Но человек знал правила этой игры и не спешил с головой отдаться этой бездне, о нет, он скорее сдерживал это желание, позволяя ему тем самым расцвести изнутри. Наблюдая за текучими движениями переливающейся массы эфира в карьере, что возбуждали его, подобно самой искусной обольстительнице, Император знал, что та в курсе всех его заветных желаний еще даже в большей степени, чем обслуга с его личного острова-курорта, а потому без промедлений готова была пойти на что угодно, только бы сделать всё ради их осуществления.

Протянув руку, хозяин этой земли раскрыл ладонь, пытаясь схватить и заключить в ней мощь и силу, что скрывалась в этой артерии планеты и, завладев ей навсегда, можно было познать вечное блаженство, однако вместо мурашек, что редко, но все же давали знать о себе в периоды особых состояний сознания, император почему-то испытал острую тоску, что заставила его сердце сжаться, а взгляд – помутнеть. На смену гигантским экскаваторам, что разрывали и углубляли карьер, попутно выкорчевывая саму жизнь из земли этой пустоши, пришел вид оживленного города, чуть покрытого снегом, города, в котором Человека-Императора никогда не было, и который, тем не менее, он знал, поскольку там он, как это ни звучало парадоксально, когда-то родился, и в этом не было никаких сомнений.

Наблюдатель следил за тем, как в его уме вырисовывается образ бордового рассвета, который буквально расцветал, и не где-то там далеко снаружи, но прямо тут – внутри самого молодого человека, что следил за реакциями собственного сознания на это зрелище, что и было единственной определяющей его реальностью, дарованной мозгом. Вдыхая свежий утренний воздух, который, казалось, возникал из этого самого красноватого, расплескавшегося по горизонту океана, наблюдатель про себя так же отмечал, что и это, и иные проявления рождения нового дня, вроде пурпурного неба, которое незримо становилось все светлее, и плывущих по небу редких облаков, превращались в его уме в сгустки памяти, которую он никак не мог как следует структурировать. Память же, однако, без всяческого влияния чьей-то насильственной воли, уже сама заботливо упаковывала все эти впечатления в удобоваримые фразы, которые ее владелец уже хотел выразить в образах своей новой книги, пятой по счету. Однако зачем ему тогда нужно было вообще задумываться об этом? Или может как раз сейчас и наступил тот самый миг, когда ему было просто необходимо проанализировать весь свой жизненный путь, что он так хотел втиснуть в рамки печатных букв и строк. Но разве подобная «сохранность» собственной жизни могла служить залогом его же бессмертия? И это был тоже хороший вопрос. Поскольку, как ни пытался уверить себя Автор в том, что он жить не хочет, другая, рациональная его часть, погибать не спешила и всеми силами пыталась продлить собственное существование, оттянув момент гибели, хотя бы образно, посредством рассуждений и фантазий на эту тему. И, вполне возможно, ему даже чудилось, что каким-то немыслимым образом он, расплескав свои впечатления, где-то слегка преувеличенные, где-то наоборот не до конца раскрытые, сможет обрести свою вневременную форму опыта в глазах другого – в уме читателя, которой уже на основе своего опыта и своим пылким сердце сможет понять, где же все-таки автор чуть приврал, а где – оставил недосказанным некоторые вещи, что таковыми и должны были остаться в форме текста, иначе бы их истинный смысл так и остался бы не понятым, и тот, кому предназначался текст, который явно не случайно попал бы в руки страждущему, что наверняка смог бы интерпретировать и удобрить это самое, еще не проросшее семя таким образом, что оно бы обязательно расцвело, но уже внутри самого внимательного читателя, а не снаружи, где-то там – в завистливых статьях неудавшихся критиков. Однако, несмотря на то, что таким образом писатель хотел обрести бессмертие, представляя себя именно тем читателем, который через, безо всякой ложной скромности, тысячу лет окунется в свои собственные ощущения, которые, правда, произошли много веков назад, это по сути своей в данный момент времени было лишь мечтой, на которой, тем не менее, на подсознательном уровне, фиксировались все стремления, дающие, несмотря на все сомнения творца, силы для начала работы. Однако сейчас все эти лишние флуктуации отошли на второй план и автор, подняв над головой стакан, чьи стеклянные грани стали, переливаясь, играть на солнце, начал выливать на свою голову его содержимое, ощущая, как холодные струи воды греют его тело, подобно музыке, что обволакивала его мозг, через имплантат, которому не страшна была влага, что могла случайно попасть на них.

