Не зря меня терзали смутные сомнения – директор мой новоприобретённый кинул меня ещё до начала моей деятельности. Когда я в первый свой рабочий день в конторе с диким названием «ПКТИТП» вошёл в директорский кабинет, его владелец – Лаба́зов Властимир Петрович, состроив грустную мину на своей продувной физиономии, заявил:

– Извиняй, но министерство не пропустило твою кандидатуру на начальника отдела, говорят, суки, мол, беспартийный, то… сё… Пока могу тебя только заведующим сектором взять, но ты не переживай, месяц-другой, всё устаканится, и мы тебя пропрём на должность. В этом будь спокоен.

И в самом деле, чего беспокоиться – обманул ещё до порога и высматривает хитрыми зенками, как я отреагирую. А как тут реагировать? Понимает паскудник, что в угол меня загнал – возвращаться западло, оставаться и работать под началом такого прохиндея – тоже то ещё удовольствие, но делать было нечего, и я ответил:

– Ну что ж делать, поработаем.

Властюша оживился:

– Ну и ладненько, сейчас с главным инженером поедешь в свой отдел, они сидят не в нашем здании.

В кабинет директора вошёл главный инженер – Шалыгин Юрий Иванович, мы поздоровались, вышли вдвоём из здания, прошли пешком по Лесной до улицы Горького, сели в троллейбус и покатили к месту моей работы. Отдел, в котором мне предстояло трудиться, располагался в Брюсовом переулке, минутах в десяти езды от основного здания.

Зайдя во двор старинного серого здания, мы вошли в подъезд, спустились по ступенькам – отдел располагался в полуподвале, и вошли в помещение с изрядно обшарпанными стенами. Прошли по пустому коридору, Юра завёл меня в пустой кабинет, сказав:

– Подожди здесь, – куда-то исчез.

Я стоял, оглядываясь: двухтумбовый стол, стоящий в кабинете, шкаф, какой-то самодельный деревянный стеллаж, подоконник и всё свободное пространство пола были завалены какой-то рухлядью, бесчисленным количеством папок, набитых бумагами, пожелтевшими рулонами чертежей, каким-то немыслимым тряпьём и ещё чёрт знает чем.

Потихоньку комната стала заполняться людьми, которые с любопытством разглядывали меня, последним вошёл мужик невысокого роста, у которого один башмак был перевязан верёвкой, поскольку его подошва была практически полностью оторвана.

Я стоял, смотрел своих новых коллег, признаться, их вид меня изрядно удивил. Мне немало приходилось работать и бывать примерно в таких же коллективах, но такую затёртую, зашарпанную, неряшливо одетую публику, трудящуюся в конструкторско-технологическом отделе я видел впервые. Вспоминая вечером эту встречу, я не мог воскресить в памяти, сколько в отделе мужчин и женщин, все были какие-то бесполые, а в отделе работали практически одни бабы и было четыре мужика – отсутствующий начальник Акимов, зав. технологическим сектором Юра Дубинин, зав. конструкторским Виктор Иванов и Женя Зуев. Но у всех моих коллег был какой-то безнадёжный, замыленный, равнодушный взгляд, какой, наверно, бывает у заключённых, много лет находящихся вместе в одной тюремной камере и не ожидающих скорого выхода на волю. Мне стало понятно, почему директор на мою просьбу посмотреть, с какими людьми мне придётся трудиться, ответил:

– Ну что там увидишь? Стоят люди за кульманами, чертят что-то, технологи пишут. А начальник отдела поймёт, что я под него копаю, давай без этого.

Он точно меня просчитал – если бы я увидел, в каком коллективе мне придётся трудиться, я бы точно отказался от перехода в это учреждение.

Протиснувшись сквозь толпу, главинж обратился к работникам отдела:

– Представляю вам вашего коллегу, это Рейн Алик Владимирович, он с сегодняшнего дня будет трудиться в вашем отделе на должности заведующего сектором, вопросы есть?

Мужик в ботинке с оторванной подошвой произнёс:

– А каким сектором руководить будет?

Шалыгин ответил:

– Не беспокойся Юра, не твоим. Будет создан новый сектор малоотходных технологий.

