2

Когда «Ягуар» Дани, с глухим хрустом сминая мелкий гравий, закатывается в ворота, задремавшее волнение усиливается. В этом красивом двухэтажном особняке из бежевого камня я прожила всего три года, но за столь короткий срок успела познать многое: первую головокружительную влюбленность, горечь от чужой ненависти и боль утраты самого близкого человека – моей мамы. Может и хорошо, что после её смерти отчим принял решение отправить меня учиться в другую страну: там, среди сверстников, отлучённых от дома так же, как и я, мне не пришлось в полной мере ощутить одиночество. Сейчас же, глядя на три припаркованных автомобиля, принадлежащих членам семьи Авериных (настоящим членам семьи Авериных, а не приёмным, как я), свою чужеродность я начинаю осознавать в полной мере. Плохой настрой на семейный ужин.

– Волнуешься? – голос Дани отвлекает меня от созерцания хищного графитового седана.

– Есть немного, да.

Я позволяю себе на секунду встретиться с ним глазами и тут же сосредотачиваюсь на серебристом кружке воздухозаборника. Данил смотрит слишком пристально, а я за время нашей поездки стала замечать то, чего не замечала четыре года назад. Если раньше я была влюблена в образ красивого парня, то сейчас впервые начинаю видеть его в деталях: сочный цвет губ, родинку на подбородке и каштановые переливы в почти чёрных волосах. Это сбивает меня с толку, заставляет задерживаться на Дане взглядом дольше, чем позволительно, и я с ужасом думаю, что он это замечает.

– Не стоит. Ты вернулась домой. Пётр будет счастлив тебя увидеть. Луиза по тебе скучала. – Лучи улыбки разрезают его виски, заставляя меня задержать дыхание: – И я тоже.

По коже разбегается покалывание, собирающееся теплом в груди, во рту внезапно становится сухо. Мне, конечно, не стоит придавать излишнее значение фразе «И я тоже». Данил скучал не по мне, а по четырнадцатилетнему долговязому подростку, сводной сестре Луизы. Но даже если и так, вряд ли бы нашлись другие слова, способные настолько меня взбодрить.

Я ему улыбаюсь.

– Спасибо.

– Ну что? – тон Данила резко меняется, становясь весёлым и немного отстранённым. – Не будем заставлять других ждать?

Он помогает мне выйти из машины, вытаскивает из багажника чемодан, и мы вместе поднимаемся вверх по ступеням.

– Приехали, да? – Из гостиничного проема выныривает голова Луизы. Кажется, она и сама недавно приехала, потому что активно орудует руками у себя в волосах, сооружая причёску.

– Приехали, – подтверждаю я, но почему-то не решаюсь снять обувь.

Сестра расправляет солнечные локоны, одёргивает шёлк на блузке и походкой от бедра идёт мне навстречу.

– Фифа, фифа, ничего не скажешь, – одобрительно цокает она языком, окидывая меня с ног до головы оценивающим взглядом. – Дань, ты Аинку вообще узнал?

– Не сразу, – с коротким смешком отвечает он.

Зажмурившись от удовольствия, я тону в надушенных объятиях сестры. Уверенность, раннее подаренная мне Данилом, крепнет. Когда люди не хотят тебя видеть, они ведут себя по-другому. Не улыбаются и не обнимают так, словно действительно скучали.

– Он к тебе не приставал? – Луиза по-свойски обнимает меня за талию, увлекая за собой. – Ты сказал ей, Дань? – И, не дожидаясь его ответа, продолжает: – Короче, мы с ним встречаемся. Дурдом, да? Столько лет дружили. Арс нас первый застукал у меня в спальне. Ору было – жесть. Будет ему уроком, чтобы без стука в чужие комнаты не вламывался. Ну ты и сама, наверное, помнишь его дебильную привычку.

Луиза ничуть не изменилась. Такая же ослепительная красотка и по-прежнему болтает без умолку. У сестры совершенно отсутствует фильтр на то, что вылетает из её рта, но окружающие с лёгкостью ей это прощают, ибо подобная непосредственность гармонично вписывается в её имидж. Обаятельным и привлекательным многое сходит с рук.