Вместе с этим не до конца осознанным ритуальным действием, которое сплавило воедино наблюдателя рассвета и сам рассвет в неделимый процесс созерцания прошлого и будущего, в голове наблюдателя раздался щелчок, своеобразный звонок, который свидетельствовал о входящем вызове. После того, как по глазному яблоку пробежали символы, что сформировались в сообщение коре головного мозга, несшее имя того, чей сигнал взывал к вниманию писателя, наблюдатель все же смог разорвать безусловную связь с пространством утренней зари, в которой практически растворился, чтобы, грустно улыбнувшись, ответить на звонок.

5. – Да? – спросонья отозвался автоматический модуль, который еще не до конца осознал в себе ту личность, что сформировалась под воздействием внешних и внутренних факторов, и которая носила гордое звание – человек разумный, хотя вторая часть определения еще находилась под большим вопросом.

– Кевин! Неужели так сложно было поставить будильник?

– Прости, прости, – догадавшись, что это обращаются к нему, за долю секунды отозвался Кевин, резко потянувшись в кровати и случайно задев что-то мягкое рядом с собой, что издало негромкое урчание. Обратив свой взгляд направо, пробудившийся обнаружил свернувшуюся калачиком девушку, что, сжимая в руках пододеяльник, лежала к нему спиной.

– Нет, нет, милая, конечно нет, – выдохнув, попытался сдержать раздражение Кевин, отозвавшись в трубку на голос своей девушки.

– Ты, я надеюсь, не забыл о нашем небольшом мероприятии? Ты дома? За тобой заехать?

– Нет, нет, я сам, – потянувшись рукой к спине лежавшей рядом женщины, улыбнулся в трубку парень, – зачем тебе зря мотаться.

Помассировав пару секунду спину «соседки», Кевин стал опускаться рукой все ниже и ниже, оказавшись уже на мягких ягодицах, тут же начав чуть сжимать их своими пальцами. Вместе с тем, девушка уже не спала, как понял это Кевин по едва заметной вибрации, что прошлась по ее телу и простыне, которая чуть изменила рисунок своих складок от едва заметного шевеления. Кевин улыбнулся и, уже позабыв про телефонную связь, скользнул еще ниже. Девушка же, ощутив стимуляции пальцев своего любовника, тихо застонала, чего оказалось вполне достаточно для динамика.

– Кевин? Ты в порядке? – слегка обеспокоенно вновь раздался голос девушки.

Кевин, которого слегка сбил синтезированный голос подруги, на мгновение замедлился, но практически тут же восстановил скорость, когда лежавшая рядом девушка схватила его за руку со вполне определенным намерением и вновь задала темп поступательным движениям его кисти.

– Все в порядке, – скрипнув зубами, выдохнул Кевин, – ты не волнуйся езжай сама, и встретимся там через час.

– Кевин, я… – не успела проговорить девушка, прежде чем связь оборвалась.

– Гвендолен? – сухо и безучастно спросила девушка, будто бы ее это и не интересовало вовсе.

– Да, она – зараза, – улыбнулся Кевин, повернувшись к своей подруге, – ты что, ревнуешь?

– Ну… – томно пропела девушка, когда ее друг прижался к ней со спины, – возможно, – взяв его член в руку и направив куда следовало, успела проговорить она, прежде чем ее слова перестали что-либо значить, когда ее друг легко проскользнул внутрь нее, оставив во всем мире важным лишь это чувство, что распустилось внутри нее, подобно цветку, что раскрыл свои лепестки в ожидании первых теплых лучей рассвета, что пробились сквозь чуть покачивающиеся от легкого ветерка жалюзи внутрь комнаты.

