Глава 3

Улыбнулась… Ее серо-голубые глаза на миг распахнулись во всю ширь, захватило дух, словно заглянул в пропасть. И тут же погасли, Роберта немного суетливо кивнула и отвернулась к шкафчику, чем-то зашелестела там, негромко звякнула тарелка. Увидел, как она вздрогнула и быстро посмотрела в сторону двери, не услышат ли хозяева? Снова покосилась на меня, успел отвести взгляд, уставившись в стол. Услышал вздох, уже тише и осторожнее Роберта стала выкладывать что-то, по звукам определяю чашки, блюдца, все это ставится на поднос. Зашипел примус. Прикрыл глаза, слушая… Вот наливается вода… Звякнула ложечка о фарфор… Что-то насыпается горкой на тарелку, конфеты? Накрыло ощущением полной нереальности происходящего, я – дома у Роберты… Она от меня – в паре шагов. Я – Клайд Грифитс… Нет! Медленно, по складам, беззвучно произношу свое имя. Мне показалось очень важным, чтобы оно прозвучало в этих стенах, пусть даже и так, украдкой. Здесь – я! Ты слышишь меня, крыса? Не знаю, как, не знаю, почему… Но тебя уже нет. Вдруг резанула совершенно неожиданная ревность… Господи… Я ревную к нему Роберту? Перед глазами снова картина – она послушно кивает и отходит назад. Послушно… Казалось бы, ерунда. А как иначе? Резануло… Захотелось встать, подойти к ней… Обнять… И прошептать, тихо-тихо… Все плохое закончилось, я здесь. Сказать, кто я… Чтобы знала. Серьезно? Роберта, я не Клайд, а зовут меня… И я заснул дома, а проснулся здесь, в его теле. Не сдержавшись, поморщился, представив ее реакцию… Или выгонит, или заплачет, решив, что издеваюсь. Или поверит, испугается и назавтра просто исчезнет, уедет… Что же мне делать, что? Как поступить? Я – не он. Снова и снова повторяю себе эти слова, вбивая их, словно клин между ним и… Ней. Между ним – и этой комнатой, этим домом, городом, миром. И чувствую – с каждой проведенной здесь минутой пропасть между мной и моим собственным миром становится все шире, глубже и непреодолимее. Я больше не принадлежу ему, я… Я остаюсь здесь. Вздохнул, открыл глаза… На мгновение стало страшно, вот открою – и снова дома. Я не хочу? Не хочу вернуться? Ответ неожиданно спокойно прозвучал в голове – нет. Не хочу. А как же… Родные… Дом… Ольга… Друзья… Родина… Губы сжались, их тронула какая-то кривая улыбка, покачал головой, покосившись на хлопочущую в уголке Роберту. Быстро убрал гримасу, еще увидит, примет на свой счёт. Перед глазами встали два портрета на гранитной стеле. Мама… Отец… Вас уже нет. На мгновение прикрыл глаза, снова вспомнив, как она нашла меня плачущим с книгой на коленях. Мама… Если ты сейчас меня видишь, то наверняка рада, что наконец… Может, это ты сделала? Если так… Спасибо тебе. А если нет, то пожелай мне удачи, а Роберте счастья… Помнишь, как ты не раз мне говорила, качая головой – ''успокойся уже, все ищешь, ищешь свою Роберту… Это же книга, просто книга. Роберты нет и никогда не было! Вон сколько девушек вокруг замечательных…'' Не успокоился, мам… Были, да, и даже замечательные… Ольга… Она тоже хорошая, все отогреть хочет… Она будет искать, переживать… Что там со мной сейчас? Умер? Сошел с ума и стал овощем? Живу, как ни в чем ни бывало и даже не подозреваю, где оказался? Или… Там сейчас Клайд вместо меня? Невольно поежился… Что бы он сделал, оказавшись в моем теле и на моем месте? Не знаю и не хочу даже думать. Но хорошо, что я там – один, ни семьи, ни детей. Ольга… Что ты сделаешь, если поймёшь, что перед тобой – не я? Поверишь ли? Ты сильная. Прости… Но я не вернусь, даже если представится возможность. Не вернусь. Роберты не существует, говорите? Серьезно? Снова звякнула ложечка о фарфор, вздрогнул, очнувшись, осторожно повел глазами.

Пока я размышлял, Берта успела собрать нехитрое угощение, поставила на стол небольшой поднос, на нем чашки, блюдца. Тарелочка с конфетами. Купила их сегодня, немножко. Почему-то взгляд на эти скромные конфеты окончательно убедил меня – не сон, все – взаправду, настоящее. Вот снова отошла, за вскипевшим чайником. Помочь? Но это значит, надо что-то ей сказать, подойти к ней… Не решаюсь, все ещё не решаюсь… Пока бросаю на нее осторожные взгляды, рассматриваю, стараясь, чтобы не заметила.