Кто-то произнёс:

– А пусть о себе расскажет.

Юрий Иванович повернулся ко мне:

– Алек Владимирович, расскажите коллегам о себе.

– Конечно. Зовут меня Алек, мне тридцать семь лет, я окончил МВТУ имени Баумана, кандидат технических наук. В разное время работал конструктором штамповой оснастки, средств механизации, занимался научной деятельностью в области создания и деформирования транспирационных композитов. Пожалуй, всё, остальное в работе.

Главинж дополнил:

– Ну в целом, я думаю, всё всем понятно, остальное, как Алек Владимирович сказал, – остальное в работе. Юр, ты подыщи Алеку Владимировичу местечко свободное.

– Найдём.

Шалыгин, распрощавшись, ушёл, а мы с Юрой, тем самым мужиком в ботинке с оторванной подошвой, пошли искать мне место. В отделе было два сектора – конструкторский, занимающийся проектированием штампов, и технологический, разрабатывающий технологии штамповки, занимал отдел четыре или пять комнатушек, работало в нём, на момент моего появления, человек семнадцать. В одной из таких комнатёнок конструкторского сектора, которым заведовал Юра, нашлось мне местечко. Чтобы втиснуть меня, пришлось раздвинуть два стоящих рядом кульмана, место было совсем никакое – тесновато, мало света, колченогий стул, впрочем, он в аккурат был под стать столу, увы, других не нашлось. Однако, дело житейское, привёл в порядок письменный столик – выкинул всё, что было на нём и в нём, сел и понял, что больше мне здесь делать нечего. Встал, сообщил Юре, что если меня будут искать, то я на выставке новых технологий и оборудования в Сокольниках.

На выставке встретил своего вузовского однокашника Володьку Рожкова, потрепались, вспомнили молодость, технилище, потом разбежались. Ходил, смотрел новые технологии, оборудование и неожиданно наткнулся на директора, который в компании главного инженера тоже болтался между забугорных экспонатов. Увидев меня, он с удивлением спросил:

– А чего ты здесь делаешь?

– Да то же, что и вы, Властимир Петрович, – слюну глотаю, глядя на чужие успехи. Ну вы правильно поступили, что отдел мне не показывали, народец там, как я поглядел, подобрался – явно к переменам не готовый.

Начальник мой новый скорчил физиономию и ответил мне, скривившись:

– А там, где всё хорошо, никто не нужен.

Мы распрощались, и я пошёл, размышляя – а ведь прав подлец, то, что меня кинул, это, конечно, западло, но ситуационно прав – чего я ждал? Толпу блестящих специалистов в смокингах, терпеливо топящихся меня у входа, в ожидании, когда я появлюсь на пороге и поведу их к сияющим вершинам? Всё, в общем-то, вполне закономерно.

На следующий день я задумался – а чем мне, собственно, заняться на своей новой работе. Может быть, сесть за доску и начать проектировать штампы, или писать техпроцессы? Зашёл к конструкторам и технологам, посмотрел, чем они занимаются, – несложные однопозиционные штампы и техпроцессы того же уровня, такие я проектировал в начале своей конструкторской карьеры семнадцать лет назад. Конструктивно и технологически я готов клепать это хоть сейчас, вопросов никаких не будет, надо будет немного разобраться с новыми обозначениями допусков, посадок, оформлением – немного поменялись стандарты, но нужно ли мне это? Подумал и решил – не буду, а то директор решит, что я прогнулся. Поехал в нашу базовую контору на Лесную и взял приказы по министерству за предыдущий год, решил понять, – а каков уровень принятия решений в Минживмаше в целом? Сидел, просматривал, дошёл до приказа, предписывающего разработать и изготовить установку измельчения и сушки грубых кормов для скота лучами лазера. Стало повеселее, и с уровнем всё понятно – молодцы ребята, и про лазер даже знают, так держать.

