– Ну, ты разве не этого ждешь? Для чего ты устроил дурацкий перевод в Москву? Уж точно не по доброте душевной. Трахаться со мной понравилось? Так давай, чего тянешь? Никуда не сбегу. Можешь не стараться из себя джентльмена строить.

– Ты больная совсем, – потрясенно говорю я, приближаясь на расстояние вытянутой руки. Маша ухмыляется мне в лицо и начинает расстегивать свою рубашку нервными резкими движениями. Инстинктивно опуская глаза, я вижу простой атласный лифчик телесного цветы.

– Уж прости, я не твоя фифа из судейской семейки, на кружева мне папочка не заработал, – проследив за моим взглядом, насмешливо бросает Красавина.

– Нет, ты не фифа, – от ярости у меня скулы сводит. – Ты глупая маленькая сука. Наглая и невоспитанная. И если хочешь знать, раз уж ты везде засунула свой нос, то Полина сама всего добилась. – Я грубо хватаю полы ее рубашки стискивая на груди, разворачиваю и толкаю в сторону.

– Пошла вон отсюда. Дура, – рычу я. Меня достала эта идиотка. До ручки. Нервы просто вскрыла все. Ненормальная.

– Ах, ты сволочь! – она влепляет мне пощечину, и от потрясения, я не сразу понимаю, что произошло. Она меня не пощадила, даже ухо одно заложило от удара. Стискиваю челюсти, в порыве шагнув в ее сторону, но вовремя сдерживаюсь, сжимая кулаки и убирая за спину. У меня есть голова на плечах, в отличии от этой психованной Красавиной.

– Видимо, я действительно ошибся, – криво улыбаясь, произношу я, чувствуя, как на щеке дергается мускул от внутреннего перенапряжения. Глупость – это то, что я презираю в людях больше всего. А Красавина ведет себя, как полная… не могу даже слово подобрать. – Тебе пора, Маш.

Я решительно отворачиваюсь и, захватив бутылку, иду в спальню. Видимо, придется напиться. В одиночку. С горя.

– Дверь захлопывается сама. На такси не дам. Пошла ты, – не оборачиваясь, бросаю я.

– Можно мне ванной воспользоваться? – спрашивает она притихшим голосочком. Неужели голова включилась? Поздно, куколка.

– Дело твое. Мне плевать, – рявкаю я и грохотом захлопываю за собой дверь спальни.

– Идиот, – нервно рассмеявшись говорю вслух сам себе, плюхаясь на огромную кровать. Не так я представлял себе нашу встречу. Черт, она и правда с придурью. Ставлю бокал на прикроватную тумбочку, скидываю ботинки.

– Пошло оно все, – произношу я и глотаю прямо из бутылки.

Эстет, блядь. Смешно даже. Раз в жизни можно и из горла. Не чувствуя ни букета, ни вкуса, я осушаю до дна всю бутылку, швыряя ее в стену, но сука, она даже не бьется, а так хотелось, чтобы со звоном, с осколками. Как в кино. В фильмах все время бьется. Гребаные спецэффекты.

Это Красавина заразила меня своей одержимостью или психозом, или долбаным раздвоением личности. Я ей кто, вообще? Снова от гнева стискиваю зубы, вспоминая, как нагло и вульгарно эта соплячка со мной разговаривала. Еще и руки распускает, дрянь. Словно я мальчик, который ее за косички на перемене дергает.

Через пару минут я начинаю чувствовать себя странно. Вино ударяет в голову, точнее, реально бьет по мозгам. Я редко прикладываюсь к бутылке, поэтому мне не нужно выпить ведро, чтобы почувствовать эффект. Мне кажется, что я даже вырубаюсь на какое-то время. Когда снова открываю глаза, то чувствую себя еще пьянее. Комната плывет, в ушах шумит, в груди печет. Я прислушиваюсь к звукам в квартире, но это бесполезно. Все комнаты изолированы. Даже если врубить в гостиной динамики на полную, я не услышу.

Когда ручка двери поворачивается, то это оказывается не обманом пьяного зрения. Мое чутье не обмануло. Я был уверен, что Красавина никуда не ушла. Выпустив пар, она спокойно освежилась, где-то раздобыла мою рубашку, напялила на голое тело и явилась. И наглости хватило.

Не знаю, чего во мне было больше – желания убить ее, вытолкать прочь, содрав мою рубашку, или распластать на кровати и наказать другим способом.

– А что не ушла? Передумала? Мне твоих благодарностей не надо. Хватило уже, – ухмыляюсь я, насмешливо улыбаясь. Провожу ребром ладони по горлу. – Вот ты мне где. До чертиков достала.