Mаленькая… Личико симпатичное, ямочки на щеках такие смешные… Когда поворачивается, под меняющимся светом резкими тенями обозначаются скулы и складки у красиво очерченных губ – становится видна усталость, постоянно грызущая ее усталость. Тревога… Страх… Вот склонила голову набок, что-то разглядывая, округлый подбородок чуть заострился, придав лицу упрямое выражение. Небольшой прямой нос еще больше подчеркнул его… Да, она может быть упрямой. На лоб упал локон, откинула его нетерпеливым движением, дунув вдогонку. А тут видны задор и озорство, сейчас очень глубоко ушедшие, не до веселья…Пушистые каштановые волосы так и просвечивают, когда она входит в свет лампы. И эта ее манера смотреть… Заглянешь в бездонные озера – не вынырнешь. Из нехорошего – худенькая она очень. Бледная. Синева под глазами. Мало спит и плохо ест. Пользуясь кухонной передышкой, еще раз оглядываюсь, что тут и как. Повторю, очень чистенько тут у нее и уютно. Всякие там половички, в цвет подобранные. Кровать аккуратно заправлена синим покрывалом, вижу под ним две подушки. Две… Кровать… Тряхнул головой, отгоняя непрошенное. Продолжаю незаметно наблюдать. Смотрю на то, как она неслышно ступает, явно стараясь не скрипеть половицами, как ее пальцы берутся за ручку чайника, как озабоченно закусывает губу и слегка хмурится. Простые движения, но говорят о многом. Сила, упорство, упрямство, запрятанные глубоко, и потому – видные вот в таких мелочах. Руки изящные, маленькие, но округлые, аккуратные. Еще платьице это домашнее, простенькое. Бежевое в светло-коричневую полоску, немного ниже колен. Вот отвернулась, это движение колыхнуло подол, приподняв его на миг. Взгляд невольно опустился, выхватив круглые колени, точеные ноги в тонких дымчатых чулках. Невольно сглотнул, проследив за внезапно обозначившимися под легкой тканью очертаниями тела. Словно искра сверкнула, ослепив на мгновение… Усмехнулся, заметив, что очарование забавно дополняют изрядно растоптанные тапочки, отороченные серым мехом, заяц, что-ли? Смотрю дальше, пользуясь моментом… Руки открыты до середины плеч. Прохладно тут. Вот, шаль накинула. Хм… То ли продрогла… То ли почувствовала, что я ее рассматриваю. Стесняется? Что же происходило между ними, когда я появился? Что успели сказать… Что можно сделать… А я собрался делать что-то? Что? Ещё не знаю. Оо… Знакомые нотки… Не знаю. Не буду. Не хочу. Эй, крыса! Это ты сейчас вещать изнутри пытаешься? Если так, то замолкни, понял? Я буду решать. Я. Не ты. Тебя – больше нет. Прислушиваюсь. Знать бы, что слушать и где. Тишина. А, может, не он. Я тоже пока не знаю ничего. Только одно вдруг понимаю внезапно. У нас это состояние называют «упал жетон» – когда вдруг озаряет. Я – дома. Я – никуда не уйду. Не оставлю ее. Никогда.

Незатейливый стол накрыт, такое впечатление, что Берта намеренно тянула время, хватаясь то за одно, то за другое. Спасибо тебе, девочка, если так, ты неосознанно помогла и мне, смог хоть немного освоиться здесь, с тем, что ты рядом. С тем, что вся моя прошлая жизнь теперь по ту сторону неотвратимо разверзающейся бездонной пропасти во времени и пространстве. Вот она села напротив, осанка у нее отличная, спинки стула даже не касается, явно мамино воспитание. Чуть улыбнулся, теперь моя очередь ухаживать. Знаю, что угощать – обязанность хозяйки, но… Пока Роберта собирала на стол, а я думал и смотрел – пришло решение. И я не хочу сейчас следовать этикету. Не хочу. Я – не он.

– Берта, почему не спала? – налил ей чаю. Ее брови слегка приподнялись, она удивлена таким отступлением от правил. Вздохнула и пожала плечами, поправив шаль.

– Не знаю. Не спится мне, милый. Если ложусь рано, потом все время просыпаюсь. Вот, стараюсь подольше не ложиться, потом поневоле сон крепче.

