Может, позвонить ещё раз? Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз! Нет, лучше не стоит? Наверняка, Вадим уже внёс мой номер в «чёрный список».

Вышла из-за стола, направилась в сторону туалета. Сжала трубку крепче, чтобы не выронить из моментально вспотевшей ладони, набрала номер непослушными дрожащими пальцами. Вместо гудка из трубки полилась весёлая, зажигательная музыка. Музыка, под которую мы с Вадимом так лихо отплясывали на пляжной дискотеке, под чёрным куполом неба, под колдовским жёлтым оком луны. Оглушительно пахло морем, нагретым после дневного зноя асфальтом и дымящимся на мангале шашлыком. Как же счастливы мы были тогда! Как влюблены друг в друга! И даже мамина обида, её демонстративное молчание не могли омрачить наше счастье, солнечное, молодое, живое. Но, наверное, в жизни за всё нужно платить, за каждую улыбку Фортуны, за каждую минуту счастья, за каждый солнечный луч.

После этой поездки в наших отношениях с Вадимом что-то поменялось. Да, мы по-прежнему встречались в небольшой квартирке на десятом этаже, посещали театры и кино в неизменной компании моей мамы, болтали по телефону каждый вечер, но мне казалось, что между нами растёт стена, пока тонкая, но с каждым днём становящаяся всё плотнее. Что-то тревожило, угнетало Вадима, и я это ощущала. Задавала вопросы, пытаясь докопаться до причины странного состояния своего парня, но тот лишь огрызался, отмахивался, ссылался на загруженность на работе. Я делала вид, что верю, называла себя кликушей и паникёршей, но ощущение какой-то неправильности не покидало.

И вот вчера случилось то, чего я в тайне боялась.

Я сидела на старом диване. Вадим курил, выпуская седые струйки дыма во влажную синь поздней осени. Клокотал лифт за стеной, за окном просигналила чья-то машина. И внезапно мне показалось, что эту маленькую квартирку со старым диванчиком, скрипучими половицами, громоздким сервантом, доставшимся Вадиму в наследство от бабушки вместе с квартирой, помпезную люстру под пожелтевшим потолком, обои в пошлый цветочек и пыльные тяжёлые шторы я вижу в последний раз. Ощущение напугало. До мурашек, до слабости во всём теле, до противного комариного писка в ушах.

Затяжка, ещё одна и ещё. Жилистая спина мужчины, обтянутая клетчатой рубашкой, напряглась, как перед броском в бурную реку. Затем, тонкие, аристократические пальцы небрежно бросили окурок в пепельницу, вновь чиркнули зажигалкой, и вместе с дымом, в пропахшую сыростью, бензином и гнилой листвой осеннюю хмарь полетели слова, такие же серые, пустые и горькие, как сигаретный дым.

– Я больше так не могу, Лиз, – выдохнул Вадим. – Надоело, до изжоги, до зубной оскомины. Сколько можно скрывать своё пристрастие к табаку перед твоей мамашей? Ходить на свидания святой троицей, мать, дочь и я в качестве святого духа? В театр с мамой, в кино – с мамой, в парк – с мамой. И даже, свалив от неё к морю, мы так и не смогли избавится от её всевидящего ока. Она же каждый наш шаг, каждое наше действие контролировала. Знала бы ты, как меня бесили эти дурацкие, ежечасные отчёты по скайпу, о том, что ели, когда спать легли, куда ходили. Нудные нравоучения о вреде алкоголя, о важности режима дня, о пользе омлетов. В те дни, мне казалось, что она всегда с нами, и даже в постели нас трое. Кому расскажу – засмеют.

– А ты не рассказывай, – улыбнулась я, пытаясь всё обратить в шутку, остановить начинающийся селевой поток. – Просто мы с тобой такие необычные, нестандартные. Ведь быть, как все – скучно.

Вадим взглянул на меня с таким отвращением, что моя неуверенная улыбка скривилась, как перед рыданиями.

– Ты дура или прикидываешься? – прошипел он, сжимая кулаки.

