Глава пятая

Вплоть до конца ноября больше ничего странного не происходило. Обувь не меняла цвета, а окружающие – имен и лиц. Очередной удар настиг Киру в последний день осени, когда она уже немного успокоилась, стала забывать о непонятных случаях и даже Игоря называла Валерой без запинки.

Утром тридцатого ноября они с Сашей завтракали на кухне. Саша пил кофе с творожниками и шелестел газетой. Кира не любила творожники, делала их только для Саши. Сама она доедала горячий бутерброд с сыром. Бутерброд был вкусный, но жутко калорийный, и Кира мучилась совестью. По-хорошему, надо бы зеленого чаю с сухарем попить – и привет. Но силы воли не хватало. Кира вздохнула и откусила очередной кусок.

Играло радио. Какая-то Гузель прерывающимся от волнения голоском поздравляла любимого мужа Дамира с днем их свадьбы и просила поставить для него песню «Погода в доме» в исполнении Аллы Пугачевой.

– А исполнение Ларисы Долиной ей чем не угодило? – удивилась Кира.

– М-м-м? – промычал из-за газеты Саша.

– Я говорю, чем ей Долина не угодила? Это же ее песня. Я вообще не знала, что Пугачева тоже про погоду поет.

Саша отложил газету и ответил:

– Ты путаешь, Кирюха. Про погоду всю жизнь только Пугачева и пела.

Кира похолодела: вот, опять! Рано радовалась. Она поспешно встала, схватила чашку и стала мыть. Нельзя, чтобы Сашка увидел ее лицо. Пока он ничего не заметил, так пусть и дальше не замечает.

– Наверное, я перепутала, – сказала Кира, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. Слава богу, его заглушала льющаяся из крана вода.

Саша встал, тоже поставил чашку в мойку и чмокнул жену в затылок.

– Тебе простительно, ты же не их фанатка, – и пошел в комнату.

Кира домыла посуду, стараясь унять дрожь. Немного успокоившись, она тоже вышла из кухни и направилась в ванную. Сегодня Саша подбросит ее на работу, так что можно не спешить.

– Пойду пока, машину прогрею. Спускайся, – донесся из прихожей голос мужа.

– Ладно, – откликнулась Кира.

Через пятнадцать минут она вышла из подъезда и поискала глазами их «Форд-Фокус». Машины нигде не было видно. Со двора, что ли, уже выехал, недоумевала Кира, озираясь по сторонам. Кто-то настойчиво сигналил, мешая сосредоточиться.

– Кира! Ну, ты чего стоишь? Давай садись! – прокричал знакомый голос. Кира резко обернулась. Оказывается, Саша был рядом: он высунулся из машины и махал ей рукой в черной кожаной перчатке.

У Киры второй раз за утро перехватило дыхание. Так вот почему она не увидела их машину! Не глядя на номера, Кира привычно искала темно-синий автомобиль. А Саша сидел за рулем серебристо-серого «Форда».

На негнущихся ногах Кира подошла к машине и молча забралась в салон.

– Ты чего, Кирюха? Замечталась? Своих не узнаешь? – весело говорил Саша, выруливая со двора.

Кира не могла прийти в себя и молчала.

– Что это с тобой? – уже другим, встревоженным голосом спросил муж.

– Ничего, – соврала Кира, – просто что-то зуб разболелся.

Саша принялся сочувствовать, советовать срочно идти к стоматологу. Ей оставалось лишь жалобно мычать и со всем соглашаться, изображая зубную боль. Наконец Саша замолчал и сосредоточился на дороге, изредка бросая на притихшую жену встревоженные взгляды. А она все думала и думала. Спрашивала себя и не находила хоть сколько-нибудь разумных ответов.

Как машина, которая вчера была синей, за ночь могла превратиться в серебристую? И, самое главное, почему Саша принимает это как должное?! Почему он не замечает, что его любимая «ласточка» стала другой?

Возле маленького магазинчика Саша вышел из машины купить сигареты. Кира быстро достала из бардачка документы на «Форд». И чуть не застонала: дело не в Саше, а в ней, в Кире. По документам цвет автомобиля значился именно серебристый. Кира поспешно запихнула бумаги обратно: Саша уже выбежал из магазина, на ходу открывая пачку. Курил он немного, но бросить никак не мог.

И машина, и еще эта песня. У Киры было впечатление, что она выпала из реального мира. «Скоро начну бояться разговаривать – как бы не сморозить какую-нибудь глупость. Господи, – взмолилась она, – быстрее бы закончился этот день, и чтобы больше уже ничего не произошло».

