И то был магический момент, сеньор. Хотите верьте, хотите нет, но первый раз в жизни я испытал удивительное чувство принадлежности к чему-то, ощущение того, что я кто-то и что одновременно я часть чего-то большого. В тот день я понял, что, несмотря на мою внешнюю худосочность и физическую слабость и огромный голод, разъедавший меня изнутри, я был силен, и сила эта происходила оттого, что таких хворых, тщедушных, вечно голодных и несчастных вокруг было несметное количество.

Для меня тот «чоло» был почти уже взрослым, и в летах своих и ростом превосходил почти вдвое, но все равно мы его «сделали» и сейчас он сидел перед нами с закатанными в бетон ногами, жалкий, побежденный, бессильный, как никто другой в этом мире.

От страха он обмочился, штаны его промокли и под сиденьем, на бетоне образовалась маленькая желтая лужица.

Когда стемнело, Абигаил Анайя подошел к нему и, показав долото и тяжелый молоток, тихо, но внятно сказал:

– Бери. Убирайся отсюда и больше не возвращайся!

Швырнул всё это к его ногам, и мы покинули площадь с победоносным видом. Свою победу мы отпраздновали у фургончика доньи Алсиры, где Абигаил купил нам по пирожку со свининой.

И это уже было что-то, дорогой сеньор! И это что-то было значимо, весомо!

У Абигаила Анайя получилось превратить всех нас одиноких, беспомощных, забытых Богом членов «Банды из Бетона» во что-то похожее на семью, где всё делилось поровну и в том числе голод и нужда, всё делилось в соответствии с теми «демократическими нормами», о которых говорят чуть ли не на каждом углу, как бы это смешно не звучало. И теперь никто уже не ложился спать с желудком более пустым, чем у соседа.

Лично я больше симпатизировал Рамиро, с кем нас объединяли долгие годы нужды и много другого, о чем сейчас не стоит упоминать, но все-таки следует согласиться с тем, что наш Лидер, наш Главный обладал и достаточным хладнокровием, и более тонкой интуицией и многими другими качествами, благодаря которым мы стали… ну, не то, чтобы сильнее или заняли позиции выше, чем пацаны из соседних районов, но превратились в группу достаточно уважаемую.

Конечно же, в дневное время нам не удавалось полностью перекрыть проникновение на нашу территорию некоторых взрослых попрошаек и с пол дюжины разного рода молокососов, но, как только солнце скрывалось за горизонтом и опускались сумерки, район превращался в закрытую зону. На радость нашим соседям, проживавшим в том же районе, удалось извести многих ночных воришек, имевших обыкновение обчищать припаркованные вдоль обочин автомобили, за что нам было позволено обосноваться в маленьком подвале на углу Двадцать пятой и Девятой, который для многих из нас стал первым настоящим домом.

Там у нас стояла большая кровать, было несколько одеял, на полу лежал толстый картон, защищавший от сырости, был стол и три стула – огромная роскошь, и несколько деревянных ящиков, на которых также можно было сидеть, а с потолка свешивалась маленькая лампочка, тайком подсоединенная проводом к кабелю уличного фонаря.

Спали мы вповалку, прижавшись один к другому. По крайней мере, это было достаточно сухое и надежное место, и в некоторой степени теплое.

Было нас семь мальчишек и четыре девчонки.

Что вы смотрите? Нет, не было. На то время никаких различий между нами не было. Секс это то, что находится под животом, но нас больше заботил сам живот.

Аманда, Рита, Филомена и еще одна «блондиночка», чье имя вспомнить не могу, потому что она ушла первая, одевались как мы, разговаривали как мы и были такими же грязными, и дрались точно также, как мы, и потому особенно никого не волновало то, что мочились они сидя на корточках, а не стоя перед стеной.

Если память меня не подводит, то Рита, Аманда и Плешивый Рикардито были родственниками – брат и сестры, и всем рассказывали, что в город они пришли вместе с родителями, и что родители были людьми хорошими и добрыми, но, тем не менее, в один прекрасный день их всех троих оставили на лавочке в парке и больше о тех «хороших и добрых людях» никто ничего не слышал.

