, подумал я и сделал глоток. Виски обжег пищевод. Ничто не мешает разглядывать и пригубливать одновременно. Особенно женщин.

По телу разлилось тепло, усталость как рукой сняло. Я знал, что это тепло, накопленное внутри моего тела. Я также знал, что оно не задержится в мышцах, поэтому снова подкрепился.

Тишина и покой лежат на дне бутылки, добраться до них можно единственным способом – выжать все до последней капли. Впервые до потери сознания я напился в четырнадцать, правда, сначала я превратился в зверя и только потом отрубился. В каждой бутылке есть звериный блеск. Хотя не исключено, что это всего-навсего отражение ваших собственных глаз.

Вскоре я начал клевать носом. Жизнь вроде бы налаживалась. Нет ничего такого, что не смог бы поправить алкоголь. К черту этого психа. Все это не более, чем увеселительная прогулка, правда?

Не совсем.

Я вновь достал фотографию с Вивиан из внутреннего кармана и почувствовал, как на глазах выступают пьяные слезы…

Второе октября 2010 года, наше первое свидание. Стояли последние погожие деньки и не по сезону мягкие октябрьские ночи. Вивиан двадцать два, мне почти тридцать. Мы знакомы двенадцать дней, я еще ни разу не поцеловал ее. С любой другой я вел бы себя иначе, поэтому, как правило, не дотягивал до третьего свидания. Потрахались, разбежались. Но с Вивиан я заставлял себя притормозить. Мне хотелось растянуть удовольствие, потому что она была той самой, я понял это в тот самый миг, когда наши взгляды встретились.

Мы ходили на ланч, прогуливались по городу, но она всегда уворачивалась, уходила от преследования – не потому, что не хотела, а потому что боялась того, что хочет. В моей груди росло напряжение, точно поверхностное натяжение на стакане, заполненном доверху: еще несколько капель – и вода прольется. Все должно было вот-вот случиться, и мы оба это знали. Поэтому я выкрутил на полную свое фирменное обаяние, и она приняла мое приглашение в парк развлечений.

На ней – светло-голубые джинсы на высокой талии и маленькая зеленая футболочка с Черепашками-ниндзя, которая натянулась там, где надо, и так, как надо. Я гадал, какой на ней бюстгальтер. Какого он цвета? Однозначно тот, что подчеркивает естественную форму ее груди, которая не нуждается в дополнительном объеме. Если на то пошло, в бюстгальтере – тоже. И во всей этой одежде. Такой груди, размышлял я, когда Вивиан рассказывала мне о своих учениках (кажется, я же и спросил ее об этом), нужны тугие спортивные топы, чтобы держать ее при беге. А когда она тянула меня за руку на очередной аттракцион, я не мог поделить внимание между ее узкой спиной и пятой точкой.

Грудь или задница? Я был джентльменом обеих.

Какие на ней трусики?

Я выиграл ей большого черного медведя, сбив из воздушки все фигурки кроликов, и она ходила с ним в обнимку.

– Вивиан, кажется, я начинаю ревновать.

Она рассмеялась и встала на носочки поцеловать меня в щеку. Когда она почти коснулась губами моей щеки, я сжульничал: повернул голову, и поцелуй пришелся на мои губы. Она вспыхнула, у нее даже уши покраснели.

– Дэн, я должна тебе кое в чем признаться…

Я серьезно взглянул на нее:

– Вивиан Кэтрин Эбрайт, вы втрескались в меня по уши?

Вивиан улыбнулась этой своей сногсшибательной улыбкой, с игривым прищуром лисьих глаз.

– Я никогда не была на свидании.

Положив руки ей на плечи, я повернул ее так, чтобы красный неон залил ее лицо праздничным сиянием. От нее пахло яблоками «Гренни Смит», нагретыми солнцем и облитыми луговым медом. В тихом октябрьском вечере аромат мерцал огнями карусели, воспламеняя мою кожу. Морозными утрами, когда Вивиан будет возвращаться с пробежек, аромат раскроется иначе – ветром из яблоневого сада. Луг и стога сена раскалены, а в саду прохладно, поскольку ночью прошел дождь, земля и корни деревьев до сих пор влажные, жужжат насекомые, стрекочут кузнечики. Зной луга, сухость стогов, сладость яблок и душистого горошка.

– Тебя никогда не приглашали на свидание?

– Приглашали. Просто раньше мне не хотелось принять чье-либо приглашение.

Я представил этих несчастных мужчин; конечно, они ее хотели – все до единого.

– Знаю, я чертовски обаятелен… И все же, чем я заслужил такую честь?

– Ну, – Вивиан делано задумалась, – у тебя славный голос.

Ухмылка сошла с моего лица. Я резко и почти что грубо притянул ее к себе, пока она не успела прикрыться медведем, больше не пытаясь контролировать свои инстинкты. Чувствуя, как ее грудь прижимается к моей грудной клетке сквозь ткань, какая она теплая, как колотится ее сердце… Фантастика, подумал я и скользнул ладонями по ее спине, на миг позволив им опуститься ниже, чем положено на первом свидании с девушкой, для которой это в принципе первое свидание.

Вдруг мне пришла в голову дикая мысль.

– Вивиан, могу я задать тебе один вопрос? Не захочешь отвечать – без проблем, назови меня придурком и влепи мне пощечину…

– Слушаю тебя очень внимательно.

– У тебя вообще был… кто-то?

Она покачала головой, на щеки с ямочками осыпались темные локоны.

– Вивиан, ты не представляешь, что это значит для меня…

Она отстранилась и нахмурилась:

– Прости, что ты хочешь этим сказать?

– Ты неправильно меня поняла…

– А я думаю, что правильно. Ты подразумевал, что мы должны заняться сексом.

Я открыл рот, закрыл. Вивиан раскусила меня: конечно, именно это я и подразумевал.

Тут она улыбнулась и легонько стукнула меня кулачком в плечо.

– Брось, Дэн. Вообще-то должны.

Колесо обозрения медленно вращалось над нами.

– Чувствуешь?

Вивиан кивнула, не отводя от меня огромных темных глаз, наполненных алым светом.

Я положил ладонь ей на живот, над джинсами.

– Здесь? – Коснулся ее груди, над сердцем. – Или здесь?

Осенняя ночь вспыхивала сотнями огней, Пол Анка пел о том, что любовь – это игра, в которую невозможно выиграть, и мы танцевали в красном неоне – во всей этой крови с головы до пят.

Февраль 2011 года. Я приехал к ней, сидел на диване, ожидая, пока она соберется. Когда она вышла из спальни, я сказал, что нам надо поговорить. Она с тревогой взглянула на меня. Я заулыбался. Ну, мне просто было любопытно, может, ты хочешь выйти за меня замуж. Вивиан начала плакать, затем достаточно успокоилась, чтобы сказать «да». Я встал на одно колено и надел ей на палец кольцо с желтым бриллиантом, а у нее от волнения тряслись руки.

Заслужил ли я ее? Нет. Стала ли она моей? Да.

* * *

Я уже был довольно кривой и с трудом поднялся на ноги. Стоило отойти от костра, как навалилась темнота, а холод запустил в меня свои зубы. В городе забываешь, как бывает темна ночь. Пошатываясь, я расстегнул ширинку и, слушая стук струи по опавшим листьям, прикрыл глаза.

В темноте что-то зашуршало.

Я распахнул глаза так, будто меня ткнули раскаленной кочергой. На границе света что-то было. Я попятился, брызги попали на ботинок. Чертыхнувшись, застегнулся и вернулся за фонариком. То, что я принял за человеческий силуэт, оказалось лиственницей с глубокими трещинами на коре.