Изрядно помогал мне в заполнении моего рабочего времени сосед по комнате – Женя Зуев, знающий историю Брюсова переулка, как свою родовую книгу, он рассказывал мне про графа А. Р. Брюса – племянника и наследника Я. В. Брюса., про их усадьбу, которая находилась во владении Брюсов почти сто лет, про известных артистов – Голованова, Козловского, Максакова, Обухова, Качалова, Мейерхольда – и массу других, проживающих там когда-то, про балерин Гельцер, Кригер, Семёнову, причём рассказывал так, как будто он знал всех лично и бывал у них в гостях. Про палаты XVII века Арасланова, городскую усадьбу Сумарокова – Голицына, Англиканскую церковь св. Андрея. Историю жилого дома артистов Большого театра архитектора Щусева – мне кажется, просидев несколько месяцев с этим рослым, полноватым технологом в одной комнате, наконец что-то узнал новое для себя о городе, в котором я родился и прожил почти сорок лет.

Позвонил главный инженер:

– Алек Владимирович, тебе надо скатать в командировку, начальник отдела технического перевооружения – Арнольд Карлович Титов, со своими ГИПами едет. Прокатись с ними, всё равно тебе пока делать нечего, развеешься, завод посмотришь, тебе придётся потом с ними работать.

– Не вопрос, скатаю.

Я поехал на Лесную, выписал командировку, зашёл к Титову – познакомились, договорились встретиться прямо в аэропорту, в центре зала, в день отлёта.

В день отлёта ни Титова, ни его коллег я в аэропорту не встретил, поболтавшись по аэропорту и простояв без толку у стойки регистрации, вернулся на работу, сообщив Шалыгину, что в аэропорту мы не нашли друг друга. Главинж весьма был недоволен этим обстоятельством и, явно решив, что я просто манкирую его распоряжениями, бросил трубку. На следующий день, заехав на Лесную, я зашёл в кабинет главинжа:

– Здрасьте, Юрий Выныч! А, что мне с билетом неиспользованным делать? Как перед бухгалтерией отчитаться?

Шалыгин посмотрел на меня с неподдельным удивлением, взял в руки билет, изучив его, сказал:

– А делать будем вот что.

Он достал из ящика письменного стола лист бумаги, прилепил к нему авиабилет, густо смазав его канцелярским клеем, написал внизу: «Оплатить», и расписался. Протянув мне листок с билетом, сказал:

– Возьмёшь лист бумаги, наклеишь командировку, внизу напиши объяснение и сдай всё в бухгалтерию. Так как получилось-то, что вы не встретились в аэропорту?

– Да кто её знает – не нашёл. А они-то на заводе? Всё в порядке?

– Да хрен их поймёшь, на заводе вроде появились, но на связь не выходят. Где они, не пойму, забухали, что ли? Ладно, разберёмся. Ты сам-то чем занимаешься?

– Да ничем, рассказы слушаю про историю Москвы.

– Ладно, зайди к моему заму, он тебе придумает занятие, ну давай, будь.

Сдав в бухгалтерию отчёт по несостоявшейся командировке, я направился в кабинет к Рыжову Игорю Николаевичу, заму главинжа. Как оказалось, он был мужиком весьма неглупым, не был глубоким специалистом ни в одной из машиностроительных технологий, но весьма верно понимал направление их развития, доверял мнению специалистов, в целом был незлобив, мы с ним сотрудничали всё время, пока я трудился в ПКТИТПе весьма плодотворно.

Рыжов встретил меня радостной улыбкой.

– Алек Владимирович, давно хотел с вами пообщаться. Ну как вам у нас?

– Да никак.

– А чего так?

– Вы в курсе наверняка.

– Ну это дело мы поправим, но давай как-то потихонечку вместе двигаться к цели.

– Это каким образом?

– Ну для начала позволь поинтересоваться, как тебе отдел показался?

– Просто беда.

– А в чём конкретно?

– Да во всём, помещение – как будто для хранения использованной ветоши, народ под стать – какие-то все как мешком прибитые, тематика отдела меня повеселила – я такую оснастку двадцать лет назад рисовал будучи техником-конструктором, а так всё здорово.

– Так для этого тебя и пригласили, чтобы ты порядок навёл.

– Ага, я так и понял. А как наводить, из-за спины начальника? Или навести и тихо смылиться?

