Аришку я заметила сразу. Она сидела под искусственным деревцем, поставив локти на столешницу и опустив на ладони голову. Перед девушкой дымилась чашка с ароматным кофе.

Знала, что это всего лишь лучшая подруга, что мы всегда понимали друг друга. Но от чего– то колени мои дрожали, и руки тряслись так, будто бы я, а не она вливала в себя стакан за стаканом. С чего начать разговор? И нужно ли вообще выяснять отношения здесь, в общественном месте? Но если не здесь, то где? Будет ли у меня возможность встретить Аришку в одиночестве, без Светки?

Я отодвинула стул и села напротив подруги. Та лениво открыла опухшие и покрасневшие глаза.

– Тебе не следовало так много пить. За веселье приходит расплата, – заметила я, чтобы начать разговор.

И это оказалось моей ошибкой. Я поняла свой промах уже на половине произнесённой фразы по тому, как губы Арины сложились в жёсткую грубую полоску.

– Зато мне будет что вспомнить, – каркнула подруга и тут же сделала большой глоток из чашки, успокаивая боль в саднящем горле.– А что вспомнишь ты? Как доставала весь класс своими идиотскими докладами, беседами и конкурсами знаний? Как унижала людей лишь по той причине, что их отцы простые работяги? Как во всём подчинялась самодуру и снобу папочке? Не удивлюсь, если ты умрёшь девственницей.

Последнее замечание подруги от чего– то показалось мне наиболее обидным.

– Арина! – строго прикрикнула я, как и раньше, когда подруга забывалась. Обычно после этого рыжая ведьма примирительно поднимала руки и улыбалась, но сегодня мой окрик не подействовал.

– Что «Арина»? Ты думаешь я боюсь? Да не хрена я тебя не боюсь. Надоело! Знаешь, в тот момент, когда ты раздавила Светку, заставив нацепить эту дурацкую пижаму, у меня в голове что– то щёлкнуло. Я увидела всё происходящее другими глазами. Передо мной разворачивалась сцена с участием не двух глупых школьниц, а двух социальных слоёв. Ты – олицетворение верхушки общества, СГБ, который управляет всеми сферами в нашей стране. Светка же– народ, забитый, трясущийся за свою жизнь и жизни своей семьи. Беспомощный, слабый, зависимый и униженный. И мне так противно стало, так гадко. Ведь я тоже из этого народа, так же боюсь тебя и тебе подобных, так же стараюсь угодить, так же опасаюсь произнести лишнее. Ты зовёшь меня в свой дом. А я не хочу туда идти, не хочу встречаться с презрительной улыбкой твоей матери, чувствовать изучающий взгляд твоего отца. Ты угощаешь меня деликатесами, а мне кусок в горло не лезет. Ведь сегодня я в милости, а завтра меня могут обвинить как в воровстве, так и в шпионаже в пользу Далера.

Голос подруги звучал ровно, как– то даже обречённо. Она всё для себя решила и сейчас просто ставила меня перед фактом. Ох, лучше бы она кричала, материлась, и извергала проклятия на мою голову. Но Арина размеренно и аккуратно укладывала один кирпич на другой, строя склеп для нашей дружбы. И я ощущала всю тяжесть этих слов– кирпичей, всю горечь и всю правду.

– Да, вполне возможно, я была не права, ведь людям свойственно ошибаться. Ты мне указала на мои недостатки, и я, как человек адекватный и зрелый, готова исправиться.

Мне хотелось, во что бы то ни стало вернуть ту прежнюю рыжую – бесстыжую, легкомысленную Аришку, наше доверие, и ради этого была готова пообещать что угодно, хоть спутник с неба.

Подруга покачала головой, печально, по– взрослому. Бледные, не накрашенные губы растянулись в мягкой, но насмешливой, снисходительной улыбке.

– Нет, Верка, ты не сможешь измениться. Мы такие, какими нас воспитали родители, мы то, что вложили в нас до четырёх лет.

Кафе наполнялось людьми. Уже почти все столики были заняты. Скрежет отодвигаемых стульев, стук ложек, чей– то смех, детское лепетание, тихие разговоры.

– И что теперь? – беспомощно взглянула я на подругу.