Рикардито рассказывал, что когда он понял, что их бросили посреди не знакомого города, то у него от переживаний вылезли почти все волосы и больше уже не росли, чтобы мы не делали, даже после того, как начали втирать ему в кожу смесь из мякоти дыни и ослиного дерьма – верное и проверенное средство, но в его случае и это не помогло.

Нет, в этом нет ничего удивительного. Лично я знаю тысячи подобных случаев, когда вроде бы нормальные с первого взгляда люди бросают своих детей и исчезают без следа.

И, несмотря на то, что все вокруг говорят, сеньор, будто главная проблема моей страны заключается в недостатке экономических ресурсов, в торговле наркотиками или безрассудном насилии, на самом-то деле самая главная проблема в том, что почти половина сограждан не имеют ни малейшего понятия как это быть ответственными родителями.

Важность и значимость мужика здесь определяется количеством женщин, которых он обрюхатил, а для женщин самое главное, чтобы рядом всегда был мужчина, который должен их оберегать и защищать.

Логичный результат всего этого – очень быстро дети становятся обузой, не нужным грузом ни для папаши, озабоченного своими сексуальными желаниями, ни для мамаши, волокущейся следом за своим мужиком, и так получается, что половину городского населения составляют ублюдки-дети, брошенные или незаконнорожденные.

Или незаконнорожденные и одновременно брошенные.

Женщина с двумя или тремя малышами от разных отцов вряд ли найдет кого-нибудь, кто согласится создать с ней семью, и, в конце концов, наступает такой момент, когда желание жить и желание найти нового мужчину превосходят её материнские чувства.

Во всяком случае, это мир в котором я вырос и подобную картину я наблюдаю вокруг на протяжении всей моей жизни.

Но, вроде как, подобные рассуждения не имеют к нашему разговору никакого отношения.

Дело ваше, конечно же, но если появились сомнения и хотите воочию убедиться в правоте моих слов, то садитесь на самолет, летите туда и все это увидите своими собственными глазами.

Моя задача – рассказать о собственной жизни, и этого вполне достаточно, а брызгать слюной от возмущения – занятие никчемное.

И так, где мы остановились? Ах, да! В подвале «Банды из Бетона», «Гальяда из Бетона».

Хорошее то было время! Лучшее из всего моего детства, хотя продолжался этот период не так уж и долго. Время, насыщенное событиями, интенсивное время. А тут еще установилась теплая и сухая погода. Первый раз в моей жизни радостных моментов стало больше чем моментов досадных, и счастливые воспоминания как-то прикрыли собой бесконечные ночи, полные страхов и огорчений.

Одиннадцать ребятишек, вооруженных камнями, палками и ножами – это уже сила, способная заставить кого угодно уважать себя. И когда мы обещали владельцу автомобиля, лавки или ресторанчика, что никто не посмеет посягнуть на его имущество, то, будьте уверены, так оно и будет.

Брали деньгами или «натурой» – продуктами или вещами. И, следуя указаниям Абигаила Анайя, наша основная задача теперь уже заключалась не в том, чтобы попрошайничать, преследуя прохожих, или рыться в помойных баках, а следить за тем, чтобы ни один чужак, ни один «подозрительный» тип не проникли на нашу территорию и не причинили вреда имуществу тех, с кем мы заключили соглашение.

Должен сознаться, что такое положение дел заставляло меня гордиться самим собой и это, наверное, был единственный раз, когда я находился на стороне законе… ну… не совсем на стороне закона, скорее на стороне общественного порядка, так оно будет звучать правильнее. На стороне тех связей и договоренностей, которые, как вы знаете, не совсем то, что подразумевает закон.

Помню, как один тип, вооруженный ножом, ограбил кассу кинотеатра, что располагался на площади, и кинулся наутек по улице Элисер Гайтан.

И как он бежал! Вы должны были это видеть. Как в фильмах про гангстеров.