– Ну тебе же Властимир Петрович объяснил, создавшуюся ситуацию, чего уж теперь. Давай работать начинай, сам понимаешь, что-то делать всё равно надо. Вот ты скажи, если бы ты был начальником отдела, с чего бы ты начал?

– Для начала я бы притащил пяток ребят конструкторов и технологов, чтобы было на кого опереться. Потом присмотрелся бы к сотрудникам, возможно, кого-нибудь бы и вычистил, но это не обязательно – если создать сильное конструкторско-технологическое ядро, то кого-то можно будет подтянуть, кто-то сгодится на деталировке и простеньких техпроцессах. А вот с изменением направления работы отдела быстро не выйдет, пока продолжал бы то, что есть, а сам поездил бы по заводам, поискал, поговорил, какие-нибудь мысли бы в голову пришли, я так думаю.

– Ну вот давай начинай потихонечку – начни с ребят.

– Не вопрос, но если меня кинут, то я уйду вместе с пацанами, вот тогда у вас вся работа в отделе точно встанет.

– Всё будет в порядке, это я тебе точно говорю, начинай смело. У меня к тебе просьба есть. Наш отраслевой головной институт – РОСНИИТМ, разработал какие-то рекомендации по стимулированию производительности труда, или чего-то там ещё. Наши экономисты смотрели, всё вроде понятно, но детально не разбирались, что там и как. Вот тебе брошюра. – При этих словах он, покопавшись, извлёк из стопки бумаг на столе пухлую книжицу формата А5. – Возьми, покопайся, попробуй, может, получится что-то дельное для конструкторско-технологических отделов слепить.

– А я что, экономист, что ли?

– Понимаешь, какая штука, экономисты эти, бывает, вроде бы дельные штуки пишут, но как их конкретно применить, не всегда сами понимают, а нам их понять тоже непросто, да и времени на них нет. А сейчас распоряжение по министерству, надо внедрять. Так вот, смотри, у тебя времени сейчас жопой жуй, посиди почитай, что они понаписали, и попробуй написать рекомендации для отделов типа твоего и вообще для конструкторских, получится хорошо, ну а если не выйдет, тоже не беда.

Надо сказать, что я даже обрадовался его предложению, – рассказы Жени Зуева были хороши, но стали приедаться.

Прочитав методичку РОСНИИТМа, решил, что прежде, чем писать что-то, надо «прожевать» изложенное мозгами, и, отложив в сторону написание методички, стал размышлять, с чего начать поиск новых кадров.

Не знаю, почему, но первым делом я поехал в ВПТИ тяжмаш, в отдел, где я впервые встал к кульману, наверно, захотелось на секундочку стать снова тем двадцатилетним парнем, который, распрощавшись со своей слесарной юностью, пытаясь освоить проектирование технологической оснастки, пришпандорил к своему первому штампу пружины возвратного хода. Когда миновал проходную завода «Металлист», понял, что чувствую те же подъём и волнение. Всё поменялось, отдел, в котором я работал, переместился в новое здание, построенное на месте волейбольной площадки, где мы отрывались с Сашкой Ефановым, свалив потихоньку из отдела. Начальник мой бывший стал директором института, из друзей и коллег в отделе остались только Соня и Серёга Иванов. Поговорили, Сергей стал заведующим сектором и менять ничего в своей жизни не собирался, Соня тоже чувствовала себя комфортно, но указала мне на одного парня, толкового конструктора, не очень довольного своей зарплатой. Володя Сафонов, так звали этого парня, согласился перейти на работу конструктором первой категории, где-то через месяц он уже стоял за доской в Брюсовом переулке.

Потом я поехал в НИИТавтопром, вполз змей тихой сапой, мол, ничего не делаю, зашёл, скучая, повидаться, почеломкаться, потрепаться. И в самом деле, увидел всех, с кем трудился, поговорил и потихоньку уволок Андрюху Семизорова, которого помнил по работе техником в группе Линькова, Андрей стал приличным конструктором за эти годы.