– Прости меня, я переборщила, – тихо говорит Красавина, растерянно и робко глядя на меня.

– Черта с два, Маш. Просто отвали, – резко произношу я, наблюдая, как она подходит к валяющейся на полу бутылке и поднимает. Приближается к кровати и садится на самый край с той стороны, где я лежу, напряженно за ней наблюдая. Она держит в руках пустую бутылку, крутит в пальцах, изучая со всех сторон. Волосы скрывают ее лицо. Но мне не нужно смотреть, чтобы почувствовать ее отчаянное состояние. Сама виновата. Надо иногда включать мозги и закрывать рот.

– Сколько она стоит? – спрашивает Маша. Я скептически изгибаю бровь, – Я про бутылку.

– Двести долларов. Ты об этом пришла поговорить? Хочешь купить у меня бутылку? Там есть еще. Возьми так. Только избавь от своего общества.

– На такие деньги я живу неделю, иногда полторы. Как повезет. Это с питанием и проездом, – сухо произносит она. Или я тоже дурак, или она бредит.

– Тебе денег дать, Маш? – спрашиваю я с сарказмом. – Я дам. Правда, и отдавать, и благодарить не надо.

– Прекрати вести себя так! – вспыхивает она, поворачиваясь ко мне всем корпусом. Потерянное выражение ее глаз совершенно сбивает с толку. Верните мне мой разум и стабильную понятную Полину.

– Как? Как, Маша? Я просто отказываюсь тебя понимать. Ты постоянно взрываешь мозг. Я так не привык. Мне нужна женщина, которая меня будет уважать и ценить, а не вести себя, как неадекватная дура.

– Я просто пытаюсь сказать… – она вдруг закрывает ладонями лицо и начинает плакать. Я, вообще, в ступоре. И что делать в такой ситуации? Я не понимаю, как вляпался во все происходящее, и ощущение нереальности и абсурда никак не хочет отпускать.

Но если женщина плачет, то у мужчины просто нет другого выхода, кроме, как пожалеть ее. Что я и делаю. Я сажусь рядом, обнимая маленькую глупышку за вздрагивающие плечи.

– Все, Маш. Хватит. Я не злюсь. Ладно, проехали. Ты, как обычно, все неправильно поняла.

– Дело не в этом, – шмыгнув носом, Маша прижимается мокрой щекой к моей груди, и черт побери, вся моя злость улетучивается. Я даже забываю, что только что бутылки в гневе швырял.

– А в чем? – спрашиваю я.

– Мне стыдно, – всхлипнув, отвечает она. Я обхватываю ее лицо ладонями, заставляя посмотреть на меня.

– За что? – спрашиваю с удивлением.

– За то, что я – неудачница. И я глупая, ты прав. Все мои братья и сестры чего-то добились в жизни, а я…

– Замолчи, – произношу я немного грубо, закрывая ее рот ладонью. – Слушай меня. Тебе двадцать лет, Маша. Моя сестра в твоем возрасте из клубов не вылезала. А ты пашешь на двух работах, учишься, ты детишек таким чудесам обучаешь. Ты, невероятная, Маш. Просто поверить в себя надо. Слышишь? И цель поставить. Хочешь балериной стать? Школу свою открыть? Что угодно выбирай. Главное – не жалеть себя, не сомневаться. И людей, которые тебе добра желают, не нужно отталкивать. И пошлость тебе не идет, Маш. Поняла меня? – требовательно спрашиваю я, отрывая ладонь от ее губ.

– Поцелуй меня, Солнцев, – шепчет она, забираясь на мои колени. – Ты такой умный, а у меня даже носки дырявые. Я поэтому и психанула. У тебя вино за двести баксов, а я в носках дырявых. Ну, стыдно же, а?

Маша пытается поцеловать меня, а я хохочу. Падаю на спину и ржу, как ненормальный. У нее, значит, носки дырявые, а виноват я. А по морде – мне.

– Я куплю тебе носки. Много-много носков.

– Ну, не смейся надо мной, Дима. Не надо, – смущенно просит Маша, наклоняясь и закрывая мой рот своими сочными губами. До смеха ли тут. Она сидит на мне, абсолютно голая под тонкой рубашкой. Сама жмется, как нашкодивший котенок. И кожа у нее, как шелк. Нежная, бархатистая, без единого изъяна. Я отрываюсь от ее губ, тяжело дышу, расстёгивая пуговицы на ее груди. Снимаю и отбрасываю прочь, накрывая ладонями упругие холмики. Маша шумно выдыхает, потираясь твердыми сосками о мои ладони. Она не скромная, робкая девочка. И далеко не такая дурочка, какой кажется. Возможно, она еще не осознает, насколько сильно в ней женское начало и интуиция. Эта мегера любого с ума сведет. А если еще ее огранить, как дорогую и редкую драгоценность, то ни у одного мужчины, который на нее посмотрит, не будет шанса. У Марии один недостаток – неуверенность в себе.