6. Путешественница распахнула глаза и обнаружила, что за окном всё еще было темно, но в это время года это и не удивительно. Светает поздно, и с уверенностью можно сказать, что день длится от силы всего пару часов. Бросив взгляд на электронный циферблат на панели лэптопа, что нашелся рядышком на диване, на котором она прикорнула, девушка обнаружила, что пробуждение пришлось не на утро и даже не на ночное время суток, но на поздний, но все же вечер. Затем, вспомнив свой недавний график, девушка в принципе не удивилась тому, что ее буквально выключило посреди дня, и что она проснулась, что ей было совершенно несвойственно, в такой час.

Однако истинной причиной пробуждения был не отдохнувший организм и мозг, который должен был вновь вернуть рабочую пчелку в русло ее повседневной работы, что не требовала отлагательств, но странное эротическое, и при этом почти мистическое сильное чувство. И сон, который она только что видела, казался куда реальнее того, что она испытывала сейчас. Вполне возможно, то было просто своеобразным состоянием полусна, и лишь недостаточная трезвость всего организма в целом и разума в частности и давала подобный эффект, когда вся комната и даже вид из окна на заснеженный город, что горел желтоватым светом огней, казался совсем не тем, что коррелировало с ее ролью, состоящей из мест-обстоятельств изо сна, и кем она была на самом деле. И прежде чем она успела что-либо проанализировать, ее рука сама скользнула в трусы, чем даже слегка удивила ее обладательницу. Однако, таким образом она пыталась сохранить отпечаток своего сна, которой повторялся и даже уже не единожды, к тому же в разных формах, на этот раз лишь приняв более интимный характер. На этот раз ей снился секс, и, казалось бы, в этом не было бы ничего необычного, однако, она сама была как будто бы мужчиной, который сначала, лежа на боку, а затем, перевернув свою подругу на живот, стал ожесточенно двигаться до достижения оргазма. И это был удивительный опыт, ведь девушка могла поклясться, что она чувствовала каждую физиологическую особенность мужчины, например, во плоти чувствовала – каково же это – обладая половым членом, контактировать им с женщиной и, что несколько смутило девушку – что она отождествлялась одновременно и с партнершей, внутри которой ее собственный по ощущениям член неистово двигался. Она сама была уже мокрая и, засунув два пальца внутрь себя, быстро двигала ими внутри и снаружи, второй рукой начав тереть клитор, мысленно прикинула, сколько времени она сможет сдерживаться, будучи мужчиной, что двигался все быстрее и быстрее, просунув руку между ног подруги, не останавливался под становящиеся все громче и громче стоны. Девушка не заметила, как уже сама, приподнявшись, кричит, и в краткое мгновение, всего лишь одним легким движением своих пальцев уже довела себя до оргазма, что вспышкой пронзил ее организм, который упал обратно на диван, позволивший своим уютом миру опять начать растворять свою хозяйку во сне, который стирал все границы между мирами, когда нельзя было уже сказать точно, кто кому из них снился на самом деле.

7. – Эта, так называемая проверенная информация – звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, – спокойно, но вместе с тем и слегка угрожающе прозвучал голос, который как будто бы и не обращался ни к кому конкретно, однако один из боевых командиров мгновенно осознал, что это именно его мнение необходимо было услышать Начальству.

– Вождь, наши источники подтвердили, – объект действительно находится в данном регионе, и есть все предпосылки для того, чтобы сказать наверняка, что это именно тот, кого мы искали всё это время.

– Это было бы славно, иначе бы тысячи бойцов просто отдали бы свои жизни ни за что, – сделал небольшую паузу мужчина, после чего продолжил, – нам нужно как можно скорее найти лазейку для проникновения в Конгресс, чтобы завершить нашу операцию.

– По поводу конечной цели – есть все основания утверждать, что после этой недели объект более не будет доступен… ведь, если он действительно отправится на Святой Остров… Вы ведь понимаете?