– А ничего, – Аришка пожала плечами. – Мне надоело тебе подчиняться, надоело сидеть в твоей комнате и готовиться к очередному докладу о величии триумвирата и СГБ, слушать разглагольствования твоего отца, вязать с тобой и твоей матерью. Мне всего восемнадцать, я хочу танцевать, сидеть в кафе, встречаться с мальчиками. И со мной согласится весь класс, Вероника. Сама посуди, где бы ты не появилась, на какую бы вечеринку не пришла, праздник превращается в пытку. У Дена на днюхе ты что вытворила? Выстроила нас в одну шеренгу, как на уроке физкультуры и прочла нам лекцию о чистоте языка и вреде сквернословия. Видите ли нашей умнице Краевской не понравилось, что Петька спел несколько матерных частушек. Тьфу! А у Светки? Вовка и Наташка спокойно целовались на балконе, никому не мешали. Но тебе, такой чистенькой и непорочной, пришлось это не по нутру. Помнишь, что ты учудила? С начала, отчитала их, как строгая тётушка, а потом, дабы и всем остальным не было повадно, заставила весь класс делать домашку. И мы сидели нарядные, за накрытым столом и учили уроки. Несколько лет подряд, мы с девчонками собирались у тебя, чтобы петь под рояль в компании твоих родителей. А нас, между прочим, пацаны в клубе ждали. Знаешь, Верка, поступи хоть раз по-человечески. Избавь нас от себя, дай повеселиться, побыть самими собой. Я говорю тебе всё это, так как больше сил нет молчать. В конце концов кто-то должен открыть тебе глаза. Сама ведь не додумаешься. Да, вы с папашей можете посадить меня, в нашей стране всех подряд сажают. Но дружба с тобой такая же тюрьма, такая же несвобода.

Тоска навалилась на плечи тяжёлым покрывалом. Аришка отдалялась стремительно, неумолимо. Невидимая стена между нами крепла. Нужно было что– то говорить, в чём– то убеждать. Но мысли юркими разноцветными червяками путались между собой, ускользали.

Внезапно тоска и отчаяние сменились ужасом. Затрепыхалось сердце, грозясь выскочить из грудной клетки. Всё вокруг казалось угрожающим и белый, слишком яркий свет за окном, и люди, больше напоминающие монстров. Почему я раньше не замечала, какие у них безобразные лица. Мерзкие звуки, отвратительные запахи кофе и выпечки. Они несут смерть. Здесь всё несёт смерть. Каждый стол, каждый стул, и эти светильники в форме раскрытых цветков. Какие острые углы у всего, что находится в этом кафе. Как легко они могут впиться в плоть, разорвать мышцы и сухожилья. Это место хочет убить меня, это ловушка. Бежать! Немедленно бежать!

Я взглянула на подругу, она уже мчалась к выходу, опрокидывая стулья, смахивая со столов посуду. Ревели дети, причитали мамаши, матерились мужчины. Какой– то старик обмочился прямо себе под ноги и застыв на одном месте, стоял и взирал на всё происходящее остекленевшим от ужаса, взглядом.

Вместе с несколькими людьми я тоже кинулась к двери. Небольшая давка, удар локтем в живот, чей-то плач. Пробкой вылетаю в коридор и мчусь по направлению к лифтам.

Чьи– то руки обхватывают меня, притягивают к твёрдой груди. Ладони скользят по спине, успокаивая, расслабляя. Чувствую знакомый запах морского бриза, грозы, хвои и полевых трав, слышу тихие слова.

– Всё, успокойся, с тобой ничего плохого не случиться. Ты всего лишь испугалась.

Голова вновь стала ясной. Я тут же выбралась из объятий голубоглазого и отступила на два шага назад. Парень улыбался. Мне же стало неловко, будто бы это я сама бросилась к нему обниматься.

– Здравствуйте, – выдавила я из себя, чувствуя, как краска стыда расползается по щекам, как растекается по шее. В глазах защипало.

А плитка на полу белая, ровная, с серыми вкраплениями. Туфли Михаила блестят так, что в них можно смотреться, словно в зеркало.

– Здравствуйте, Вероника.

Голос мягкий, но глубокий. Он завораживает, его хочется слушать и слушать. А как он ругается таким голосом? Может быть он и не орёт вовсе, а просто выговаривает, спокойно, внушительно.