Да, я помню привычку Арсения везде чувствовать себя как дома. Одно из самых ужасных воспоминаний в моей жизни – случай, как он вломился в мою спальню, застав меня за переодеванием. Мне тогда было всего пятнадцать, и я мечтала сквозь землю провалиться со стыда. Он даже не извинился – просто выругался себе под нос и шарахнул дверью, будто это я в чём-то перед ним провинилась.

– Пап, принимай свою вторую дочь! – Луиза подталкивает меня навстречу отчиму, спускающемуся со второго этажа.

Я дожидаюсь, пока он со мной поравняется, и сама заключаю его в объятия. Что бы ни произошло с моей жизнью дальше, я всегда буду ему благодарна за то, что он оплатил моё образование в лучшем вузе Европы и позволил увидеть мир. Ведь, положа руку на сердце, он был совсем не обязан. Мамы не стало, когда мне было семнадцать. Пётр мог потерпеть всего один год до моего совершеннолетия и отправить меня в свободное плавание.

– Выросла так, – гудит отчим, похлопывая меня по спине.

С объятиями я не затягиваю – это незнающим Пётр Аверин кажется улыбчивым добряком, а на деле он совсем не такой. С мамой он часто разговаривал жёстко и со своими детьми тоже. Мама говорила, что такая суровость – следствие профдеформации. Вот уже много лет отчим возглавляет одно из крупнейших предприятий страны, у него тысячи людей в подчинении. Арсений пошёл в него: у него та же подавляющая энергетика и те же нотки металла в голосе. Только отчим, в отличие от сводного брата, меня не пугает.

– Спасибо вам, что позвали. И за всё.

– Аина, ты вот эту всю хрень вроде «я теперь сирота» брось. – Пётр берёт меня за плечи и слегка встряхивает. – Поняла меня? Комната твоя свободна, жить будешь здесь. С работой решим.

В глазах непрошено собираются слёзы. Столько всего ценного есть для меня в этих словах, произнесённых почти раздражённо, что я не успеваю справляться с подступающими эмоциями.

– Спасибо большое. Я… – Запинаюсь, потому что, если скажу больше – наверняка разревусь. И то, что Луиза и Данил наблюдают, делает только хуже. – Просто спасибо, серьёзно.

Тяжёлая поступь шагов, доносящаяся позади, за секунду приводит меня в чувство. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто появился в гостиной. Рядом с Арсением даже воздуха вокруг становится меньше – он его поглощает одним своим присутствием, будто говоря: «Ты и на него права не имеешь».

– Ты, блин, ещё не оделся, что ли? – раздражённо ворчит Луиза. – Мог бы свою задницу и позже покачать. Я вообще-то есть хочу, а теперь нам всем придётся ждать, пока ты свою тушу в ванной прополощешь.

Я оборачиваюсь и от неожиданности опускаю глаза в пол. Арсений не то чтобы не одет – он скорее раздет, ведь только вышел из спортзала. На нём серые спортивные шорты, резинка которых потемнела от пота, футболка перекинута через плечо. Его волосы стали короче, и первое, что мне приходит на ум: он похож на бойца, дерущегося в клетках за деньги. Странное сравнение, потому что я привыкла видеть Арсения в рубашках и деловых костюмах.

– Так садитесь без меня, – бросает он и, обернувшись, небрежно чиркает по мне взглядом. – С возвращением, блудная сиротка.

– Ой, ну почему ты такой отстойный? – незамедлительно шипит Луиза, пока Арсений, отвернувшись, пожимает руку Данилу. – Где ты вообще находишь дур, которые с тобой спят? Тебя же больше минуты вытерпеть невозможно.

– Просто Арс привык справляться быстрее, – усмехается Данил и заговорщицки подмигивает мне.

– Поговори, – грубо осекает Арсений, но я знаю, что раздражённая перебранка между этими тремя не более чем странное проявление любви. Данил и Арсений – лучшие друзья, а Луиза в своём старшем брате души не чает. Тут есть чему позавидовать.

– Арсений, – подаёт голос отчим, молча наблюдавший за разворачивающейся сценой, – у нас семейный ужин, о котором ты был предупреждён. Десять минут тебе на то, чтобы спуститься.

