«Дочь мусорщика» золотой искоркой летела в запыленном пространстве. Три часа назад Куэйхи расстался с Морвенной; его послание королеве и капитану «Гностического восхождения» – пакет волновых колебаний – унеслось сквозь вакуум, но пока еще не достигло цели. Отправителю представлялся свет фонаря далекого поезда, катящего в ночи по мглистому материку. Мысли о невообразимом расстоянии, отделяющем Куэйхи от ближайшего разумного существа, вызывали дрожь.
Но он побывал и в более серьезных переделках. И в этот раз хотя бы питал надежду на успех. Мост на Хеле никуда не делся; это не фантом, не глюк в работе корабельного софта и не порождение страстной мечты что-то отыскать. И по мере приближения разведчика к планете росла вероятность того, что мост окажется чем-то большим, нежели просто образчик инопланетной технологии.
На своем веку Куэйхи навидался обманок, созданных природой, а на вид – словно творения изощренного конструктора, талантливого скульптора или роботизированного цеха, но не встречал ничего, хотя бы отдаленно похожего на этот мост. Чутье подсказывало, что причина возникновения моста – не геоморфологический процесс. Но тут встает вопрос: кем – или чем – создан мост? Ведь похоже, что систему 107-ю Рыб до Куэйхи никто не посещал.
Разведчик трепетал от жгучего восторга, благоговейного страха и безрассудного предвкушения.
Он чувствовал, как в крови просыпается индоктринационный вирус, как таившееся до поры чудовище открывает сонный глаз. Вирус всегда пребывал в организме Куэйхи, но обычно бездействовал, не беспокоил носителя ни во сне, ни наяву. Когда же он пробуждался, словно голос далекого водопада разбегался по жилам и в мозгу рождались пугающие видения. Куэйхи наблюдал витражные окна в небесах, слышал звуки органных труб в инфразвуковом гуле корректировочных двигателей своего кораблика, похожего со стороны на драгоценный камень.
Он заставил себя успокоиться. Отдаться на волю индоктринационного вируса – это последнее, что ему сейчас нужно. Пусть это случится позже, когда он вернется на борт «Доминатрикс», где уютно и безопасно. Там можно без риска превратиться в пускающего слюни и лепечущего всякую чушь идиота. В настоящий же момент ему необходима полная ясность сознания.
Чудовище зевнуло, снова погружаясь в сон. У Куэйхи отлегло от сердца.
Он вернулся мыслями к мосту, на этот раз осторожно, стараясь не поддаться благоговейному восторгу перед космическими просторами – восторгу, пробуждавшему в нем вирус.
Неужели он набрел на след человека? Где бы люди ни бывали, они везде мусорят. Корабли исторгают радиоизотопы, оставляя мерцающие пятна на поверхности планет и их спутников. Из скафандров и временных жилищ утекают атомы, создавая вокруг призрачную атмосферу. Брошенные маяки, сервороботы, топливные элементы и иной хлам всегда выдадут стоянку людей. Можно найти замерзшую мочу – маленькие желтые снежки составляют тонкие пояса вокруг планет. Чаще, чем хотелось бы, Куэйхи находил трупы со следами насильственной смерти.
Это было непросто, но у него развился нюх на такие вещи: он знал, где искать. А в системе 107-й Рыб следов пребывания людей не было.
Но кто-то же соорудил этот мост.
Возможно, это произошло сотни лет назад, думал он; к нынешнему времени обычные следы человеческого пребывания могли стереться. Но что-то должно было остаться, если только строители не прибрали за собой с исключительной тщательностью.
Никогда прежде он не слышал о возведении объектов такого масштаба. Для чего понадобилось такое чудо столь далеко от главных центров и торговых путей? Неужели вероятность посещения людьми 107-й Рыб казалась тогда высокой? А может, строители не желали, чтобы кто-нибудь увидел результат их трудов?
Но что, если именно таким и было их намерение: оставить здесь мост – нить, мерцающую в сиянии 107-й Рыб, – до тех пор, пока ее случайно не найдут? И теперь Куэйхи стал невольным участником древней космической шутки.
Но что-то ему подсказывало: это не так.
В чем он был уверен, так это в том, что было бы ужасной ошибкой сообщить Жасмине больше, чем он уже сообщил. И это притом, что он боролся с сильнейшим желанием доказать свою значимость. Доложи он на материнский корабль о важной находке, и его деятельность немедленно будет загнана в жесткие рамки. А предельно сжатое, сухое послание не дает для этого никакого повода. Он мог гордиться собой.