– Как вы себя чувствуете? – он проговорил это так, будто бы ему не всё равно, будто бы действительно интересовался моим здоровьем.

– Хорошо, – ответила я. Кожа нестерпимо горела. Казалось, что быть краснее, чем я сейчас просто невозможно.

Психологи советуют:

« Чтобы избавиться от смущения и перестать краснеть, необходимо вспомнить что– то смешное. Если же это не помогло, попробуйте составить план на ближайшие несколько часов. Мысли об обыденных делах вернут вам душевное равновесие».

Вот только ничего смешного в голову не приходило, а дел у меня никаких не намечалось.

Я уж было хотела вежливо распрощаться и подняться в номер, чтобы поплакать в подушку, как Михаил произнёс:

– Ну, если ваше здоровье в порядке, предлагаю покататься на лыжах.

Странный тип. Ему что, пригласить некого? К чему ему девчонка, да ещё и не совсем красивая. Может, до него дошло, наконец, кто мой папа? Откажусь. Во– первых– я не люблю ни лыжи, ни коньки, ни санки. Во-вторых – с какой это радости я буду гулять с незнакомым парнем, гораздо старше меня. Мама и папа не одобрят подобной выходки. Да и о чём мне, школьнице с ним разговаривать?

– Спасибо, – ответила я. – Но мне сейчас не до этого. Я поссорилась с лучшей подругой, и у меня совсем не то настроение.

– Вот мы и поднимем ваше настроение.

Парень явно не собирался отступать. А вдруг он маньяк? Хотя, если бы он был маньяком, то воспользовался ситуацией ещё вчера, не тратя время на уговоры.

– Вы только не обижайтесь, – начала я как можно твёрже и решительнее. Если буду мяться и мямлить, он решит, что я набиваю себе цену или просто стесняюсь. – Юная девушка в компании взрослого мужчины будет смотреться как – то предрассудительно, не находите? Мы с вами едва знакомы, беседовать нам не о чем. Подругу вы мне заменить не сможете, так что в прогулке, на которую вы меня зовёте. смысла не вижу.

Михаил склонил голову на бок, улыбка стала ещё шире, а в глазах заблестели смешинки. Да он же умиляется мной, как младенцем или беззащитным котёнком. Вот– вот погладит, почешет за ушком или начнёт сюсюкать дурацким голосом, каким обычно говорят с малышами.

Спина моя продолжала хранить тепло его прикосновений, будто бы большие горячие ладони синеглазого до сих пор прохаживались вдоль позвоночника.

–Вас останавливает только это? – Михаил взял меня под локоть, осторожно, мягко, словно опасаясь напугать, и повёл

к лифтам. – Осуждающих взглядов со стороны отдыхающих бояться не стоит. Во– первых – здесь курорт, и каждый отдыхает так, как ему вздумается. Ну, а во– вторых – чем тебе могут навредить мысли незнакомых людей? Что касается нашего общения, поверьте мне, я человек разносторонний и могу быть довольно интересным собеседником.

В лицо мне вновь бросилась краска. Ну вот, обидела человека. А ведь он спас мне жизнь, могла бы и по вежливее отказать. Ведь этот парень– не Ожегов, сейчас уйдёт и всё. А мне не хочется, чтобы он уходил, по крайней мере прямо сейчас. Да и показаться в его глазах невоспитанной хамкой тоже не улыбается.

– Простите, – начала мямлить я, а уши и щёки пылали адским огнём, вот– вот задымятся. – Я не это имела в виду. Просто мне будет тяжело поддержать беседу с таким взрослым человеком.

Михаил, наконец, рассмеялся. И мне, от чего– то показалось, что смех его напоминает далёкие раскаты грома. Рука мужчины легла мне на темя, потом опустилась на затылок.

– Да я не обижаюсь, Вероника.

Я застыла, затаила дыхание, чтобы не разрушить, не спугнуть то удивительное ощущение тепла, какой– то беспричинной светлой радости, лёгкости. Да что же это такое? Глупо я должно быть выгляжу, вся красная, с безумным блестящим взглядом и блаженной улыбкой от уха до уха.

