– Утренняя вахта. На камбузе есть горячий чай, в уборной – горячая вода. Вы сейчас чувствуете себя ужасно, но мы все когда-то провели первую ночь на корабле – дальше будет лучше.

– Сколько ночей это займет? – спросила Адрана.

– О, не много. Иногда всего-то двадцать.

– Спасибо, Мэттис.

Я дрожала, хотя ночью укрылась всем, чем только могла.

– Не спешите. Впрочем, канителиться тоже не надо, если хотите увидеть, как поднимают паруса. Хиртшал уже начал.

Подъем парусов заставил всех понервничать. Хиртшал был мастером, он за свою работу отвечал, но если бы что-то пошло не так, половине команды предстояло нарядиться в скафандры и отправиться распутывать безобразие.

– У нас малочисленная команда, – сказал мне Ракамор, когда мы собрались у полусферического окна, наблюдая, как из корпуса выдвигается механизм управления парусами. – Не только потому, что легкий корабль – быстрый корабль. Это позволяет нам не делить прибыль на слишком много частей.

– Я хочу научиться всему, чему можно, – сказала я.

Он кивнул:

– Прекрасная позиция. И ты научишься – в пределах разумного. Носить скафандр, управлять шлюзом, ориентироваться снаружи корабля – это базовые навыки выживания. А кое-какие знания из других областей всегда полезны. Тебе пригодится немного сведений про шарльеры, немного – про реликвии и так далее, хотя бы потому, что так ты научишься должным образом уважать те сферы, в которых не разбираешься. – Его челюсть напряглась. – Но с чтецами костей мне приходится поступать особым образом. Вас мало… слишком мало, чтобы подвергать тем рискам, которые другие члены команды естественным образом принимают.

Стоящая рядом с нами Прозор сказала:

– Он имеет в виду, деточки, что вас будут баловать, так что привыкайте.

За стеклом шипы, которые были сложены вдоль корпуса «Монетты», выпрямлялись – как будто сердитая рыба ощетинивалась, защищаясь от врага. Это были опорные точки для такелажа – тонких нитей, связывающих корабль с парусами. Под наблюдением Хиртшала они должны были все время то натягиваться, то ослабевать, сообразно крошечным сдвигам в солнечном потоке и поправкам в наш курс, которые были на уме у Ракамора.

– Мы не выпускаем все гроты за один раз, – говорил он тем временем. – Они запутаются и порвутся. Хиртшал сперва использует стабилизирующие паруса. Видите – вон они, разворачиваются примерно в лиге от нас? Они выберут слабину в снастях, хорошенько их натянут и выровняют, и тогда мы выпустим гроты, тысячу квадратных лиг отражающей поверхности.

Капитан как-то по-особенному, раскатисто произносил слово «гроты».

– Может показаться, что это просто, – продолжил он. – На самом деле все совсем не так. Паруса – штука в той же степени хитрая, в какой деликатная.

Хиртшал уже был снаружи – стоял, обутый в магнитные ботинки, на спине «Монетты», орудуя рычагами на пульте управления, который выдвигался из ее корпуса именно для операций подобного рода. Если бы что-то заклинило или запуталось, он мог с этим разобраться, пока все не усугубится. Катер тоже на всякий случай приготовили, если вдруг что-то пойдет не так в десятках лиг позади корабля.

Но все шло хорошо. Стабилизирующие паруса раскрылись, расцвели, как хромированные цветы, и, в свою очередь, помогли развернуть гроты – замысловатую конструкцию из переплетенных ячеек. Не будет преувеличением сказать, что это было и впрямь чудесно: они постепенно раскрывались, разъезжались в стороны по швам, которых мы и не замечали, слой за слоем, делаясь все больше и больше. Весь процесс напоминал карточный фокус, который какой-нибудь разумник в Нейронном переулке демонстрирует с лукавым блеском в глазах. Паруса сверкали перед нами, и серебристая поверхность каждой грани отливала алым и пурпурным, отражая прошедший сквозь облако миров свет Старого Солнца. Такелаж был невидим, но он уже натянулся, приводя корабль в движение. Оттого скрипы и стоны «Монетты» зазвучали в иной тональности. Теперь в них слышалось рвение. Корабль стремился в путь, желал поймать фотонный ветер.