– Ты скучала по мне, куколка? – спрашиваю я, пока ее пальчики проворно расстегивают на мне рубашку. Она целует мою шею и грудь, лаская кончиком языка мгновенно взмокшую кожу. Я обхватываю ладонями ее ягодицы. Прижимая к своей вздувшейся плоти. Ответа на вопрос так и не дожидаюсь… Все мысли вылетают напрочь из головы, когда Маша растягивает мой ремень, спускает вниз брюки, вместе с трусами. Она смотрит мне в глаза, лаская мой член сначала пальцами, а потом и губами. В прошлый раз Маша не делала такого. Я просил, но она стеснялась. Я не хочу думать, что изменилось. Я боюсь пытаться анализировать ее поступки. Я просто чувствую, и это невероятный кайф. Это просто вынос сознания за грань обычного мироощущения. Моя ладонь путается в волосах девушки, которая делает мне минет, и при этом выглядит невероятно сексуально. Ее тело двигается, словно она специально искушает меня. Ее идеальное гибкое тело, по которому я схожу с ума. Я хочу поглотить ее всю, каждый кусочек этой атласной кожи. Сделать своей без остатка. До самого конца. Никаких границ. Выгибаясь, я резко толкаюсь в горячий и нежный рот. Нужно быть нежнее, но я просто не могу. Она невероятно хорошо сосет. Или я пристрастен.

– Ты просто супер, куколка, – со стоном выдыхаю я, наматывая ее волосы на ладонь и мягко отстраняя. Кончить в эти губы было бы запредельно приятно, и, думаю, она бы мне позволила. Но я хочу, чтобы она была со мной.

– Иди сюда. – шепчу я, подтягивая ее к себе, усаживая сверху. Сжимая красивую грудь, большими пальцами лаская чувствительные соски. Она громко стонет, когда я глубоко и быстро проникаю в ее горячее узкое лоно. Маша изгибается, отклоняясь назад, чтобы принять больше. Она невероятно тугая, горячая, влажная, страстная, отзывчивая. Я теряю разум, толкаясь все сильнее и сильнее, пока комната не наполняется звуками шлепков двух влажных тел и нашего судорожного дыхания, вскриков и стонов. Ее божественное тело движется в одном ритме со мной, не уступая, не поддаваясь. Она отдает все, но берет больше. Я рычу, чувствуя приближение оргазма, перекидываю девушку на спину и, резко раздвинув ноги, трахаю ее сверху. Она хрипло кричит, когда, встав на колени, я закидываю длинные ноги на свои плечи. Член дергается, увеличиваясь в размере, я чувствую, как содрогаются стенки ее лона, до слуха долетает финальный крик удовольствия. Мое сознание раздваивается, я словно смотрю на себя со стороны, настолько сильны ощущения, которые мне дарит горячее отзывчивое тело Маши.

Это настолько мощно и глубоко, что даже спустя десять минут, я все еще не могу отдышаться. Мое тело наполнено удовольствием и блаженством. Скатываясь с Маши, я вытягиваюсь рядом, не выпуская ее из своих рук.

– Я не знаю, награда ты моя или наказание, но я тебя больше никогда не отпущу, – произношу я, нежно целуя ее макушку, прижатую к моей груди.

– Было бы здорово, Дим. Мне тоже с тобой хорошо, – отвечает она, сонно зевая. – Давай поспим, а потом помоемся, хорошо? Мне просто не дойти.

– Я отнесу, маленькая.

Я ухожу, чтобы наполнить джакузи водой и мыльными пузырьками. Включаю в ванной комнате приглушенный свет, потом возвращаюсь за Машей. Она уже спит, свернувшись комочком, как маленькой котенок. Я осторожно и бережно беру ее на руку, такую легкую, непостижимо красивую.

Не знаю, почему я так завис на ней. В чем тут дело… Красота, дерзость, толика безумия в красивых синих глазах, юное гибкое тело. Секс невероятный. Все смешалось в одно чувство. Наверное, это любовь. Что еще могло такого прагматичного, иногда скучного делового мужчину превратить в романтика и героя-любовника. Я словно очнулся, пробудился после долго сна, вырвался из своей раковины и рутины. И не хочу обратно.