Вы и представить себе не можете, что чувствовал тот субъект, когда увидел, как за ним гонятся и швыряют камни в спину пять ребятишек вот такого росточка…

Один из камней угодил ему прямо в спину, а Рита, броску которой мог позавидовать любой профессиональный бейсболист, попала ему точно в темечко, после чего он кубарем полетел на землю, но тут же вскочил на ноги и выхватил нож, когда же увидел нас с камнями в руках, посмотрел в наши глаза полные ненависти, то понял, что, похоже, мы его здесь и убьём, после чего быстренько положил деньги на землю и убрался восвояси.

И если бы он не отдал деньги, то, поверьте, сеньор, мы бы там его и кончили.

Серьезно, нам было не до игрушек.

Чтобы понять, что такое «Банда из Бетона», нужно было пожить там, помаяться с наше, перетерпеть, что мы терпели. И если в банде вас перестанут уважать, то на следующий день вы уже никто.

Девять лет. Может чуть меньше. Никогда точно не знал сколько мне лет, да и возраст «гамина» (прим. беспризорного) из Боготы не очень совпадает с возрастом остальных детей.

Его жизнь пролетает гораздо быстрее, а смерть наступает раньше.

Особенно смерть.

У Ипполита вдруг начался жуткий понос, и он часами напролет сидел над тазиком зеленый, как салатный лист.

Он и так-то был худенький, а через четыре дня прямо весь высох, остались одни кожа да кости, и говорил так тихо, что невозможно было понять: то ли просит что-то, то ли пукает.

Видели когда-нибудь таких маленьких птичек, птенцов, которые вываливаются из своего гнезда и не могут вернуться обратно, и солнце высушивает их тельца настолько, что они становятся похожими на невесомые комочки из пуха и перьев? Приблизительно также помер и бедняга Ипполит, застыл над своим тазиком, прислонившись к стене, с высунутым наполовину языком из открытого рта. Он как сидел на корточках, с поднятыми кверху коленями, так и закоченел, и нам пришлось хоронить его, положив на бок.

Похоронили на площади, слева, если смотреть на статую, метрах в четырёх, на спуске, где проспект изгибается.

А через несколько дней нас покинула «блондиночка».

У неё появились груди, прошла первая менструация и она начала как-то странно поглядывать на нас. И вскоре решила зарабатывать на жизнь сама, ушла в центр заниматься проституцией.

А что вы ожидали? В таком возрасте и при подобных обстоятельствах выбор не так уж велик: либо ты это делаешь за деньги, либо с тобой это сотворят силой, первый вариант гораздо рентабельней и практичнее.

Никогда не знал откуда она пришла, а она ничего о себе не рассказывала. Да я и сомневаюсь, что она полностью понимала каким образом сразу превратилась в женщину, без того, чтобы задержаться где-то посередине, в пресловутом девичестве. Это выглядело так, словно несясь по инерции, она проскочила промежуточную станцию между детством и проституткой, где можно было бы сойти и изменить свою судьбу, судьбу одинаковую для них для всех – рожать одного за другим таких как я.

Могу поклясться, что сейчас у неё уже пять или шесть сопляков, готовых повторить все её ошибки.

Нас осталось девять, но и в таком уменьшенном составе мы были достаточно сильны, чтобы продолжать защищать наш кусочек города, но спустя месяц случилось самое страшное – из тюрьмы вышел папаша Абигаила Анайя.

Только я и Рамиро знали, что каждое воскресенье он ездил в тюрьму и предавал туда одежду, еду, сигареты и большую часть денег из своей доли. Мы знали об этом, но никому не рассказывали, и потому обиделись, когда он не поделился с нами известием об освобождении отца.

Где-то за две недели до этого он начал как-то странно вести себя – всё время нервничал, и то впадал в бурное веселье, то ни с того ни с сего делался раздражительным, злился на нас, когда мы точь-в-точь не исполняли его приказы или шалили чрезмерно, а потом и вовсе перестал руководить нами, будто чувствовал, что его лидерство в банде подходит к концу.

Господи, до чего же мне было больно смотреть как он уходил! У меня было такое чувство, будто я опять осиротел. Точнее сказать не «опять», а просто осиротел. Отец должен заботится о безопасности своего ребенка, должен защищать его, и хотя Абигаил был старше меня всего-то на пару лет, но именно то редкое чувство защищенности он подарил мне.