Непосредственный начальник мой – Акимов Владимир Николаевич, мужик был не зловредный, внимания никакого на меня не обращал – так, здоровались, если увидимся, что, впрочем, случалось нечасто. Появление тридцатилетних парней в отделе его обрадовало, и хотя он явно понимал, что неспроста сижу я, ни хрена не делая в его отделе, тем не менее говорил мне:

– Алек Владимирович! Очень хороших ребят привели, если у вас такая возможность будет, то давайте ещё – примем всех.

С Юрой Дубининым, заведующим конструкторского сектора, я иногда от безделья ходил покурить. Происходило это так: летом в комнате конструкторов всегда было настежь открыто окно – у окна стоял письменный стол, рядом табуретка. Юра вставал на табуретку, с неё шагал на стол, далее на подоконник, затем, слегка нагнувшись, выходил в неглубокий приямок и оттуда прямо во двор. Я следовал за ним, мы доходили до скамейки, стоящей невдалеке, садились, закуривали, разговаривали. Во время нашего первого перекура я поинтересовался:

– Юр, что ты ходишь в башмаке с оторванной подошвой, как бомжара, неужто ты не можешь позволить себе какие-то простенькие ботинки.

Он с удивлением взглянул на меня:

– Так меня здесь никто не видит.

– А подчинённые твои, коллеги, да уважение к самому себе у тебя, в конце концов, есть?

Юра ничего не ответил, но на следующий день он появился на работе в весьма приличных туфлях.

Однажды Юра, изрядно поддав, водился за ним такой грешок, пригласил меня перекурить, завёл какой-то туманный разговор о том, что я многого не знаю и не понимаю, смысла которого я не смог понять, и спросил его:

– Не пойму тебя, что ты мне сказать хочешь.

Юра ухмыльнулся, откинулся на спинку скамейки, взглянул на меня искоса и произнёс:

– Не выйдет у тебя ничего.

Вот тут я понял, почему он петлял вокруг и около.

– Это не только у меня не выйдет, у кого-то, кто повыше.

– А есть кто-то и их повыше.

– Не шибко огорчусь, если б мне показали пораньше то, куда я попал, вряд ли мы с тобой бы беседовали.

Мы разошлись, размышляя о том, что каждый имел в виду.

Надо сказать, с появлением в коллективе двух молодых тридцатилетних парней в дамской его части тоже стали происходить перемены; к моему удивлению, оказалось, что у нас работает несколько молодых и вполне приглядных женщин. Ума не приложу, где они были до этого, где прятались?

Шалыгин сообщил, что мне пора ехать в командировку, и снова с Титовым. На этот раз, чтобы не было осечки, мы детально договорились с Арнольдом и добрались до места без приключений. Кроме нас с Титовым, было ещё двое – ГИПы из его отдела. Утром, по приходе на завод, меня сразу взяли в оборот – Титов попросил помочь заводскому персоналу разобраться с какой-то проблемой и представил меня цеховому технологу:

– Вот, Николай, знакомься, это Алек Владимирович, кандидат наук по штамповке, он вам поможет все проблемы решить.

Мы отошли в сторону, присели к письменному столу.

– Ну что, Николай, давай рассказывай, что у вас не так.

– Да у нас при гибке косынка трещит, причём через раз, то нормально, то трещина.

– Показывай чертёж.

Николай развернул чертёж, на котором была изображена косынка из ст.3 – углеродистой конструкционной стали обыкновенного качества, согнутая под угол девяносто градусов. Толщина косынки была шестнадцать миллиметров, и гнулась она на такой же радиус.

– Должна гнуться, немного близко к пределу – радиус гиба равен толщине, но не критично, должна гнуться. Если все трещат, значит, сталь не соответствует нормативу, но это в заводской лаборатории определим на раз.

– Да нет, не все. Часть трескается, а часть нормально.

– Чудны дела твои, господи, а ваши ещё чуднее. Давай так – у вас в цехе кромкогиб есть?

– Есть.

– Ты поставь на него шестнадцатимиллиметровый пуансон и нарежь заготовок небольших, будем гнуть с тобой. Ты когда сможешь?

– Через полчаса.

– Вот через тридцать минут и подойду.

– Сами найдёте?

– А что, у вас много кромкогибов?

– Два, но они рядом стоят.

– Ну вот видишь, рядом, аж два стоят, ну уж тогда точно найду.