Хотелось поскорее вернуться домой, залезть под душ и включить воду погорячее. Пусть смывает все плохое и страшное.

…Кира зря волновалась: день закончился нормально. И все последующие тоже обошлись без сюрпризов. Однако перешагнуть и жить дальше теперь уже не получалось. Она поняла, что все так просто не закончится, и постоянно жила в ожидании очередного загадочного происшествия.

Обычно разговорчивая и общительная, Кира стала молчаливой и замкнутой. В ней появились зажатость и скованность. Она ловила себя на мысли, что напряженно приглядывается к окружающим, вслушивается в их разговоры, словно ожидая подвоха и готовясь среагировать. Ей хотелось затаиться, спрятаться, не привлекать к себе внимания.

Только один раз в жизни Кира испытывала нечто похожее…

Ей было тринадцать, когда она попала в совершенно идиотскую ситуацию. Кира была дежурной по классу. Протереть доску, подоконники, полить цветы, подмести и вымыть полы – невелика забота. Дежурила она не одна, с ней вместе в классе остались убираться соседка по парте Лилька Калмыкова, а еще Стас Васильев и Алеша Туманов.

В Леху Кира была влюблена до потери сознания. Любовалась на него украдкой, ночами строчила в дневник стихи и часами анализировала каждое слово, обращенное к ней. Даже если он просто говорил: «Матвеева, ты алгебру сделала?»

То, что они вместе остались после уроков, было невиданным счастьем. Кира изо всех сил старалась показать, что до Лехи ей нет никакого дела, обзывала его дураком, хихикала с Лилькой, – словом, всячески выражала симпатию в полном соответствии с кодексом подросткового поведения. К слову сказать, Леха вел себя примерно так же. Обмирая от счастья, Кира догадывалась, что тоже ему нравится.

Уборка затянулась – расходиться по домам никому не хотелось. Похоже, Лилька со Стасом испытывали друг к другу схожие чувства, так что тоже ловили момент. Время шло к четырем часам, уроки давно закончились, в школе было тихо и почти пусто.

И как ни тяни, а заканчивать уборку надо. Оставалось вымыть полы, кто-то из мальчишек отправился с ведром в туалет – набрать воды. Однако в мужском туалете воды не было: как обычно, сломался кран.

Тогда Кира легко подхватила зеленое пластиковое ведро и отправилась в туалет для девочек. Стремительно распахнула дверь и застыла на пороге. В туалете была учительница географии Елена Борисовна.

Ну и что – учителя тоже люди. Ничего особенного.

Пикантность ситуации заключалась в том, что ниже пояса на учительнице были надеты только трусы. Да не какие-то там трикотажные, скромные, приличествующие солидной даме сильно за сорок, а красные, кружевные, крошечные, жутко вульгарные. Строгий серый пиджак, белая блузка – и ни колготок, ни юбки, только это вызывающее безобразие.

Что она делала в таком виде в туалете, так и осталось загадкой для Киры. На самом деле, скорее всего, никакой тайны и не было. Мало ли что у человека могло случиться. А уж что касается нижнего белья, то каждый волен выбирать его (как и все прочее!) по своему вкусу – и вкусы эти не обязательно должны совпадать.

Но сам факт, что ученица застала ее в туалете в непотребном виде, привел учительницу в бешенство.

Растерянная девочка и ошеломленная ее внезапным появлением географичка застыли друг против друга. Первой опомнилась злополучная Елена Борисовна. Она покрылась бордовыми пятнами и прошипела:

– А ну, пошла вон отсюда!

Ее нелепый и в то же время устрашающий вид, искаженное злобой лицо надолго врезались Кире в память. Она попятилась, выскочила из туалета и захлопнула за собой дверь. Дальнейшее помнила смутно.

В памяти осталось лишь то, как она несколько месяцев после того случая ходила по коридорам с опаской – боялась встретить Елену Борисовну. Слава богу, у их класса та не преподавала, а то Кира, наверное, вовсе перестала бы ходить в школу. Чего она так страшилась? Кира и сама толком не понимала. Но видеть географичку ей было неловко и мучительно. Стыдно.

Скорее всего, примерно те же чувства терзали и несчастную Елену Борисовну: она боялась услышать за своей спиной шепот, насмешки, хихиканье, сплетни. Разумеется, Кира никому ничего и не думала говорить, но откуда было про то знать географичке? Их обоюдные мучения закончились через полгода, когда Елена Борисовна уволилась.