– А про подругу я вообще ничего не понял, – Михаил продолжал, как ни в чём ни бывало. – Зачем кого– то кем– то заменять? Она это она, а я –это я. Ты приехала отдыхать, мне пришлось остановиться здесь по работе. У нас у обоих появилось свободное время, так почему бы его не потратить? Посмотри, какая чудесная погода, какой белый и пушистый снег, свежий воздух, пропитанный ароматами сосен. Разве не преступление оставаться в такой замечательный день в номере?

Мы вошли в лифт. Узкая железная коробка несла нас вверх, на гладкой панели высвечивались красные цифры. Второй этаж, третий, четвёртый…

А что я, собственно, теряю? В конце концов, на Аришке свет клином не сошёлся. Заняться мне всё равно не чем, не дружбу же нашу оплакивать, в самом деле? Погрустить я ещё успею.

Родителей рядом нет, следовательно, осудить они меня не смогут, одноклассники, как выяснилось, меня терпеть не могут и только обрадуются тому, что я запрусь в своей комнате. Ну уж нет, я приехала сюда отдыхать, а значит буду отдыхать. И пусть все эти Светки, Аришки и Алёнки лопнут от зависти, глядя на то, какого парня мне удалось подцепить.

Мой этаж шестой, а Михаилу нужно подниматься дальше. Мы договариваемся встретиться в холле возле стойки администратора, и Миша машет мне рукой. Серебристые створки лифта закрываются и отделяют нас друг от друга. Я спешу в свою комнату, чтобы переодеться.

Номер пуст. Аришка не вернётся, и я это знаю точно. Натягиваю на себя куртку, всовываю ноги в ботинки, приглаживаю волосы, чтобы надеть шапку. Не могу разобраться в своих чувствах. С одной стороны – мне лестно внимание такого взрослого парня. Взрослого и красивого. С другой стороны– это пугает и удивляет. Чем я могла его зацепить? Меня нельзя назвать красивой, сексуальной, даже милой. Я больше похожа на отрока– переростка, чем на девушку, перешагнувшую рубеж совершеннолетия. Ну да ладно! Насиловать посреди лыжной трассы он меня в любом случаи не будет, а к нему в номер я не пойду, да и не звал он меня туда, если честно.

– А кем вы работаете? – спрашиваю я Михаила по пути к лыжным трассам. Ведь нужно же с чего– то начинать разговор. А погода и впрямь стоит замечательная, тихая, безветренная. Воздух нежный, лёгкий. С неба падают ажурные, словно кружево, снежинки. Доверчиво садятся на плечи, на протянутую ладонь в перчатке. Белое на чёрном фоне, красиво. Я едва сдерживаю себя от того, чтобы высунуть язык и начать ловить снежинки ртом. Да уж, весёленькая будет картинка. Идёт молодая девушка рядом со взрослым красивым мужчиной с волевым лицом и широкой спиной. И вдруг эта девица высовывает язык… Вот, даже мысли у меня детские, глупые. Зря я согласилась пойти с этим парнем. Ну не получается у меня непринуждённо кокетничать с противоположным полом. Прочесть стихотворение или доклад на сцене –легко! Выступить в спектакле– пожалуйста. А вот болтать о ерунде и строить глазки – увольте. Я всегда осуждала других за это умение. Вот только теперь, кажется начала понимать, что оно гораздо важнее всех этих докладиков и лекций. Эх, была бы здесь Аришка. Она бы превратила нашу прогулку в настоящий праздник. И тема для разговора сразу нашлась, и неловкость испарилась. У нас всегда так происходило. Аришка начинала, закладывала первый камень, а дальше, как по маслу. Я тоже подключалась к разговору, и уже вела первую партию, вытеснив подругу. Но Аришки рядом нет. Так что же получается, без подруги я ничего собой не представляю?

– Я учёный, – ответил Михаил.

Вот только учёных мне не хватало. И о чём нам вести беседу, если все мои знания ограничиваются школьной программой.

– И что же вы изучаете?

– Запахи.

– Что?! – меня действительно удивил его ответ.– А для чего вам это нужно? Кого могут заинтересовать ваши открытия?

Смех Михаила прозвучал так громко, что спугнул стайку небольших птичек, клюющих что– то на снегу.

– И об этом мне говорит молодая девушка?

Он поправил мне воротник, хотя я точно знала, что всё с моим воротником нормально. Просто жест заботы. Может, я на его младшую сестричку похожа?

– Ты же пользуешься духами. Вот объясни мне, для чего?