И как я ненавидел того человека. Выглядел он таким большим, таким взрослым, уверенным в себе, что поневоле возникал вопрос – а зачем ему вообще понадобился Абигаил? Оставил бы его с нами. Они были похожи… очень похожи, та же походка, та же улыбка и те же движения, такая же уверенность в себе и тот же голос, без особенных интонаций, но, тем не менее, способный выделить важное в сказанном, не позволяющий ни на миг усомниться в истинных намерениях.

И всем было ясно, что хоть это и были два отдельных человека, но вместе они составляли одну единую семью и, к тому же, были счастливы.

Не должен он был приводить его.

Уж столько лет прошло с того дня, но я все еще упрекаю его за это.

Нет, не должен был показывать, как гордится своим отцом, и уж тем более ткнуть нас физиономиями, что его фамилия не придумана, не обман какой-нибудь, а самая настоящая, как подобает иметь человеку.

Сеньор, я знавал «гаминов», у которых были матери. В том числе нескольких ребят, кого их матери любили по-настоящему, но Абигаил Анайя был единственным, кто мог похвастаться, что у него есть отец, человек, который может взять за руку, погладить по щеке, взъерошить волосы…

Наверное, это звучит глупо, но чтобы вы поняли о чем я говорю, представьте себя мальчишкой и вдруг вы обнаруживаете, что ваш друг не кто иной, а племянник самого Мандраке (популярный герой комиксов: маг и сыщик прим.)

Повезло ему! Был он жестоким педантом.

Думаю, что какое-то время я злился и ненавидел его. У него было все: ботиночки с подошвой, желтый не промокаемый плащ и был даже отец. Не слишком ли много, а? Вам так не кажется? Вижу, что особенного впечатления это на вас не произвело… Что ж… Посоветую вам лишь хотя бы изредка брать своих детей за руку, если, конечно, у вас есть дети.

Я видел как подошел автобус, как они сели вместе, и, когда Абигаил на прощание помахал мне рукой из окна, у меня возникло ощущение, что он превратился из лидера, способного гнаться за вором, швыряя ему в спину булыжники, в маленького мальчика, опять почувствовавшего себя спокойно и уверенно, потому что передал взрослому человеку обязанность охранять и оберегать его.

Когда наступала ночь, то страх пересиливал голод, проникая внутрь, почти до самых кишок, глубже чем холод. Голод можно было загасить лепешкой, от холода спрятаться, закутавшись в пончо, а чувство ненадежности, неуверенности никуда не уходило и с наступлением темноты начинало грызть и точить тебя изнутри.

Богота имеет дурную репутацию самого опасного города в мире; опасного, полного насилия и жестокости; города, где жизнь стоит ровно столько, сколько запросят за её уничтожение; города, где совершаются тысячи убийств, расследованием которых никто не занимается.

Когда находят труп, забирают его, конечно же, но если в течение двадцати четырех часов никто не объявится и не заявит права на него, то помечают двумя роковыми буквами «NN» и швыряют в общую могилу, на этом все и заканчивается.

И если, сеньор, вам пришла в голову мысль прикончить кого-нибудь, то не стоит особенно беспокоиться по поводу алиби, отпечатков пальцев и всего такого прочего, достаточно лишь забрать с трупа какие при нем были документы с тем, чтобы он через сутки превратился в «NN» и на этом все будет кончено.

По улицам шляется предостаточно придурков, которые с удовольствием порвут задницу ребенку, а затем свернут ему шею как цыпленку.

Наверное, и в вашей стране должны быть такие… и поверьте мне, что если они будут уверены в своей ненаказуемости, в том, что никто не будет их преследовать и отлавливать, то эти… называйте их как хотите, так и будут бродить по темным переулкам, высматривая какого-нибудь мальчишку, прикорнувшего в подворотне, чтобы наброситься на него.

Наверняка у вас там старики рассказывают своим внукам или детям всякие сказки про огров или «мужиков с мешками» ворующих детей, но в мое время в районе «Магдалена» обитал один тип, который задушил трех «гаминов», а потом отгрыз им яйца и съел.

