Глава 2

В этот ничем не примечательный декабрьский день 1947 года Берия, вернувшись из Кремля, по своему обычаю продолжал работать дома. Около девяти часов вечера раздался негромкий, но решительный стук в дверь. Наверняка, охранник, подумал Берия, домашние ведь входили к нему без стука. Так поздно его почти никогда не беспокоили. На приглашение войти в дверях появился охранник и, не отдавая честь, – Берия не любил и не поощрял формальностей, – доложил:

– Приехал кто-то, назвался тезкой вашим, Лаврентий Фомич, просит принять. Дескать, важно. В гражданском.

– Впусти, – разрешил Берия.

– Обыскать?

– Нет, не нужно. Это Цанава, министр госбезопасности Белоруссии.

Охранник смутился, закрыл дверь и исчез.

– Цанава в Москве, – удивился Берия. – Почему я об этом не знаю?

Цанава – один из самых преданных Берии людей. Это благодаря ему, Берии, Цанаву назначили министром МГБ Белоруссии. От него поступали сведения о том, какие секретные приказы отдавал министр МГБ Советского Союза Абакумов, и какие ветры бушевали в министерствах госбезопасности республик, о которых, при всем своем влиянии и власти, Берия зачастую не знал.

Цанава, с легким румянцем на смуглой коже от колкого московского мороза, вошел в кабинет решительной походкой и, подойдя к столу, пожал протянутую ему для приветствия руку своего могучего покровителя и друга.

– Здравствуй, Лаврентий, – приветствовал он.

– Здравствуй. Садись, тезка, – лаконично предложил Берия и почти незаметным движением головы указал на стул.

– Извини…, – начал было Цанава, но Берия резко прервал его.

– Знаю, знаю, что просто так, без приглашения, ты ко мне домой не приедешь. Вот не ожидал тебя увидеть в Москве. По какому поводу ты здесь? Почему не позвонил заранее?

Цанава обвел взглядом кабинет, а потом уставился в потолок, как бы внимательно его разглядывая.

– Мой дом не прослушивается, – угадал его озабоченность Берия. – Это я знаю точно. Моя охрана постоянно здесь, и специалисты проверяют дом время от времени. Можешь говорить свободно.

– Меня вызвал в Москву Абакумов, – еле слышно проговорил Цанава по-грузински да еще наклонившись вперед, как будто сомневаясь, что его не подслушивают. – Сказал, что по очень секретному делу, никто не должен знать. Никто, понимаешь? Включая тебя. Я и не решился тебе звонить.

– Правильно сделал, – одобрил его Берия, также переходя на грузинский. Почему бы двоим мегрелам не поговорить на родном языке?

– Дали сверхсекретное задание, – продолжал Цанава.

Сверхсекретное? – поднял брови Берия. Он едва удержался, чтобы вслух не сказать: Что может быть секретнее атомной бомбы, за проект которой я отвечаю?. Но он лишь поправил пенсне и, не спуская с Цанавы глаз, ждал ответа.

– Да, сверхсекретное. Нужно убить Михоэлса.

– Что, что? – скороговоркой переспросил Берия, полагая, что он либо ослышался, либо не понял Цанаву.

– Убить Михоэлса, – повторил Цанава. – Я должен организовать это в Белоруссии в ближайшие дни.

– Михоэлса? Еврейского актера? Главу Еврейского Антифашистского Комитета? – снова спросил Берия, ушам своим не веря. Он был свидетелем многочисленных дурацких распоряжений сверху, но такой бессмыслицы, пожалуй, еще не было.

– Его, – подтвердил Цанава. В кабинете наступила тишина. Цанава преданно уставился на Берию, терпеливо ожидая его реакции. Берия смотрел на Цанаву, но его мысли были далеко. Он старался представить себе игроков и их замыслы в этой, казалось бы, никому не нужной игре. Абакумов несомненно не мог дать такой приказ самостоятельно. За это ему грозил бы расстрел. Такой приказ не мог исходить от Политбюро, без его, Берии, члена Политбюро, ведома. Да и не могло Политбюро дать такой приказ. Это указание лично Сталина, нет сомнения. И дал он его не через Маленкова, а лично от себя, напрямую Абакумову. Через Маленкова и Берию он отдавал только те приказы, которые шли по законным каналам, осуществлявшим беззаконие.

– Я не могу понять, что это за приказ, и зачем это, – прервал его мысли Цанава. – Может, ты объяснишь? Я было подумал, что это от тебя, либо Маленкова идет. Отвечать-то потом придется мне, если что не так…

– Я такого приказа Абакумову не давал, да и не подчиняется мне Абакумов, – сказал Берия. – Он должен отчитываться передо мной только по тем вопросам, которые касаются атомной бомбы.