Если бы он сказал то же самое мне, да ещё таким тоном, я бы уже со всех ног летела вверх по лестнице. Но Арсений не я, и он единственный в этом доме, кто всегда умудрялся общаться с Петром на равных. Наверное, в этом и заключается прелесть финансовой независимости, потому что даже оторва Луиза, не лезущая за словом в карман, в разговорах с отцом обычно осторожничает.

– Спущусь, как приму душ, – развернувшись, Арсений не спеша идёт к лестнице.

– Хамло, – фыркает Луиза и переводит взгляд на меня: – Не парься, Аин, он сюда только по выходным мотается. Завтра свалит в город, и мы с тобой заживём.

У меня даже язык не поворачивается сказать вежливое «Да ну, брось». Я тоже надеюсь, что Арсений поскорее свалит отсюда, и я наконец перестану чувствовать, что ворую его воздух.

3

– Дань, ты же останешься сегодня со мной? – Луиза корчит просящую гримасу и с шутливой мольбой смотрит на Данила. – Ну пожалуйста. Вся наша семья сегодня в сборе. Обещаю завтра приготовить всем завтрак, – взгляд на меня: – Аина, ты вот чем в Швейцарии привыкла завтракать?

Я неловко пожимаю плечами. Мои завтраки в Швейцарии ничем не отличались от обычных московских. Мы готовили дома из продуктов, купленных в обычном супермаркете.

– Да я всё ем. Моя соседка по квартире готовила омлет с тофу. Было вкусно.

– Омлет с тофу, – мурлычет Луиза и, пробежавшись пальцами по плечу Данила, упирается в него подбородком. – Что скажешь?

Мне требуется прикладывать усилия, чтобы по-идиотски не прятать глаза, глядя на их интимные заигрывания. Я не испытываю ревности, злости или обиды – ничего подобного. Просто не знаю, как себя вести. Луиза остаётся верной себе: делает то, что ей хочется в данную минуту. Наслаждается своими отношениями и не видит нужды это скрывать. Я так не умею. В Швейцарии я несколько месяцев встречалась с парнем, но свободно проявлять свои чувства на людях так и не научилась.

Данил усмехается и ласково треплет Луизу по голове.

– Я останусь.

– Аина, Лида тебе комнату приготовила, – вступает Пётр, последние пару минут сосредоточенно печатавший в телефоне. – Кровать на днях заменим. Уезжала-то ты подростком, а вернулась совсем взрослой.

– А есть смысл менять кровать? – резкий голос Арсения заставляет меня вздрогнуть и крепче стиснуть вилку. Было ошибкой полагать, что его молчание продлится до конца ужина. – Если ты так одержим идеей позаботиться о дочери женщины, на которой был женат от силы три года, просто купи ей квартиру. Не вижу ни единой причины продолжать жить с ней под одной крышей.

Синие глаза фокусируются на мне. Давят, презирают, стирают в пыль.

– Тебе уже двадцать один есть, правильно? Пора бы перестать сидеть на чужой шее.

Меня словно окатили ледяной водой. Хочется сгинуть, раствориться. Будь на моём месте Луиза, она бы не задержалась с ответом и наверняка выплюнула бы какую-нибудь колкость. Но я не Луиза, фамилия у меня не Аверина, и грубая правда звучит именно так: я сижу на шее чужого человека. Максимум, на что имею право, – это вскочить из-за стола и, ткнув в лицо Арсения пальцем, завопить: «За что ты так меня ненавидишь?! Что я тебе вообще сделала?»

– Я о твоих предпочтениях не спрашивал, – холодно парирует отчим. – Советы своим подчинённым будешь раздавать.

– Доро́гой Аина говорила, что собирается искать работу и снимать квартиру, – звучит голос Дани. – Не похоже, что она собиралась сидеть на чьей-то шее.

– Я сижу на папиной шее уже двадцать пять лет, – вскипает Луиза, начиная крутить головой по сторонам. – Мне тоже нужно начать стыдиться?

– Ты фамильное наказание, и с этим все смирились. Но я понятия не имею, почему, приезжая в свой дом на выходные, должен терпеть присутствие чужого человека.

– Она не чужая, Арсений! – рявкает Пётр, игнорируя надрывающийся телефон. – Она дочь моей второй жены.

Хватит. Это просто невозможно.