И мы полетели. «Скорбящая Монетта» больше не ползла на ионной тяге, не опасалась приблизиться к гравитационному колодцу какого-нибудь поглотителя. Она стала тем, чем и должна была стать, – покорительницей бескрайнего вакуума, обитательницей Пустоши.

Настоящим солнечным парусником.

Казарей крутанул колесо, открывающее дверь в комнату костей.

– Войдите, – тихо сказал он. – Только ничего не трогайте… пока что.

Адрана вошла первой. Я следовала за ней по пятам, стараясь не отрываться от стены. За мной был Казарей, который, повернув внутреннее колесо, закрыл дверь так, что она плотно прижалась к раме.

Внутри было тихо. Я не слышала ни системы жизнеобеспечения, ни механизмов управления парусами – раздававшиеся время от времени жужжание и вой лебедок и шкивов стали привычными с тех пор, как «Монетта» выпустила паруса, – и никаких отголосков обычного шума и болтовни команды.

Комната представляла собой сферу около пятнадцати пядей в поперечнике, и череп плавал посередине, словно главный экспонат в художественной галерее. Он покоился в чем-то вроде упряжи или каркаса из металлических прутьев, который крепился к стенам десятками пружин.

– Чем тише и спокойнее среда, в которой мы его содержим, тем лучше, – сказал Казарей. – Триг отключил ионные, и это упрощает дело, но хватит одного толчка, чтобы что-то расшаталось.

От передней части до задней в черепе было примерно столько же, сколько в Адране от пяток до макушки, – где-то восемь пядей. Цветом он напоминал больной зуб, прогнивший до основания. И совсем не походил на череп обезьяны: имел вытянутое рыло и челюсть, как будто принадлежал какой-то гигантской лошади, а не разумному индивиду. Он состоял из множества частей, соединенных вместе точно головоломка. Поперек него бежал темный разлом, края которого соединяли швы, выглядевшие ступеньками металлической лесенки. Кто бы ни проделал эту работу, он потрудился давным-давно и очень тщательно.

А еще в черепе во множестве мест были просверлены дыры и вставлены затычки. Тонкие щупы и провода проникали сквозь кость в то, что было не совсем пустотой.

– Расскажите мне, что вам известно, – попросил Казарей чуть слышным шепотом.

– Он старый, – ответила я.

– Насколько старый?

– Никто не знает, – сказала Адрана.

– Хороший ответ. И к тому же правильный. Черепа находили во время Шестого и Седьмого Заселений, но кто бы их ни оставил, он побывал в наших краях гораздо раньше. Морфологически они не соответствуют ни одному виду пришельцев, о которых нам известно: ни ползунам, ни жалохвостам, ни клыкачам. Некоторые так называемые спецы думают, что черепа принадлежат костякам или жукоглазам, но я достаточно навидался тех и других, чтобы понимать – это не так. Сам я предполагаю, что разумники, которым принадлежали эти кости, умерли задолго до того, как люди научились ходить. Черепа здесь оставили какие-то другие пришельцы, и они использовали их совершенно так же, как мы, – в качестве своеобразного трещальника.

Мы вглядывались в тайны черепа, стоя по разные стороны.

– Он не пустой, – сказала Адрана. – Внутри есть маленькие огоньки, которые то вспыхивают, то гаснут.

– Какой бы разум ни обретался в этом черепе, – объяснил Казарей, – он давно исчез. Серого вещества, мозговой ткани совсем нет. Если вообще что-то такое в нем раньше было. Но механизм, который существовал в том мозгу, остался. Мигальная начинка по-прежнему мигает. Что-то происходит. Что именно – мы не знаем. Он пытается восстановить контакт с себе подобными? Послать сигналы домой, в ту часть Вихря, откуда они пришли? Поет бесконечную песню смерти? Понятия не имею, и лучше не зацикливаться на этом. Важно то, что мы можем сделать с этими мерцающими узорами. Мы можем запечатлевать на них наши собственные послания, использовать их в качестве несущих сигналов. – Он кивнул на оборудование, развешанное по стенам, аккуратное, чистое и организованное. – Вот для чего все эти приборы. И работа чтеца костей заключается в том, чтобы отправлять и получать вложенные сообщения. Череп не будет работать с первым встречным. Бывают дни, когда и у меня ничего не получается. Но у вас лампы светятся как надо. Готовы попробовать?