За год наших с ним отношений, я видела Вадима всяким, весёлым и огорчённым, нежным и порывистым, раздражённым и спокойным, но таким, как в тот день – никогда. Мне вдруг на миг показалось, что мужчина сейчас меня ударит, столько ненависти, столько омерзения, столько злости было в его взгляде. А по лицу растеклась мертвенная бледность, ещё немного, и изо рта пойдёт пена.

– Идиотка, – выплюнул он, и этот плевок долетел до самой моей души. – Ты мне противна, неужели так трудно это понять! Мне противны наши отношения! Почему, скажи мне, я должен лизать жопу твоей мамаше, таскать её по ресторанам, театрам и киношкам? Платить за неё? Покупать цветы и подарки не только тебе, но и ей? Проводить выходные не с тобой и своими друзьями, а с тобой и твоей мамашей? А секс? Всевышний, да разве ж это секс? Мы выкраиваем время, прячемся от вездесущего ока твоей мамочки. Отключаем телефоны, сочиняем легенды, ради пятиминутного перепиха, во время которого, ты лежишь как бревно, размышляя, а не догадается ли твоя мамаша? Ведь мы ещё не женаты, а секс до брака – недопустим!

Последнюю фразу Вадим произнёс мерзким глумливым тоном, настолько мастерски копируя выражение лица моей мамы, что стало обидно, а щёки опалило нестерпимым жаром.

Ощущение краха накрыло плотным, пыльным покрывалом. В груди что-то сжалось до боли, до слёз. Остановить! Всё исправить! Немедленно!

– Ты прав, – заговорила я, стараясь казаться спокойной, хотя пальцы предательски дрожали, а в горле застрял комок, ворсистый и сухой. – Моя мама принимает слишком много участия в нашей жизни. Я поговорю с ней.

Страшно! Я никогда не думала, что расставаться настолько страшно.

– Поздно, – слово разлилось едким, горьким ядом, в воцарившейся нехорошей, какой-то густой тишине. – Оставь меня, Лиза, уйди. К маме и папе. К своей работе, к своему жизненному плану. Мне нужны нормальные отношения, со здоровым сексом, с перспективой создания семьи.

– Тогда, тебе нужно искать сироту, – усмехнулась я, и сама подивилась тому, насколько спокойно звучит голос, хотя внутри всё дрожит и сжимается. – У любой женщины есть мама, которая может стать твоей тёщей.

Хваталась за соломинку, искала зацепку, причину, чтобы остановить, задержать Вадима. Любой ценой, унижениями, запугиваниями, внушениями чувства вины, подкупом. Только бы остался, только бы не покидал!

– Меня ты знаешь, я неприхотлива, некапризна, экономна, серьёзна, честна. А какой будет другая?

– В любом случаи, не такой, как ты, – отрезал Вадим, давя окурок в пепельнице. – Уходи, Лиза.

Нужно было что-то делать, что-то предпринимать! А время шло. Ускользало секунда за секундой. В груди разрасталась глыба льда, твёрдая и холодная. Ещё приступа панической атаки мне сейчас не хватало!

– Алина, – выдохнула я с трудом, Имя обожгло кислотой, едкой, даже в горле запершило.

Ну, конечно, Алина – новенькая медсестричка, деваха распущенная и недалёкая, которую, месяц назад, взяли мне в помощницы, вместо Клавдии Ивановны, вышедшей на пенсию. Не зря эта деваха околачивалась в кабинете массажа, то шея у неё болит, то в пояснице стреляет. И я- дура наивная, ничего не замечала, или не хотела замечать? Ведь я- такая правильная, серьёзная, умная, скромная. Как меня можно променять на грубоватую, бесцеремонную, поверхностную Алину? А, вот как оказалось, можно. Не нужны мужчинам правильные и скромные, они им быстро надоедают. С правильными и скромными не перепихнёшься по-быстрому на массажной кушетке в обеденный перерыв, не схватишь за грудь в лифте, не подаришь чулки или кружевное нижнее бельё, чтобы потом сорвать всё это во время страсти. Таких не обмажешь сливками и не станешь слизывать с обнажённого тела. Правильных и скромных водят по театрам, филармониям. С ними чинно гуляют в осеннем парке за ручку, читая стихи, провожают до подъезда, робко целуя в щёчку. Скукотища смертная!