Отодвинув стул, я встаю. Губы дрожат, двигать ими чудовищно сложно.

– Извините, я отойду в туалет.

Я успеваю поймать встревоженный взгляд Данила, перед тем как выскочить из-за стола. Меня раздирает от унижения, потерянности и чувства вины. Если бы было можно – выбежала бы на улицу босиком и на этот кошмарный ужин, организованный в честь моего возвращения, точно не вернулась.

Что может быть хуже, чем стать причиной чужой перепалки и не иметь возможности вставить хоть слово? Мозг лихорадочно мечется. У меня есть деньги – те, которые присылал Пётр на карманные расходы. Их хватит на оплату услуг риэлтора и аренду квартиры, но дальше нужно будет справляться самой. На поиски работы тоже потребуется время, как и на то, чтобы получить первую зарплату. Страшно. Но бояться всё же приятнее, чем ощущать на себе клеймо приживалки.

Я кусаю губу, чтобы не расплакаться. Даже в день приезда он не мог вести себя нормально. Да, Арсений не обязан меня любить, но неужели по-человечески сложно хотя бы попытаться понять? Я совсем одна. У меня нет вообще никого: ни отца, ни мамы, ни дедушек с бабушками. Даже сейчас, когда так отчаянно хочется реветь, рядом нет никого, кто мог бы меня утешить.

Очутившись в туалете, я включаю кран и в оцепенении смотрю, как вода с журчанием убегает в хромированный слив. Надо быть благоразумнее. Сбегать сейчас совсем не вариант. Остальные не виноваты, что у Арсения пунктик насчёт меня. Но как досидеть до конца ужина и не вздрагивать каждый раз, когда он решит заговорить? Это одна из причин, почему я боюсь сводного брата: он слушает только себя. Что бы ни сказал Пётр, это не остановит его от того, чтобы и дальше подвергать меня череде унижений. Отчим прекрасно ко мне относится, но его старшему сыну я не конкурент.

– Надеюсь, ты не плачешь из-за того, что Арс решил остаться собой?

Я оборачиваюсь. В дверном проёме стоит Данил. На губах играет ободряющая улыбка, но глаза остаются серьёзными.

– Нет. Не планирую доставлять ему такого удовольствия.

– Вернёшься к столу? Луиза как раз заканчивает материться.

– Рыба слишком вкусная, чтобы её бросить. – Я предпринимаю попытку улыбнуться. Не хочу выглядеть в его глазах слезливой истеричкой. – Мне просто хотелось перестать чувствовать себя просроченным товаром.

Я выключаю кран и, быстро оглядев своё отражение, иду к двери. Унижение понемногу стало сходить на нет, но потрясение никуда не ушло. Хотя сейчас именно оно не позволяет мне по-дурацки трепетать от того, что Данил пошёл за мной, чтобы утешить.

– За столом счёт три – один. – По мере моего приближения улыбка на его губах становится шире. – А ты такая высокая стала. Наденешь каблуки – будешь одного роста со мной.

– Не преувеличивай, а то я почувствую себя страусихой.

Я думала, мы вместе пойдём в гостиную, но Данил стоит на месте. Его взгляд странно скользит по моей щеке к подбородку, отчего меня бросает в жар, а в груди становится тесно и неуютно.

– Ты изменилась.

И тон его странный. Другой. Такого я ещё не слышала, и потому он производит на меня глубокое впечатление. Я тоже не могу пошевелиться и даже про то, что мне нельзя так долго разглядывать его лицо, забываю. Не вижу, а скорее чувствую, как Данил заносит руку, будто собираясь меня коснуться, и вздрагиваю от звука металлического голоса:

– К столу вернитесь.

Магия момента, которого не должно было случиться, рассеивается, замещаясь паникой. Арсений ведь ничего плохого не подумал? Потому что я бы никогда. Данил принадлежит Луизе, и я бы никогда не позволила себе переступить черту.

– Секунду, – на удивление спокойно произносит Данил и, отступив, кивает мне. – Пойдём.

С колотящимся сердцем я обхожу его и, избегая смотреть на Арсения, быстро иду по коридору. С момента моего прилёта на родину прошла всего пара часов, но они успели превратиться в катастрофу.