Роберта отпила глоток чая с простодушным удовольствием, когда пьешь или ешь что-то, что любишь. Посмотрела на меня и еще раз чуть беспомощно пожала плечами, снова вздохнув. Круги под глазами обозначились резче. Она поняла, что я их заметил и опустила голову, слишком тщательно выбирая конфету. Да, неважные тут дела.

– Я думала, что ты не придёшь. – конфета выбрана и теперь аккуратно, слишком медленно и аккуратно разворачивается.

– Дай сюда, – забираю конфету.

– Вот, держи, – и просто вкладываю ей в руку, – ешь давай, она шоколадная, растает, пока думать будешь.

Она удивленно вскидывает глаза и они на миг раскрываются во всю свою погибельную ширь. Вспышка. И тут же гаснет.

– Клайд, как-то… Ты какой-то странный сейчас.

– Давно не ухаживал за тобой? – пытаюсь улыбнуться непринужденно, но мышцы улыбательные почему-то сводит.

– Да, давно. – это произносится с тихим, но отчетливым вызовом, – и кое-чего ты раньше не делал и не говорил, совсем.

И минуты не прошло… Она уже видит разницу и не боится сказать об этом. Мысленно чертыхнулся, вот же зараза маленькая… Если уже видит, то что будет через час? Завтра? И снова этот взгляд. Уже открыто прямой. В лицо. В глаза. В душу. Обреченный взгляд человека, который уже все потерял, и потому – предельно честный и откровенный. Чего уж там… Все всё понимают, да, милый? Вот опустила глаза и положила в рот конфету, невольно улыбнулся, а ты сладкоежка, Берта. Секундное выражение удовольствия сумело пробиться через тревогу и усталость, я успел его увидеть. В свою очередь попробовал, любопытно, какова на вкус местная сладость. Даа… Ещё не начали бодяжить продукты, как и чай – шоколад чистый, насыщенный. При том, что конфеты наверняка из самых дешёвых, другие Роберте не по карману, тем более сейчас. Но – все равно купила. Надо будет в следующий раз пирожных принести, заварных каких-нибудь. Хм, пирожных… Мясо ей нужно, много, эта бледность мне не нравится. Мясо, фрукты, свежий воздух, прогулки и покой. Уже планы строю? Да.

Разговор пока не очень клеится. А с чего бы, собственно… Она меня не ждала. Клайди-маленький ее в очередной раз невозмутимо продинамил. Она сидела, изматывая себя перед сном. А тут пожалте, изволил. Станцевать качучу на радостях? Могла и выгнать. Нет. Не могла. И она – ждала. Несмотря ни на что. Как говорится, дрожь рук – а вдруг… Тонкие дымчатые чулки… Не домашние, в них ее ноги выглядят просто потрясающе… Она ждала, надев их… Надеялась, а если… Наивно постаралась хоть как-то привлечь, вернуть былое… Или – не так уж и наивно? Снова неприятно кольнула ревность… Да о чем я вообще думаю? Хватит, и… И пей чай, милый. Чтобы сбить нехороший осадок, вспомнил смешные "заячьи" тапочки, шикарный наряд обольстительницы…

– Ты как чувствуешь себя?

– А что?

– Бледная ты, прости, что говорю, но… Давай сэндвич сделаю? Хочешь? Сыр есть же. А хлеб где?

– Клайд, ну что ты… Не хочу.

Но я уже неудержим. Атмосфера неуклонно сгущается к скандалу и истерике. А оно нам надо?

– Дорогая, не перечь. Я сейчас.

И быстро, пока еще чего-то не сказала, поднимаюсь со стула. Вот что нужно, голос, движение. Неважно, какое. Чем-то занять. Потому что все это – лишь прелюдия. Не о том она хочет говорить. И мне от нее кое-что тоже надо, причем срочно. Так… Я не зря тут все рассматривал, пока Роберта возилась, теперь ориентируюсь свободно. Быстро нарезаю хлеб.

– Масло где у тебя?

Тон намеренно беру немного грубоватый, напористый. Клайд с ней никогда так не говорил, она уже почувствовала разницу… Пусть! Не хочу я сейчас говорить ласково, этого она уже наслушалась от него. А я – не он! Роберта растерянно разводит руками, робко улыбается, слегка ошарашенная этим напором. Да, Клайди, ты явно ее не баловал вот такими знаками внимания. А что может быть лучше, чем экспромтом угощать ночью девчонку чем придется и самому это готовить. Пусть даже это и просто кусок хлеба с сыром, ибо масло, как выяснилось, на кухне у Гилпинов. Мелькает озорная мысль – устроить Роберте ночной аттракцион «инфильтрация на охраняемую территорию за маслом». Она пойдет «передовым охранением», ибо знает местность. Я буду "основными силами» и проведу собственно изъятие объекта. А что… Хорошая идея? Ну пусть она рассмеется… Дерьмо идея. Девочка на грани, не перегибай палку и угости сэндвичем, все. Протягиваю.