Снова зашевелился вирус, – возможно, на этот раз его пробудила фатальная гордыня. Необходимо обуздать эмоции…
Но было поздно: вирус уже перешел ту границу, до которой мог успокоиться естественным образом. И тем не менее судить о силе приступа было еще рано. Чтобы умиротворить микроорганизмы, Куэйхи пробормотал что-то на латыни. Иногда, если вирус заявлял о себе не слишком громко, это помогало.
Он снова переключил внимание на Халдору, словно пьяный, заставляющий себя сосредоточиться усилием воли на одной точке. Было бы обидно рухнуть на планету, которой Куэйхи только что дал имя.
Звездная номенклатура – сложная область космической культуры, чьи связи ограничены скоростью света. Любое мало-мальски значительное судно несет на борту базы с данными об открытых планетах и планетоидах, обращающихся вокруг различных звезд. В системах ядра – тех, что в пределах десятков световых лет от Земли, – нетрудно пользоваться списками имен, данных века назад, в первую волну освоения космоса. Но стоит чуть углубиться в девственное пространство, и номенклатура усложняется и путается.
По сведениям, которыми располагала «Доминатрикс», никто не давал названий мирам вокруг 107-й Рыб, но это могло означать, что такая информация попросту не поступила в корабельную базу. Не стоило забывать, что архив мог не обновляться десятилетиями; анархисты-ультра предпочитали прямой обмен информацией между своими кораблями, пренебрегая официальными обращениями к планетарным правительствам. При встрече двух или более субсветовиков ультра сравнивали и обновляли свои номенклатурные таблицы. Если на одном корабле обнаруживались названия миров и географических объектов на их поверхности, отсутствующие в базе второго корабля, этот второй корабль, как правило, дополнял свою базу. Новое название снабжалось соответствующим флажком, который снимался только после того, как третий корабль подтверждал это название как общепринятое. Если две базы данных противоречили друг другу, корабли обновляли сразу обе, регистрируя для каждого планетарного тела два названия как вероятные. Если три корабля и более отмечали нестыковку, таблицы топонимов сравнивались в аспекте частотности употребления названия. В этом случае малоиспользуемое стиралось или сохранялось для спорных случаев или неофициальных описаний объектов. Если открывали новую систему, то постепенно данные ей названия обосновывались в архивах большинства кораблей, и этот процесс порой растягивался на десятилетия. Архив Куэйхи, разумеется, не превосходил точностью базы «Гностического восхождения». Королева-ультра Жасмина не отличалась общительностью, так что, возможно, эта система уже имела название. В этом случае любовно подобранные Куэйхи имена постепенно будут выполоты из баз, как сорная трава; если и сохранятся, то лишь как призрачные упоминания на нижнем уровне корабельного сознания.
Но сейчас – и, возможно, на несколько ближайших лет – система принадлежит ему.
Куэйхи назвал планету Халдорой, и пока не придет опровержение, это имя будет официальным, как и другие, – хотя он просто взял более или менее подходящие неиспользованные названия из номенклатурной таблицы. Но не стоило ли ему подбирать имена с большей тщательностью – на тот случай, если система прославится? А это непременно случится, коль скоро выяснится, что мост существует на самом деле.
Куэйхи улыбнулся. Пока что имена кажутся подходящими; он успеет найти другие названия, если захочет.
Разведчик проверил расстояние до Хелы: чуть более ста пятидесяти тысяч километров. Отсюда освещенный лик планеты казался диском из грязного льда, с пастельными тенями цвета пемзы, охры и светлой бирюзы. Когда же Куэйхи сократил дистанцию, объект приобрел отчетливую трехмерность, вырос навстречу, уподобился человеческому глазу без зрачка.
Хела была мала лишь по меркам стандартных планет земного типа. Для луны она выглядела достаточно солидно: три тысячи километров от полюса до полюса при средней плотности, которая помещала ее на верх списка посещенных Куэйхи планетных спутников. На шарике почти отсутствовали метеоритные кратеры. Говорить об атмосфере не приходилось, но достаточно сложный рельеф свидетельствовал о недавних геологических процессах. На первый взгляд Хела была сцеплена приливными силами с Халдорой и всегда обращена к ней одной стороной, но картографические программы быстро установили медленное остаточное вращение. В случае существования приливной связи обращение планеты вокруг своей оси точно соответствовало бы одному сорокачасовому витку по орбите. Земная луна вела себя именно так, и бо́льшая часть известных Куэйхи спутников перемещались подобным же образом: для наблюдателя, стоящего в любой точке поверхности, больший мир, будь это Земля или газовый гигант вроде Халдоры, всегда висит на одном и том же месте.