– Не говори глупостей, Лиз, – устало произнёс Вадим, садясь рядом со мной на диван. – Алина здесь ни при чём. Просто, я больше тебя не люблю. Ты не устраиваешь меня ни как женщина, ни как личность, ни как будущая супруга. Ты- тень своей мамаши, её отражение. А меня бесит твоя мамаша.

Последнюю фразу Вадим произнёс раздельно, громко, с нарочитой злобой.

Я смотрела на него, на голову, увенчанную чёрными кудрями, на тонкую шею, на выпирающий кадык, на острый подбородок, на сведенные к переносице густые брови, на длинный нос и плотно-сжатые узкие губы. Смотрела и понимала, что безумно люблю этого мужчину. Мужчину- романтика, мужчину – весельчака и балагура, мужчину – ангела, внимательного, великодушного, благородного. Он прав, я долго, слишком, непозволительно долго злоупотребляла его терпением, его чуткостью, его трепетом передо мной. Ни каждый бы выдержал характер моей мамы. А он терпел, улыбался, шутил. Но долго это продолжаться не могло. Да, я сама виновата. Но как же всё исправить? Ведь это ещё не конец? Ведь есть же какой-то способ удержать Вадима?

– Вадим, давай уедем от неё, на север, в пустыню, к чёртовой бабушке! Увези меня! Только не оставляй, не бросай!

Я кинулась к нему, как в воду, желая ощутить тепло его тела, услышать мерный стук сердца, почувствовать прикосновение узких, слегка влажных ладоней на своей спине. Кинулась и с начала не поняла, каким образом оказалась лежащей на пыльном протёртом ковре с тошнотворными серыми узорами. А когда осознала случившееся, разрыдалась, громко, надрывно, в полный голос.

– Не унижайся, – жёстко прозвучали слова откуда-то сверху. – Уходи! Мне противно смотреть на тебя! Ты жалкая, ты гадкая, ты слабая. Не вынуждай меня выбрасывать тебя за дверь, как приблудную псину.

Как добралась до дома, не запомнила. Сбросила в прихожей куртку и ботинки, прошла в ванную, затем, закрылась в своей комнате, рухнула на кровать и долго лежала, уткнувшись в подушку.

Стучала в дверь мама, что-то говоря о семейной традиции собираться за ужином, возмущался отец, А я плакала. Имею ведь я такое право – поплакать? Не всё же радовать мамочку и папочку своими успехами, улыбаться да порхать?

– Лиза, я всё тебе сказал, – прозвучал усталый голос из трубки. – Забудь этот номер. Где твоя девичья гордость?

Смешок, щелчок, тишина. Скользкая, с привкусом соли. А может, это слёзы бегут по лицу? Всё кончено, больше не будет Вадима, торопливых встреч в его маленькой квартирке, долгих вечерних разговоров по телефону, не будет счастья.

А в зале играла музыка, за нашим столиком велась оживлённая беседа. Бывшие однокурсники радовались встрече, вспоминали прошлые студенческие деньки. Их жизнь удалась, и теперь эти люди могли с полным на это правом, опрокидывать в себя рюмку за рюмкой, заказывать друг для друга песни ресторанному музыканту, и пьяно философствовать о предназначении человека, линиях судьбы и закономерностях событий. Поспешила туда, к счастливым матерям и жёнам, к успешным гастроэнтерологам и пульмонологам, к людям, которых я когда-то, что уж греха таить, немного призирала, осуждала за недостаточное рвение в учёбе, раздолбайство, молодую, студенческую бесшабашность и безответственность. Раз уж пришла, надо напиться, утонуть в пусть неестественном, пусть натужном, но всё же веселье. Ведь не для того же я поругалась с родителями, чтобы вот, прямо сейчас уйти. Да и новому, для моей скромной зарплаты, слишком дорогому платью, которое я вряд ли когда-то ещё надену, незачем пропадать.

– Лизок! – пьяно завопил кто-то из однокурсников. – Давай выпьем за встречу!

Я вместе со всеми чокнулась своей рюмкой, а потом, опрокинула в себя золотистую жидкость с терпким вкусом.