Однако сам эпизод и противное послевкусие остались с Кирой на всю жизнь.

И тогда, и сейчас она не была ни в чем виновата, но чувствовала себя едва ли не преступницей. Не понимала, что происходит, но против воли возлагала на себя ответственность за все.

Само собой, Саша быстро заметил ее состояние. Кира часто ловила на себе его напряженный взгляд. Он тихонько наблюдал за нею и отводил глаза, как только она это замечала. Однажды они сильно поссорились из-за пустяка, чего раньше не бывало, и наговорили друг другу обидных слов. Саша кричал, что она отдалилась, стала холодной и чужой, что им неуютно вместе и он постоянно чувствует себя лишним в ее жизни. Кира обвиняла его – совершенно несправедливо, и сама это понимала! – в равнодушии и черствости.

Она сознавала, что ведет себя странно. Видела: Саша переживает и мучается. Но что она могла поделать? Рассказать мужу, что почему-то перестала узнавать привычные лица, имена, вещи? Страшно было даже представить себе его реакцию: испуганное лицо, жалость, опасение во взгляде. Уж лучше хранить молчание.

Ситуация накалилась. Напряжение возросло до предела. Кира настолько устала ждать очередного происшествия, что уже почти хотела, чтобы оно случилось побыстрее. Как говорится, отмучилась бы. И все же, когда это произошло, жутко перепугалась.

Была середина декабря. Близился Новый год. Накануне Кира и Оля украсили кабинет мишурой и гирляндами, развесили блестящие звездочки и шарики, наклеили снежинки на окна – красота! Дело было вечером, и делать действительно было нечего. Рабочий день заканчивался.

Ребята живо обсуждали планы на новогодние каникулы. Кира прислушивалась и, по сложившейся недавно привычке, помалкивала. Марик собирался в Болгарию, кататься на лыжах. По тоскующему взгляду Оленьки было видно, что она охотно отдала бы десять лет жизни, только бы оказаться там вместе с ним. Но в перспективе, к сожалению, маячили только изрядно поднадоевшая компания родственников, мамины пироги и оливье, выход к елке за полночь и просмотр телевизора.

– Интересно, в этом году покажут «Иронию судьбы»? – На самом деле Оленьке это было совсем не интересно, просто надо было сменить тему, чтобы не расплакаться. Слезы у нее всегда были близко.

– Хоть какой-нибудь канал да покажет, – убежденно сказал Альберт. – А то и Новый год не Новый год.

– Между прочим, классный фильм. Я вообще Рязанова люблю, – рискнула Кира поддержать разговор. Вроде бы ничего опасного не предвиделось.

– Режиссура – режиссурой, конечно, но все дело в актерах. Правильно подобрал – успех обеспечен. А если артист играть не умеет, то любой фильм запорет, – заявил Альберт. Он почти лежал в своем кресле, которое натужно скрипело под его немалым весом.

– В «Иронии» попадание стопроцентное – что Брыльска, что Миронов, – рассеянно заметил Марик, не отрывая глаз от монитора.

Киру толкнуло изнутри – вот, начинается! Миронов вместо Мягкова! Абсурд!

Одной из самых любимых книг Киры, можно сказать, настольной книгой, были «Неподведенные итоги» Эльдара Рязанова. Кира перечитывала ее раз двадцать, помнила чуть ли не постранично. Так вот, там черным по белому было написано, что Миронов мечтал получить роль Жени Лукашина, даже пробовался, но режиссер отказал.

«Веры в актерскую убедительность не возникало… Несмотря на все его актерское мастерство… сущность артиста расходилась с образом, со словами. Стеснительность искусно изображалась, но поверить в любовные неудачи персонажа было трудно, – писал Рязанов. – Невозможно поверить, когда такой яркий парень, опустив глаза, мямлит, что его, мол, девушки не любят».

А тут выясняется, что Миронов роль получил! Не прислушиваясь больше к разговору, Кира полезла в Интернет. Так и есть. В главных ролях всенародно любимого фильма – Барбара Брыльска и Андрей Миронов.

Кира задала в поисковике «Андрей Мягков». Пробежала глазами фильмографию. Ну, что ж, хотя бы в «Гараже» и «Служебном романе» он играет.

– Кира! Кир! Ты с нами? – Марик, судя по всему, уже давно звал ее.

– Что? Я просто читала, – неловко оправдалась она.

– Ну-ну. Домой, говорю, собираешься? Или с ночевкой решила остаться?