– Вот как?.. Держите меня в курсе и… – сделал вновь небольшую паузу «вождь», после чего поднял взгляд на всех присутствовавших в штабе в данный момент, – да поможет нам Богиня.

8. – Ты просто охуительна, ебешься, как настоящая богиня! – беззаботно рассмеялся Кевин.

– Просто ты сам быстро кончаешь, – нарочито смущенно отметила его подруга.

– А ты что, хотела бы, чтобы я ерзал на тебе больше часа или как, дорогая?

– Не уверена, – грациозно потянувшись и зевнув, протянула девушка, – и всё же, может это всё из-за твоей подружки?

Кевин слегка смутился, но постарался не подать виду.

– Что ты имеешь в виду?

– Скажем… – протянула его любовница, – ты не можешь как следует сконцентрироваться, я ведь чувствую это… Может всё думаешь о своей ненаглядной?

– Гвен тут не при чем, – всё же произнес ее имя вслух Кевин, чем вызвал явное неудовольствие второй претендентки на его сердце. Впрочем, он сделал вид, что даже и не заметил такой мелочи, и что ему вовсе нет нужды волноваться о реакции Элен, которая сейчас пристально следила за его мимикой.

– Тогда почему ты не можешь просто признаться о нас? Вы бы расстались, ну или всё было бы хорошо, если бы твоя дурочка смогла поделиться своим «сокровищем».

Как бы ни хотелось Кевину избежать этого разговора, но, тем не менее, похоже, время пришло, и сейчас ему предстояло все-таки сделать свой выбор: или остаться в скучной, но стабильной ячейке, где был лишь он и Гвендолен, или же нырнуть с головой в омут по имени Элен, в котором он и так уже барахтался без малого больше года. И все же, юный Кевин не мог не задаваться вопросом: а чем бы в итоге могло закончиться это его рискованное мероприятие? Ведь в финале он мог остаться ни с чем, поскольку Элен попросту потеряла бы всякий интерес, если бы пропал этот странный элемент скрытого соперничества, в котором она явно выигрывала, но из-за которого иной раз Кевину казалось, что она на самом деле больше интересуется не им самим, но той хитрой игрой, которая полностью была подчинена ее желаниям. Что еще несколько осложняло дело – так это предположение о том, что да, если бы любовничек остался один, в итоге как все же иногда рисовало возможную перспективу воображение Кевина, то он бы без проблем мог бы найти себе новую подругу, однако, иной раз, видя во сне Гвен, юноша, пробуждаясь, с грустью понимал, что он сейчас с Элен, которая была гораздо ближе к нему наяву, чем во сне, хотя от этого легче не становилось, ведь в то же самое время пустота внутри ощущалась и при присутствии рядом Гвен. Складывалось стойкое ощущение, правда, еще не подкрепленное фактами, как будто эти обе женщины, тоску от расставания с которыми испытывал их юный друг, на самом деле было лишь двумя ширмами, закрывающими того, к кому на самом деле стремилось сердце Кевина.

– Но, в конце концов, – прервала его мысли Элен, сама в это время прикрыв глаза и картинно откинувшись на подушку, – это твое дело, ведь нам спешить некуда, не так ли?

9. – …Так что, поверь мне на слово, есть куда поторопиться, и еще как!

– Да, Макс, я все понимаю, все прекрасно понимаю…

– Может ты-то и да, и у тебя действительно, как ты сам утверждаешь, всё по полочкам уже давно разложено, однако, у твоего издателя складывается совершенно иная картина.

– И в чем же она заключается? – для проформы уточнил Грегори, пытаясь потянуть время, ловя в это время драгоценные секунды, которые бы дали его мозгу подсказку – возможность придумать очередную неубедительную отговорку, в которую он и сам-то не сильно верил.

– А заключается она, мой дорогой, в том, что с тобой контракт будет разорван в одностороннем порядке.

Грегори встал как вкопанный, абсолютно отрешившись от всего, совершенно не обращая внимания на то, что происходит снаружи. Единственное, что осталось в его эмоциональном восприятии, было его собственное сердце, которое за маленькое мгновение как будто превратилось в гранит, который к тому же был выброшен некой могущественной силой в бесконечно одинокую тундру, посреди которой он остался, как никому не нужный, безликий на первый взгляд, хотя и имеющий свою собственную историю, булыжник, который гордо именовал себя Грегори Фландерс.