Что, не очень нравится? Но, ведь, вы сами попросили, чтобы я рассказал…

И я предупреждал, что моя история может не понравиться, но все же вы каждый раз возвращаетесь, садитесь и просите, чтобы я продолжил, хотя, рассказывая о некоторых вещах, мне и самому становится не то, чтобы больно, но как-то не по себе, тяжело, что ли.

Думал, преодолел это, но, похоже, что нет.

Полагал, что все пережитое в те годы уже умерло для меня и надежно похоронено где-то в самом отдаленном уголке души, но стоило начать вспоминать, как отец Абигаила Анайя появился у нас, так словно проваливаюсь во времени, возвращаюсь туда и опять все это переживаю.

Это похоже на то, когда шаришь где-нибудь на чердаке и вдруг в одном из ящиков находишь старые часы, что положил туда когда-то, когда и сам не помнишь. Повернешь у них ключик и они пойдут, прижмешь их к уху, слушаешь как тикает механизм и удивляешься. Смотришь, как маленькими скачками перемещается секундная стрелка, точно так же равномерно и монотонно, как и много лет назад, и возникает странное желание положить часы в карман и начать использовать их снова, но подержишь их на ладони немного и понимаешь, что они тяжелые, что вид у них неказистый, старый и в них не встроен автоматический подзавод, и вернешь обратно, в тот же ящик, где они пролежат еще лет семь, до того момента пока о них не вспомнишь снова, но в течение всего дня, пока завода хватит, они будут идти также точно, как и мои новые.

Прошло столько времени с тех пор, но и сейчас мысленно возвращаясь к тому дню, когда Абигаил Анайя ушел со своим отцом, те воспоминания и чувства также живы и важны для меня, будто все произошло не позже прошлого месяца. А может быть это потому, что с высоты прожитых лет я могу теперь совершенно точно сказать, что их уход особенным образом повлияло на всю мою жизнь, тогда как события прошлого месяца не стоят того, чтобы тратить время, вспоминая их.

И когда Абигаила Анайя не стало с нами, мы… как бы, перестали существовать.

Точнее сказать, мы не перестали существовать, но превратились в настоящую не управляемую банду «гаминов», и это было самое худшее, что могло с нами произойти.

Воровать и попрошайничать стало нормой.

Дисциплина расшаталась уже через неделю, и хотя мы продолжали ночевать в маленьком подвале, но днем все разбредались по городу по своим делам, и никого не заботило, какие последствия это могло повлечь за собой и какие несчастья навлечь на остальных членов «банды».

Рамиро настаивал на том, чтобы мы продолжали действовать также, как когда с нами был Абигаил, я и Аманда поддерживали его, остальные отказались даже слушать нас, а вскоре мы узнали, что Рикардито и Панчо пристрастились к «боксеру», Патакорта подсел на «басуко».

Редкая мерзость эта «басуко»! Особенно когда тебе всего девять лет! Или как в случае с Патакорта, когда не исполнилось и одиннадцати лет. Однажды он порезал одного наркоторговца и увел у него триста грамм этой дряни, оторвался по-полной, и спустя месяц его нашли в подворотне с перерезанным от уха до уха горлом, а одно ухо ему отсекли и вложили в руку.

Что такое «боксер»? Разновидность клея, вдыхаешь его пары и начинаешь балдеть, впадаешь в дремотное состояние, расслабляешься и получается, что на какое-то время забываешь о голоде.

Конечно, вредная вещица, но, по крайней мере, к ней не привыкаешь как к кокаину, «травке» или к «басуко», и не она сжигает твои легкие, как это происходит с теми не нормальными, что ложатся под машины и вдыхают выхлопные газы.

Простите, не понял, что вы спросили? Зачем все это?

Чтобы хоть как-то уйти от окружающей реальности, а когда по-другому никак не получается это сделать, то подойдет и дым из выхлопной трубы.

Я? Само собой разумеется, что перепробовал всё. И единственная причина, почему могу вам сейчас рассказывать про это, так потому что не позволил себе, чтобы ни «боксер», ни какая-нибудь другая мерзость захватили меня окончательно.