– Давай, ешь, – и наливаю ей еще чаю с самым невозмутимым видом. – Я тоже съем, конфетами сыт не будешь. Ешь, сказал! Тебе вообще надо питаться сейчас получше.

О, черт… Ну кто за язык тянул… Стиснул зубы, плохо… Вот и слезы…

– Клайд… Клайд… – вскочила и бросилась ничком на кровать.

Лицом уткнулась в подушку, плечи мелко затряслись. Тихо всхлипывает, ничего не говоря. А что тут скажешь… Все и так ясно. Чувствую полное смятение. Улыбалась ведь только что… Как ее теперь успокоить, как? Хочу сесть рядом, сказать что-нибудь ласковое… И – не могу. Она уже наслушалась ласковостей, продолжать? Нет.

Осторожно сажусь рядом, тихо кладу руку на плечо, а в голове полная пустота. Теплое, мягкое, и такое хрупкое плечо… Ладонь на миг ощутила гладкость кожи, закружилась голова, да что со мной… Я же не мальчик шестнадцати лет, я… Вздрагивает и отстраняется к стенке, подальше. И сквозь слёзы… Горячечно… Лихорадочно…

– Не трогай меня… Не трогай… Тебе не хочется, тебе, может, даже противно. Не надо! Не нужно этого всего…

Резко поворачивается и садится, вцепившись руками мне в плечи. Такая неожиданная сила в этих изящных маленьких пальцах, чувствую, как ногти впились в кожу. Пусть. Я вытерплю. Слезы исчертили лицо быстрыми извилистыми дорожками. Заострившееся бледное лицо с горящими глазами… Молчу. Пусть выплачется. Пусть выговорится. Пусть. Я выдержу. Выдержу. Как же трудно смотреть ей в глаза… Большие, строгие… И такие беспомощные…

– Зачем ты пришел? Ведь не было никакого обеда и не собирался никто, ты опять лгал. Ты все время лжешь. Лжешь! А я тебе не лгала никогда… Никогда… Боже… И что теперь…

Вспышка угасла, она бессильно уткнулась лбом мне в грудь, стоя на коленях и тихо качаясь. Молчу. Говори… Все говори… Ты заслужила. Чтобы тебя просто слушали. Не пытаясь заткнуть или успокоить очередной ложью.

– А я тебя ждала, все равно ждала… Каждый вечер жду… А ты… Знаешь, хочу тебя возненавидеть, всем сердцем. Как совсем недавно всем сердцем любила… Я отдала тебе все, все… И хочу забрать все у тебя… Это было бы справедливо!

Да, девочка. Это было бы справедливо.

– Хочу, хочу, хочу тебя ненавидеть! Ты не можешь, не смеешь так со мной… Со мной… Господи…

Солнышко… Не надо. Мы что-нибудь придумаем… От этой растерянной мысли меня передернуло… Что-нибудь…

– Зачем ты тут сейчас? Зачем? Испугался, что пойду к твоему дяде? Успокоить пришел? Сказать, что вот еще немного, еще неделя или две? Опять меня хочешь отправить к родителям с глаз подальше?

Надеюсь, она не заметила, как я напрягся при этих словах. Отлично. Теперь я хоть примерно знаю, в ''когда'' попал.

– Не бойся, милый. Не пойду я никуда. Для этого надо быть не мной. А я…

И она просто зарылась лицом мне в грудь, чувствую жар ее тела и как рубашка становится мокрой там, где прижалось заплаканное лицо. И безотчетно обнимаю ее, осторожно и бережно, всерьез опасаясь, что Роберта сейчас просто растает, исчезнет. А я очнусь дома, в своей постели. Эта мысль отозвалась болью, тоской, я не хочу. Слышишь меня, ты, кто все это устроил? Я не хочу. Берта… Не исчезай, прошу… Усаживаю ее рядом поудобнее, она робко обнимает меня и голова ложится на мое плечо. Затихает. И просто сидим.

– Клайд… – тихо так прошептала, – почему ты молчишь?

О, да… Ты привыкла, что в таких случаях сразу начинаются ласковые успокаивающие слова, обещания, оправдания, все вот-вот наладится, ещё только неделю подождать… На мгновение порадовался, что она сейчас не видит мое лицо, глаза… И прежде, чем я успел подумать и взвесить…

– Хочешь и далее выслушивать оправдания, обещания, просьбы подождать? Прочую ложь?

Отчетливо вздрогнула от этих жестоких безжалостных слов. Они подвели черту – все было ложью.