Марк

Работать на воде я не люблю. Джош Каперски, постановщик, несмотря на то, что мы постоянно с ним находимся в состоянии конфликта, редко ставит меня в подобные трюки. От Джоша вообще многое зависит. Он, прежде всего, должен чувствовать каждого из нас, пределы наших возможностей. И каким-то шестым чувством Каперски всегда выбирает парней правильно. Что удивительнее всего – я всегда в вопросе выбора каскадера на тот или иной трюк солидарен с Джошем. Наш то вспыхивающий, то угасающий конфликт носит личный характер. Я не люблю, когда меня сдерживают, ненавижу любые формы контроля. Еще с детства. Застарелая травма. Неотработанный гештальт. Джош же не любит, когда я без оснований импровизирую, рискую или усложняю трюк, придумываю свои детали. А мне жизненно необходимо вносить свои элементы, додумывать, переделывать, иначе я не умею и не хочу учиться.

Игра по правилам – не для меня. Но я не дурак, и мой риск всегда оправдан, что Каперски, как человек с огромным опытом, не может не понимать. Я слышал о Джоше много слухов, о его бурной юности, когда он, как и я, стремился переплюнуть всех и показать «класс», да так, чтобы дух у всех вышибло. Но в один прекрасный момент все его ребячества прекратились, и Джош Каперски уже много лет является только постановщиком, и ходит молва, что и этот пост он собирается в скором будущем оставить.

Парни, которые, как и я, выросли на его трюках, считают Джоша легендой в нашей нелегкой профессии, своего рода виртуозом, и представить на месте Джоша, как бы он меня не бесил, кого-то другого лично я не могу.

Сегодня произошел исключительный случай, и я летел на водном мотоцикле по заливу Санта-Моника, готовясь перелететь через двигающуюся навстречу белоснежную яхту. По сюжету я должен был вылететь с мотоцикла и красиво приземлится на палубу яхты. Трюк несложный, и я проделывал подобное не раз, но сегодня у меня возникли проблемы с равновесием. Может, дело в порывистом ветре, рассчитать скорость которого на момент прыжка у меня никак не получалось, может, во вчерашней переписке с Машей, после которой я не мог заснуть почти до утра.

В любом случае, день сегодня явно не мой. Я летал уже три дубля. Два раза свалился в воду, один раз приземлился на яхту, но не туда, куда нужно. Можно доснять уже на самой палубе, а потом скорректировать, но мне необходимо все сделать идеально, и я страшно зол на себя за ошибки, которые допускаю раз за разом. Как ни странно, Джош не орал, не читал нотации, не упрекал меня в безалаберном и легкомысленном отношении к работе.

Эпизод мы все-таки досняли с четвертой попытки. Можно сказать, легко отделался. Подумаешь, воды нахлебался, да пару ссадин на боку заработал. Не в первый раз. Подобные мелочи я стараюсь даже не замечать. Мышцы приятно ноют. Именно приятно, потому что работать на пределе своих возможностей – это то, в чем я нуждаюсь, как в воздухе.

Работа каскадёров на сегодня закончена, и парни потихоньку стали расходится, но съемочная группа работает дальше. Я отправляюсь в кабинку на берегу, установленную для трюкачей и прочего персонала. Там можно оставить вещи, переодеться, перекусить и принять душ. Неоднократное купание в специальном костюме в соленой воде не входило в мои планы, и душ мне жизненно необходим. Выходя из крошечной душевой в одном полотенце, я обнаруживаю Джоша Каперски, терпеливо ожидающего моего возвращения. Вопросительно смотрю на постановщика, направляясь к пластиковому стулу со своей одеждой. Он заикался на днях, что ему нужно серьезно со мной поговорить, но не уточнил, когда. Видимо, момент настал.

– Что-то случилось, Джош? – начинаю первым, чтобы не тянуть время. Долго зависать в его гнетущем обществе не горю желанием. Его лицо хранит непроницаемое выражение. Поворачиваясь спиной, я натягиваю футболку на еще влажные плечи, скидываю полотенце, одевая пляжные шорты.

– Напомни мне, Марк, сколько тебе лет? – спрашивает Джош Каперски. Оборачиваясь, я поправляю задравшуюся на животе футболку и собираю в карманы ключи от моего байка, кредитки и прочую мелочь, высыпавшиеся пока я одевался. В легком недоумении смотрю на Джоша, пытаясь припомнить многочисленные слухи и сплетни вокруг его легендарной личности. Мне не нравится его настораживающий пристальный взгляд, и неожиданная заинтересованность моей персоной. Вспомнив, что у него есть жена и две девочки как-то внутренне расслабляюсь. В области киноиндустрии приходится ежедневно отбиваться не только от назойливого женского внимания, но и от мужского тоже. Я перестал удивляться этому факту еще года три назад.

– Двадцать пять, а что? – спрашиваю с вызовом, разминая плечи. Джош наклоняет голову на бок, с иронией наблюдая за мной.