Но Хела вела себя иначе. Даже если отыскать на ее экваторе такое место, чтобы Халдора висела точно над головой, закрывая собой двадцать процентов неба, бульшая планета будет перемещаться. За одну сороковую орбиты Хелы газовый гигант сдвинется примерно на два градуса. Через восемьдесят стандартных дней – чуть больше двух стандартных месяцев – Халдора опустится за горизонт Хелы. Через сто шестьдесят дней Халдора начнет восходить с другой стороны горизонта. Через триста двадцать дней Халдора вновь окажется в исходной точке цикла, строго в зените.
Погрешность вращения Хелы – отклонение от точного приливного периода – составляла одну двухсотую. Установление приливной связи – неизбежный результат действия сил трения между парой обращающихся друг близ друга космических тел, притом что это чрезвычайно медленный процесс. Вполне возможно, что Хела замедляла свое вращение, приближаясь к Халдоре, но еще не достигнув полного соответствия орбитального обращения осевому. Возможно также, что в прошлом она получила встряску: столкновение по касательной с другим телом сместило спутник. Еще вариант – возмущение орбиты гравитационными силами массивного третьего тела.
Не зная подлинной истории этой планетной системы, Куэйхи мог строить сколь угодно правдоподобные версии. Это раздражало, как часы, всегда показывающие почти точное время. Такие аргументы годятся лишь в споре с приверженцем теории божественного происхождения космоса: скажи-ка, почему Создатель допустил этакое несовершенство, ведь все, что от Него требовалось, – легкий толчок, который вывел бы спутник на правильную орбиту?
В крови шевелился, разогревался вирус, ему не нравились подобные мысли.
Усилием воли Куэйхи снова вернулся к безопасной теме топографии Хелы. Нельзя ли из этого контекста вычленить какие-нибудь сведения о происхождении моста? Он тянулся с востока на запад, словно его ориентировали точно по вращению Хелы, и находился почти у экватора, пересекая гигантский каньон, одну из самых приметных геоморфологических формаций. Линейная впадина начиналась у северного полюса и наискосок шла на юго-запад через экватор. Ширина и глубина возле экватора были наибольшими, однако ничто по сравнению с протяженностью впадины.
Рифт Гиннунгагапа – такое название дал ей Куэйхи.
На западе в северном полушарии имелся горный массив, обширная область, которую первооткрыватель назвал Нагорьем Западный Гирроккин. Восточный Гирроккин огибал полюс и с фланга заходил Рифту в тыл. На юге у западных границ Гиннунгагапа, но севернее экватора, обнаружилась формация, которую Куэйхи решил наречь Кряжем Золото-в-Вереске. Еще одна горная цепь, южнее экватора, получил имя Гулльвейг. Рассматривая тропики на западе, Куэйхи отметил Косогор Гудбранда, Плоскогорья Келды, Равнину Вигрид, Гору Йорд… От названий приятно веяло стариной, они создавали ощущение, что у этого мира есть богатая история, что здесь пролегала граница покорения космоса и пионеры совершали свои эпические странствия, преодолевая невероятные трудности и совершая легендарные подвиги.
Естественно, через некоторое время внимание исследователя вернулось к Рифту Гиннунгагапа и пересекающему его мосту. Детали пока оставались неразличимыми, но уже было видно, что конструкция моста чрезвычайно сложна, что он слишком изящен для природного образования, – это никак не может быть переброшенный через пропасть, обработанный эрозией язык горной породы. Мост построили разумные существа, и похоже, это были не люди.
Не то чтобы возведение такого моста было за пределами человеческих возможностей – за последнюю тысячу лет в космосе появилось немало рукотворных чудес. Но то, что люди способны создать такое диво, вовсе не означает, что они это сделали.
Ведь планета Хела очень далека от освоенных мест. Люди не имеют ничего общего со строителями этого моста.
Вот инопланетяне – дело другое.
За шестьсот лет освоения межзвездного пространства человечеству так и не удалось встретить разумную технологическую культуру. Но когда-то такие существовали. Имелись сведения о десятке развитых цивилизаций, и они существовали в малом объеме космоса, на горстке систем в пределах считаных световых лет от Первой Системы. Никто даже гадать не брался, сколько сотен или даже тысяч угасших культур оставили свои следы в бескрайней Галактике. Кем были давние обитатели Хелы? Зародилась ли эта культура на обледенелом спутнике, или обледенелый спутник – лишь остановка на пути какой-то забытой древней диаспоры?
Как выглядели здешние жители? Принадлежали ли к одной из известных цивилизаций?
Но не стоит забегать вперед. Эти вопросы можно решить позже, когда Куэйхи осмотрит мост и определит его вещественный состав и возраст. Подлетев ближе, он увидит подробности. Там могут найтись артефакты, которые однозначно свяжут Хелу с уже изученными цивилизациями. Возможно и другое: артефакты укажут на то, что это совершенно новая культура, доселе неизвестная.