– Как? – только и смог выговорить писатель.

– А вот так. Так говоришь, будто и сам не догадываешься. Когда у тебя был крайний срок, тебе напомнить?

– Макс, я…

– Не помнишь? – повторил голос в трубке, не обращая никакого внимания на попытки оправданий. Тогда, позволь озвучить, – октябрь, неплохо, да? А сейчас какой месяц?

Грегори целомудренно промолчал в ответ.

– Ноябрь, вот только следующего года… так что сейчас на руках у издательства должно быть уже две рукописи.

– Я… Я как раз сейчас заканчиваю…

– Третью, я полагаю? Ведь только в таком случае я, возможно, и смогу что-нибудь сделать для тебя, иначе…

– Они не могут расторгнуть со мной договор! Этого, блядь, просто не может быть! Я же гребаный Фландерс! – проорал на всю улицу мужчина.

– Конечно, ты – это ты, – слегка саркастично выдохнул устало агент писателя, – однако, услышь меня, пожалуйста, имя – это еще не всё, к сожалению, по крайней мере для издательства, одно твое существование, без результатов, не принесет прибыли с тиражей, а из-за подобной задержки они теряют прибыль, так что….

– Но ведь они знают, что моя книга будет продаваться! Знают же!

– Конечно, конечно, но какой бы гениальной она ни была, экземпляров одного твоего романа вряд ли будет продано больше, чем двух или конкретнее – трех, вместе взятых, как у тебя прописано в контракте. Это ведь простейшая математика, Грэг.

– Да, да, я понимаю… Но ты ведь знаешь, что последний год у меня выдался не из лучших и…

– Поэтому я и пытался достучаться до тебя именно весь этот год, дружище. Пойми, мне тоже крайне невыгодно то, что тебя лишат исключительных прав в «Айдоле», но, если соответствующий департамент в ближайшие дни примет такое решение, то придется тебе искать уже менее уступчивый, и уж тем более куда менее прибыльный издательский дом, чего, я думаю, ты явно не захочешь, поскольку…

– Они – единственные, твою мать, – проскрипел Грегори.

– Бинго, по крайней мере для тех, кто не хочет растрачивать себя на бесконечное переписывание третьесортных статеек, и мне, Грегори, в том числе, очень не хотелось бы работать за бесплатно. Помогать тебе и искать приемлемые варианты – да. Но каждый день следить за твоими продажами, сборами и отчислениями – это уже знаешь ли, в текущей ситуации…

Грегори, не дослушав, отшвырнул коммуникатор, разорвав связь в своем мозгу, чтобы просто остаться одному, чтобы стоять, ощущая, как восходящее солнце начинает согревать его тело и душу через тысячи световых лет, заставляя его кожу сообщить его костям, что обхватывали его мозг, о том, что их временный владелец неразрывно связан кровообращением с сердцем, а оно уже давало надежду, что он еще жив и, более того, находится далеко не в тундре, но в климате куда более приятном во всех отношениях, чем тот безрадостный ландшафт, в существование которого писатель уже успел поверить.

10. – … И я верю, что это место существует! Более того, я готова лично посетить эту далекую империю, уверена, что это очень интересное место! – рассмеялась молодая девчушка, качаясь на ветви тысячелетнего белого древа, что приютило в своих ветвях сотни бабочек, некоторые из которых уже осторожно выглядывали из своих куколок, чтобы затем, расправив крылья, навсегда покинуть родной дом. Глядя на них и на те удивительные метаморфозы природы самой жизни, что происходили прямо перед ее глазами, молодая лиловокожая девушка представляла себя такой же бабочкой, что готова была в любой момент, сбросив с себя куколку своего родного острова и расправив крылья, нырнуть в течение жизни, которое унесет ее далеко-далеко в неведанные края, где, возможно, никогда еще не ступала нога человека.