– Таким образом, каждая представительница женского пола хочет подчеркнуть свою индивидуальность. Да и любимый запах поднимает настроение.

– А ты говоришь, что запахи не могут заинтересовать, – рука Михаила легла мне на плечо. Тяжёлая, горячая. И вновь это ощущение радости, света, ожидания чуда.

– Я не так сказала. И разве мы уже перешли на «Ты»?

Я была раздосадована на свою реакцию. Мне пару раз улыбнулись, дотронулись, позвали гулять, и я уже таю. Не влюбилась же я в этого широкоплечего красавчика? Было бы глупо влюбиться в того, кого видишь второй раз. Что сказали бы мои родители?

– А почему бы не перейти?

Чёртики на дне пронзительно– синих глаз. А может он носит линзы, ведь не бывает у людей такой яркой радужки? Милые ямочки на щеках, растрёпанная русая чёлка. И не холодно ему без шапки?

– Кстати ты не правильно подобрала запах духов. Холодная, непреступная лилия – не твоё. Это не ты.

– А что моё? – злиться больше не хотелось. Послушать о духах было гораздо интереснее.

– Что-то с нотками арбуза, дыни или персика.

– Арбуз? – меня это действительно удивило. Я ожидала услышать упоминание о сирени, жасмине или зелёном чае, наконец.

– Совершенно верно. Этот запах тёплый, но свежий, нежный, и в то же время насыщенный. А лилия– всего лишь маска, за которой ты прячешь свою ранимость. Здесь много парфюмерных лавок, и мы с тобой обязательно что– то подберём.

Смущение накатило с новой силой. Тут же захотелось выдать какую -нибудь остроту, но как на зло в голову ничего не приходило. Но нужно было говорить, продолжать беседу.

– Духи, – фыркнула я. – И ваши изыскания пользуются спросом? Могут принести какую то пользу? Я не хочу вас обидеть, но ведь подбор духов в соответствии с характером человека – так не серьёзно. Какая разница, чем брызгаться, главное, чтобы потом не воняло. Я, конечно, душусь не для этого, а вот у нас мальчик в школе есть…

Я чувствовала, что несу какую– то ахинею, что с каждым словом запутываюсь всё больше и больше, и наверное в глазах этого парня уже давно выгляжу невоспитанной дурой. Но меня несло, и остановиться, я была не в силах.

К моему удивлению и облегчению Михаил не стал смеяться или осуждать меня.

– Позволь с тобой не согласиться, -серьёзно произнёс он. – Ну во– первых не все мои труды посвящены духам, а во– вторых обоняние– самый древний, а значит и самый интересный и загадочный способ восприятия окружающей информации. С помощью тех или иных запахов можно влиять на эмоции человека, управлять ими, заставив радоваться или грустить, бояться или встревожиться. Запах камфары может вызвать беспричинную печаль, а аромат мандаринов навеет воспоминания о новогодних праздниках, а значит поднимет настроение. В умелых руках запах может превратиться в мощное психологическое оружие или эффективное лекарства. Кому что ближе. Я тебе больше скажу. Сами эмоции тоже пахнут. Только в процессе эволюции люди потеряли способность это ощущать. А вот животные и вампиры довольно неплохо распознают эмоциональное состояние, как друг друга, так и людей с помощью обоняния.

– А паника в кафе тоже произошла по вине какого– то запаха?

Как же это произошло. Небо опрокидывается вместе с заснеженными верхушками сосен, я падаю в сугроб. Снег проседает под тяжестью моего тела, и я проваливаюсь. На меня насмешливо глядят глаза пронзительной синевы. Весёлое лицо склоняется надо мной, и я чувствую обжигающие прикосновения Мишиных губ. Поцелуи на щеках, носу, лбу, уголках рта. Я задыхаюсь от внезапно нахлынувшей радости, тону в аромате морского бриза, хвои и полевых трав. А в голове не остаётся ни единой мысли. Лишь одно единственное желание– чтобы никогда это не прекращалось. Сердце стучит набатом, гулко бьётся в ушах, и мучительно– приятно, незнакомо, но в то же время постыдно тянет внизу живота.

– Вставай! – командует он, не давая опомниться, помогает подняться и тянет туда, где разноцветной кучкой столпился народ на получение лыж.