Через несколько минут ощутила, как окружающие краски становятся ярче, музыка веселее, компания теплее. Хороший вечер, душевные люди, отличный коньяк. И шут с ней, с несостоятельностью в жизни! У меня есть в рукаве козырная карта – мой дар. Я воспользуюсь им и верну себе Вадима. Ведь в любви, как на войне хороши все средства. А инквизиция пусть катится ко всем чертям!

Но, кажется, я вновь разбудила лихо, правда уже не в лице матери. К нашему столику направлялся один из инквизиторов, широкоплечий, высокий, гладковыбритый. Всё, и стильная стрижка с пробором на бок, и золотые запонки, и туфли, наверняка из крокодиловой кожи, просто вопило о его достатке. Он двигался плавно, по-кошачьи, словно вовсе и не вливал в себя бокал за бокалом. Отутюженный, дорогой костюм кремового цвета сидел на нём идеально, хотя, было заметно, что немного стеснял своего обладателя. По всей вероятности, мужчина привык носить более свободную и лёгкую одежду.

Самодовольно улыбаясь, он подошёл к нам, обдавая холодным запахом своего дорогого парфюма.

Спокойно, Лиза! Ты ему не нужна, он просто хочет о чём-то спросить. Сейчас узнает и уйдёт, отвалит, сгинет. А ты незаметно покинешь ресторан. Ведь этот красавчик не на работе, он отмечает свой профессиональный праздник, отдыхает.

– Позвольте пригласить вас на танец, – услышала я рядом. Ласковый голос, бархатный, вкрадчивый. Урчание тигра перед трапезой. Тигра, знающего, что его жертва никуда от него не денется. Зелёные глаза пронизывали насквозь, гипнотизировали, завораживали, затягивали смертельной воронкой. И я невольно отметила, насколько гармонирует эта зелень с каштановым цветом его волос. Идеальный мужчина, красивый, сильный, властный, но весьма опасный, для таких, как я.

Пауза затянулась, весёлая фривольная песенка сменилась какой-то лирической тянучкой. А я ощутила лёгкий укол в области сердца, не больно, но довольно чувствительно. Дрожь усилилась. Показалось, что мне перекрыли кислород. Воздух стал густым, горячим, непригодным для дыхания. Да, мне стало страшно, и этот страх отуплял, до слёз, до головокружения, до отчаянного желания звать на помощь. От человека в кремовом костюме веяло тьмой и стылостью застенков, словно за мной явилась сама смерть.

– Беги! Беги! Беги! – кричали мне все инстинкты, но тело онемело от животного, иррационального ужаса. Я почувствовала противную струйку холодного пота, пробежавшую по спине.

– Лиза! – кто-то потряс меня за плечо, толи Нина, толи Катя. – К тебе обращаются, ты слышишь?

– Так вас зовут Лиза? А я -Архип, – улыбка мужчины превратилась в оскал, глаза вспыхнули азартом. – У вас чудесное имя. Идёмте!

Большая, крепкая, горячая рука потянула меня в центр зала, не грубо, но весьма настойчиво.

В том, что у нас получится красивый танец, я очень сильно сомневалась. Колени мои подкашивались, тело сотрясалось, как в лихорадке. Вот только незнакомцу было, по всей видимости, на это наплевать. Он властно притянул меня к себе, одну свою ладонь жёстко припечатал к моей талии, в другой утонула моя рука. Мы закружились.

– Вы боитесь меня, Лиза? – вкрадчиво, словно легонько щекотя спросил инквизитор.

– Нет, с чего вы взяли? – совсем не вежливо отрезала я, стараясь не смотреть в густую ядовитую зелень его глаз. – Мои документы в полном порядке, и мне нечего бояться.

– Боитесь, – мужчина обнажил ряд белых ровных зубов в хищной ухмылке, а ладонь ещё крепче сжала мою руку. – Это абсолютно нормальная реакция ведьмы на первую встречу с истинным инквизитором. При дальнейшем общении ощущения притупляются.

– Надеюсь, мы ограничимся первой и единственной встречей, – брякнула я и, сразу же, осеклась. Ну, зачем так грубо? Ведь мне, пока, ничего плохого этот человек не делает. А если буду продолжать хамить, вполне может сделать. Аккуратнее, Лиза!