Я уже собиралась ответить, но Адрана меня опередила:

– Да.

– Позади тебя. Аппарат, прицепленный к стене. Надень его на голову.

Это было тонкое металлическое приспособление, нечто среднее между короной и пыточным устройством. Она закрепила его на голове, поправила волосы, чтобы не мешали. Пара металлических муфт закрывала ее уши, и еще было что-то вроде забрала, которое можно было надвинуть на глаза.

– И ты тоже, Арафура.

Я отцепила собственный аппарат и надела его на голову – не так красиво, как это получилось у Адраны.

– Это нейронный мост. Ничто из этого оборудования не работает без моста. Чтобы разговаривать с черепом, нужно соответствовать тому, чего он от тебя ждет. Сообщения приходят почти подсознательно – все равно что уловить едва слышный шепот, принесенный ветром. Мост – это фокусирующее устройство, усилитель.

– Ничего не чувствую, – сказала я.

– Ты еще не подключена. Вытяни контактный провод, подключенный к мосту. Размотай его полностью.

Провод представлял собой изолированную катушку, подсоединенную к левой стороне моста. На конце у него было небольшое утолщение.

– Провод можно подключить к любому из щупов на черепе или подсоединиться к какому-нибудь другому проводу. Главное – действовать с осторожностью. Обычно одного соединения достаточно, но можно подключиться к нескольким контактным зонам, если надо отследить слабый сигнал. На стене есть разветвитель.

Адрана была смелее меня, но даже она не решалась сделать последний шаг и подключиться. Я разделяла ее опасения. В моей голове вертелась упрямая мысль о том, что, как только контакт состоится, я испытаю некий психический толчок, вроде удара током.

Еще я думала про Гарваль, привязанную к кровати.

– Все в порядке, – мягко проговорил Казарей. – Просто сделайте это. В первый раз никто не получает острые ощущения в полном объеме. То, что случилось с Гарваль… – Он покачал головой, прогоняя какую-то мысль. – Вам повезет, если хоть что-то услышите, даже если у вас есть талант.

Я выбрала щуп возле открытой глазницы и вставила провод. Не желая быть второй, Адрана подключилась почти в ту же секунду. Череп слегка подпрыгнул на пружинах, но уже через несколько мгновений движение прекратилось.

Мы посмотрели друг на друга сквозь него, проверяя, кто же из нас первой ощутит всплеск острой боли, свидетельствующий о контакте.

– Когда у вас будет побольше опыта, когда вы запомните расположение щупов, вам будет удобнее работать в темноте. А теперь опустошите разум. Пусть ваши чувства успокоятся. Я буду хранить молчание.

Ничего не происходило.

Я понимала, что задерживать дыхание бессмысленно – да мне и не удалось бы терпеть так долго, – но в остальном попыталась успокоиться, выкинуть из головы все мысли, превратиться в комнату с открытой дверью.

Я сделала единственное, что сумела придумать, – стала ждать.

Адрана тоже ждала. Мы обе глядели вниз, но время от времени, не в силах сдержаться, посматривали друг на друга, проверяя, как идут дела. Раз или два наши взгляды встретились; мы почувствовали себя очень глупо и поспешно отвернулись, но стремление посмотреть друг на друга снова нарастало, и в конце концов так мы и поступали.

Через пару минут я решила зажмуриться и не обращать внимания на то, что Адрана могла последовать моему примеру.

Казарей присутствовал, но не издавал ни звука, не делал замечаний. И по-прежнему ничего не происходило: я не слышала ни шепота на ветру, ни даже намека на сам ветер. Только тишину; и в моей голове постепенно обрисовывалась абсурдная идея о том, что ничего не получается – и вполне может не получиться.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем Казарей заговорил:

– Отключитесь. Попробуйте другие щупы, ближе к основанию.

Мы сделали, как он предложил, на этот раз побеспокоив череп гораздо меньше, выдергивая и снова вставляя провода.

Я по-прежнему ничего не чувствовала. Но чтобы продемонстрировать решимость, парила в невесомости с закрытыми глазами, желая, чтобы нечто – хоть что-нибудь – вошло в мою голову.

– Кажется… – начала Адрана.

И замолчала.

– Ты ощутила контакт? – спросил Казарей.