– Так значит… Цанава остановился в недоумении, ожидая услышать от Берии подтверждение своей догадки, от которой в глазах его промелькнула тень.

Берия встал, прошелся по кабинету и остановился у окна, вглядываясь в ночь, в холодный городской полумрак. Что затевает этот обезумевший идиот, наш вождь? – размышлял он. – Михоэлс был очень ценный человек для Берии, да и для всей страны. Через него налаживалась связь с Гарриманом, министром торговли США. Есть сведения, что Гарриман будет баллотироваться в президенты на следующих выборах. Через Михоэлса также налаживались связи с очень важными и нужными людьми за границей, евреями и неевреями, от которых к Берии стекалась масса информации как военного, так и политического и экономического характера. Инициатором и администратором деятельности Михоэлса был в большинстве случаев Берия, хоть Михоэлс об этом и не подозревал. Тайно убить такого полезного человека – просто безумие, отрицание всякого здравого смысла и полное игнорирование интересов государства. Берия повернулся к Цанаве.

– Как будет осуществляться задание? – спросил он.

– Решили пригласить его в Белоруссию под каким-нибудь предлогом, а там организовать автокатастрофу.

– Кто будет осуществлять это?

– Оперативники из Москвы. Я предложил не поручать это сотрудникам Белоруссии, сам понимаешь…

– Разумеется, разумеется, – согласился Берия, возвращаясь на свое кресло.

– Что все это значит, Лаврентий? – спросил Цанава, нахмурив лоб. – Что мне делать?

Цанава был явно растерян и расстроен, и не пытался скрыть это.

– Выполнять приказ. Что еще остается? – резко ответил Берия.

Цанава вздохнул, и разочарованно произнес: – Почему они именно меня выбрали?

Берия чуть не расхохотался своему другу в лицо. В то время как во всех республиках масштаб репрессий и поисков врагов народа стал значительно меньше, чем при Ежове, в Белоруссии, при Цанаве, они продолжались почти с той же интенсивностью. Тайных убийств, автокатастроф и загадочных исчезновений там было не счесть. Для Цанавы убить человека было проще, чем блоху. Так что Цанава был самый подходящий человек для такого задания. Белоруссия, рассуждал далее Берия, была лучшим местом для инсценировки. Близко от Москвы, и достаточно еще евреев, среди которых теплилась еврейская культура, чтобы пригласить Михоэлса для какого нибудь выступления. И, что еще не маловажно, неприязнь, если не ненависть к евреям, местного населения в особенности после массовых репрессий Ежова, которые осуществлял еврей Бергман. Там жалеть еврея, пусть даже самого знаменитого и миролюбивого, никто не будет.

– И в чем ты видишь проблему? – не сдержал улыбку Берия.

– Проблемы убить нет никакой, сам понимаешь. – Цанава даже сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть весомость сказанного. Берии слегка не понравилось это «сам понимаешь», как будто это был намек на то, что они одного поля ягоды, но он и виду не подал. – Но чую я печенками, даже не знаю, откуда это чувство, что добром это все не кончится. Абакумов говорит, что Михоэлс – глава еврейского подпольного антисоветского движения, потому его нужно убить. Скажи, Лаврентий, нашел кого таким дерьмом кормить? Сказал бы просто, убрать, а то причины мне рассказывает. Что здесь детский сад?. Однако, я что-то не понимаю, в чем же истинная причина?

– Что касается причин… Нет необходимости их сейчас обсуждать. Поговорим подробнее после выполнения задания. Почему тебя это беспокоит? Выполнять-то не ты будешь.

Цанава почесал лысину и поморщился.

– Понимаешь, я видел Сталина недавно. Плохо он выглядит. Недолго ему жить осталось, как я вижу. После него начнутся разборки, и не известно, кто с кем будет счеты сводить. Вдруг, кто из евреев верха возьмет, или у них влияние будет? Их до сих пор много в партии, да и в наших органах. Все начнет крутиться в обратную сторону.

– Будущего никому знать не дано, – философски отделался Берия. – Даже и при нем ты не можешь знать, что будет через год. Выбора-то у тебя все равно нет, так что выброси свои заботы из головы. Хочешь поесть, или выпить чего? Жена быстро накроет.

– Нет, нет, дорогой Лаврентий, большое спасибо. Мне нужно спешить, наш спецпоезд скоро отходит. Я пойду, шофер – охранник ждет меня в машине.