В любом случае его находка бесценна. Жасмина сможет хоть целый век контролировать доступ к мосту. Вернет потерянные лет двадцать-тридцать назад престиж и репутацию. И пусть она теперь не испытывает симпатий к Куэйхи, нет сомнений, что он получит заслуженную награду.
Загудел пульт «Дочери мусорщика» – радар впервые уловил эхо. Там, внизу, что-то металлическое. Небольшой предмет недалеко от моста в стене Рифта.
Куэйхи настроил радар, убеждаясь, что эхо – не ошибка. Нет, оно не исчезло. А в том, что его не было раньше, должно быть, виновато расстояние, ведь чувствительность датчиков не идеальна. С борта «Доминатрикс» ничего подобного не увидишь.
Куэйхи приуныл. Сколько он убеждал себя, что следов людей здесь нет, а теперь наткнулся на след, и это запросто может оказаться брошенным мусором.
– Не пори горячку, – сказал он себе.
Когда-то Куэйхи обследовал спутник поменьше Хелы и на его поверхности кое-что заметил. Забыв обо всем, он ринулся туда – и поймал эхо, похожее на здешнее, регистрируемое сейчас его радаром. Он рванул прямо на этот отблеск, презрев осторожность.
Это была ловушка. Проломив поверхностный лед, наружу вырвался мощный излучатель частиц и взял на прицел его корабль. Меткий выстрел пробил дыру в корпусе, чуть не изжарив Куэйхи. Ему удалось уйти из-под огня, круто взмыв вверх, но он едва не лишился корабля и жизни. Он вылечил раны и починил корабль, но и спустя много лет тщательно искал признаки подобных ловушек. В космосе оставлено немало автоматических стражей, защищающих чье-то имущество или застолбленные месторождения. Иной хозяин давно превратился в прах, а робот продолжает беречь его сокровища.
В тот раз Куэйхи повезло: робот-часовой, или что это было, оказался неисправным, выпущенный им луч – не слишком мощным. Разведчик легко отделался, получив от судьбы строгое предупреждение, совет не лезть в воду, не зная броду. И в этот раз Куэйхи грозила серьезная опасность совершить такую же ошибку.
Куэйхи проанализировал свои возможности. Эхо металлического объекта – предвестник разочарования, оно порождает сомнение в древности и инопланетном происхождении моста. Но проверить это Куэйхи не мог, оставаясь вдали от объекта. Если там на самом деле охранный автомат в засаде, то «Дочь мусорщика» угодит под его огонь. Но это хороший корабль, напомнил он себе, маневренный, умный и неплохо вооруженный. Знающий уйму хитрых уловок, маневров отхода и уклонения.
Рефлексы мало что значат против релятивистского оружия вроде лучевых пушек, но «Дочь» будет следить за источником эха на тот случай, если перед выстрелом там начнется движение. Едва корабль увидит что-нибудь потенциально опасное, он с ускорением в несколько g выполнит маневр уклонения, выстроенный генератором случайных векторов и исключающий точную стрельбу с упреждением. Кораблю известны параметры физической выносливости Куэйхи, и тому не грозит смерть от перегрузки – хотя, конечно, приятного будет мало.
Если же противник всерьез разозлит «Дочь мусорщика», она пустит в ход собственные системы обороны и нападения.
– Все будет хорошо, – сказал себе Куэйхи. – Мы долетим, осмотримся, потом выберемся и еще посмеемся.
Но нужно было подумать о безопасности Морвенны. «Доминатрикс» чрезвычайно далеко отсюда, но она неповоротлива и медленно соображает. Вряд ли излучатель частиц достанет туда, но полностью такую возможность исключать нельзя. Кроме того, у стража может быть и другое оружие, например самонаводящиеся ракеты. А что, если на поверхности спутника размещена целая сеть боевых роботов, связанных друг с другом?
«Черт побери, – подумал он, – может, тут и нет никакого часового. Может, это просто камень с высоким содержанием железа или выброшенный топливный бак».
Но следовало исходить из худшего. Он должен позаботиться о Морвенне. И ему нужна «Доминатрикс», чтобы вернуться к королеве Жасмине. Он не может подвергать риску ни свою любовницу, ни корабль, ставший на неопределенный срок тюрьмой для Морвенны. Но и отступиться он не согласен. Как же уберечь женщину и корабль, не дожидаясь, пока пройдет несколько часов и «Доминатрикс» отлетит от Хелы на безопасное расстояние?
Ответ был очевиден. Этот ответ практически висел у разведчика перед носом; красивый в своей простоте, он подразумевал эффективное использование планетарных ресурсов. Почему Куэйхи не подумал об этом раньше?
Он укроет корабль за Халдорой.
Сделав необходимые приготовления, Куэйхи установил связь с Морвенной.
О проекте
О подписке