– Даже не знаю. Может, ничего и не было. Оно появилось и исчезло, как будто кто-то стоял позади меня на протяжении секунды. Какое-то холодное присутствие.

– На первом сеансе лучше не увлекаться чтением. Чем больше желаешь контакта, тем вероятнее, что ты его придумаешь.

Подавленная, я сняла с головы нейронный мост, привела в порядок волосы там, где они примялись.

– Может, она ошиблась насчет нас, Казарей?

– Когда я начинал, просидел здесь три недели, прежде чем поймал хоть проблеск сигнала. Череп – штука своенравная. Он должен был сперва ко мне привыкнуть и лишь потом захотел поговорить.

Адрана освободилась от нейронного моста. Мы отключились от черепа и повесили мосты на их положенные места на стене.

– Думаю, в следующий раз повезет больше, – сказала я.

– Удача не имеет с этим ничего общего, – возразил Казарей. – Я по лампам вижу, что способности у вас есть – ошибки быть не может. Вы все преодолеете, и эти кости обязательно заговорят. – Затем он подошел к стене и взял один мост для себя. – Обычно лучше работать в одиночку. Но можете посмотреть, если хотите.

– Я думала, тебе становится все сложнее с этим справляться, – заметила Адрана.

– Так и есть.

Казарей надел мост, поправил, чтобы штуковина плотно легла на его светлые локоны, и, размотав контактный провод, вставил его в несколько щупов подряд. От сосредоточенности его лицо превратилось в маску, но через некоторое время он слегка расслабился, еле заметно кивнул и вполголоса произнес:

– Слышу. Сегодня он слабый, так что не переживайте из-за того, что у вас ничего не получилось. – Потом чтец начал бормотать. Его глаза были открыты, но начали закатываться под веки. Мы улавливали слова, фразы, но смысла в них не было. – У процессий в Солнечных Краях… через две орбиты от Разрыва Дарган. Ауспиции предвещают открытие Жемчужины Сундабара. «Огненная ведьма» спустила паруса вблизи Аузара – требуется помощь. Глаз Ведзы закроется через восемь дней восемь часов.

И тому подобное. Он бормотал вот так две или три минуты, прежде чем его взгляд снова сделался осмысленным, как у человека, который пробудился от спокойного сна. Он поднял руки к нейронному мосту:

– Вы меня слышали?

– Да, – ответили мы.

– Я не всегда запоминаю все. А многое не стоит запоминать – это просто шум, который и не нужно пересказывать капитану Ракамору.

– А то, что было в этот раз? – спросила я.

– Слышали, как я говорил об ауспициях? Это полезные знания. Разведданные. Кто-то что-то знает о том, где и когда откроется шарльер и как надолго. Обладающий таким знанием может организовать экспедицию или испортить ее кому-нибудь другому.

– Тогда зачем ими делиться? – спросила Адрана.

– А это не нарочно. – Казарей отсоединился от черепа и повесил нейронный мост на стену. – Мы, как правило, действуем в одиночку, но можем иногда помогать другим кораблям, если они в прошлом оказывали капитану какую-нибудь услугу. Но есть корабли, которые постоянно работают вместе. Ими руководят правительства или частные картели. И им надо общаться, чтобы координировать свои усилия. Трещальник для этого подходит, но он медленный, сообщения легко перехватить, и сигналы не всегда проходят через все Собрание, в особенности если Старое Солнце устраивает шторм. Сверхсеть – так мы называем систему черепов – намного, намного быстрее, ее трудно заглушить, и сигнал почти не ослабевает.

– Но ты его только что подслушал, – заметила я.

– Берут особым образом подобранные черепа, пары считывателей и помещают на разные корабли. Но если ты хорош – если у тебя достаточно опыта и очень чувствительный череп, вроде этого, – тогда можно уловить отголосок шепота. – Казарей скромно пожал плечами. – Ну, с моих слов кажется, что это просто.

Я улыбнулась:

– Да не особенно.

– Ты сказал, что сигнал трудно заглушить, – проговорила Адрана. – Но не сказал, что это невозможно. А что для этого нужно сделать с черепом?

Ее вопрос прозвучал достаточно невинно. Однако что-то омрачило лицо Казарея, когда он нам ответил:

– Ничего такого, о чем вам стоило бы беспокоиться.