После ухода Цанавы Берия погрузился в размышления, пытаясь докопаться до сути замыслов вождя. Нет сомнения, что убийство Михоэлса – лишь звено в цепи кампании против евреев, которую Сталин начал в 1943 году, в разгар войны. Однако тайное убийство не в обычной манере Сталина. Он всегда начинал ликвидацию неугодных с идеологической кампании: развенчать жертву как врага народа или шпиона, заклеймить позором и расстрелять с пролетарской принципиальностью за преступления против родины. Почему же сейчас нужно тайно убить? Так, так… Михоэлс – дважды лауреат Сталинской премии. Нелепо обнаружить в нем врага народа, но Сталин и не таких предавал суду. Михоэлс – председатель Еврейского Антифашистского Комитета. Это – большое неудобство; тогда нужно будет сразу браться за ЕАК, и это вызовет огромный и явно неуместный резонанс в мире. Судить Михоэлса – значит потерять многочисленные полезные связи за границей. Быть может, он хочет взяться за ЕАК после убийства Михоэлса? Имеет смысл. Но тогда… Полина Жемчужина, еврейская жена Молотова – активный член ЕАК. Жена Ворошилова – еврейка. Каганович – еврей. От них, старых членов Политбюро, Сталин хочет избавиться. Берия не переставал удивляться, почему Молотов, прекрасно понимая, в каком направлении движется антиеврейская кампания, не разведется с женой. Ведь вокруг столько молодых и красивых баб, готовых ее заменить. Выбирай любую. Ну, ладно, дело вкуса. Сейчас, однако, эта привязанность может стоить Молотову жизни.

А кто после них на очереди? Впрочем, все ходы вождя не просчитать. Если он, помимо всего, решил устроить массовое гонение на евреев и, используя эту карту, уничтожить свою старую гвардию, значит нужно взять всю эту кампанию в свои руки. Держаться в стороне от массовых репрессий – опасная тактика, когда имеешь дело со Сталиным. Никто из этих чистоплюев не остался в живых. И принимать в них участие – тоже опасно. Никто из тех, кто возглавлял массовые репрессии, не остался в живых.

– Парадокс – рассуждал сам с собой Берия, – что все члены Политбюро знают это и, тем не менее, рвутся наверх, к Сталину, как бабочки к пламени свечи. Берия хорошо знал, что двигало этими людьми, ведь он был одним из них. Власть!

Есть в ощущении власти демоническая сила. Оно сильнее самого большого счастья. Страх и преклонение людей перед тобой дурманят сознание. Власть, однажды испытанная, становится дороже денег, любви женщин, и даже здоровья. Человек, заболевший властью, навсегда теряет здравый смысл. Потерять власть для него хуже смерти. Не достигнуть высшей власти – значит разбить свою мечту вдребезги, как разбивают бокал когда из него выпито хорошее вино. Власть – это ощущение мощи и силы. И если властолюбец натыкается по пути к вершине пирамиды на соперника такой же силы и таких же амбиций, им овладевает одно желание: убрать его с дороги, убить, как бешеную собаку. Власть… Она вселяется в человека как злой демон и никогда не покидает его. Одурманенный ею верит, что не принадлежит больше к обычному роду человеческому. Он принадлежит истории, и потому суждения толпы о нем не имеют никакой ценности. Опасная эта игра – стремиться к высшей власти. До сих пор она заканчивалась падением с высоты в пропасть, где сброшенного ждала позорная и мучительная смерть. Но отказаться от этой игры невозможно; власть – это помешательство, это наркотик сильнейшего действия, и потому доводы разума не доступны тому, кто этот наркотик попробовал.

Путь наверх связан со смертельным риском. Но ведь часто люди рискуют жизнью ради совсем будничных целей. Если уж стоит из-за чего-то рисковать, так это из-за власти. Цель оправдывает средства. Поэтому наверху собрались люди жесткие и жестокие, для которых коммунистическая мораль – чепуха, придуманная для толпы. Наверх, к солнцу, и никакие чувства или соображения души не останавливают пилигрима власти. Ибо закон и мораль больше не для тебя. Ты выше закона и морали. Ты – вершитель судеб, властелин, который заставляет людей выполнять закон, но не подчиняется ему.

С властью приходит мания величия. От этого не свободен никто. Человек преображается до конца дней своих. Он видит мир только через призму своего «Я». Алчность к поклонению и преклонению не знает границ. Она гложет пораженного этой болезнью даже ночью, и кричит из глубин подсознания: еще, еще…

Обыкновенный человек не может судить властелина, ибо даже при самом могучем воображении ему не понять, в каких обстоятельствах приходиться властелину принимать решения, среди каких подводных рифов ему приходиться лавировать.

Берия хорошо понимал Сталина в вопросах власти. Он знал, что избежать опалы и расправы этого параноика нет возможности. Единственное спасение – это избавиться от него. В такой игре изощренная стратегия и, в конечном итоге, счастливый случай, решают все.