4

Спустя час застолья компания за столом редеет, рассеиваясь по территории дома. Андрей с Димой занимают место возле гриля, где жарятся успевшие надоесть за лето шашлыки, Сеня возится с парусиновым зонтом по просьбе Ядвиги, изъявившей желание позагорать, мы же с Аней заняли качели, чтобы иметь возможно спокойно разговаривать под их ненавязчивый скрип.

– А я думала, вы с Димасом в прошлые выходные к нам приедете, – замечает она, поднося к губам красный курительный гаджет. – Весело было. Сначала во дворе дискотеку устроили, потом Роб квадрик выгнал, и мы по берегу полночи катались.

– Мне в субботу на смену нужно было выйти. Никак не получалось.

– На работе как? Нормально?

Кивнув, я отталкиваюсь ногой от брусчатки, чтобы усилить амплитуду раскачивания.

– Да, всё хорошо вроде.

– Ночами дежурить, наверное, тяжело, да? – с сочувствием продолжает Аня. – Все-таки медиков нужно на руках носить. Такой труд адский. Сначала учишься полжизни, потом столько же не спишь.

– Со временем привыкаешь, – усмехаюсь я. – Хотя поначалу день с ночью путается.

Ловлю на себе взгляд Димы и поднимаю вверх уголки губ, транслируя «у меня всё хорошо», на что он удовлетворенно кивает, перед тем как снова отвернуться к Андрею.

– Как у вас с Димасом? Обживаетесь?

– Я в последние два месяца у него и так почти каждую ночь оставалась, так что после переезда по-крупному ничего не изменилось. Все вещи тащить не стала, чтобы сильно его не теснить.

Выпустив в воздух сладко пахнущий пар, Аня иронично хмыкает:

– А если он замуж тебе предложит выйти? Тоже не захочешь его теснить?

– Я к тому, что у меня квартира есть, где можно все это хранить. По необходимости буду довозить какие-то вещи. – Я шутливо толкаю ее локтем. – И не пытайся меня подловить.

– Бесит он тебя? – Аня заметно понижает голос, будто мне требуется подсказка, чтобы понять, на кого она переключилась. – Я чуть под стол не сползла, когда Адиль Димаса передразнил. Такой он…

Она смолкает, предлагая мне самой додумать нужное слово. Вариантов много, и все они идентичны по смыслу: урод, мудак, сволочь.

– Адиль же всегда таким был, – говорю я, уставившись на носки своих кроссовок в попытке отвлечься от желания посмотреть в его сторону. – Чего удивляться?

– У тебя просто ангельское терпение.

Издав неопределенный смешок, я проигрываю сама себе и нахожу Адиля взглядом. Он стоит с Робертом на входе в беседку. Занят разговором, в руке зажат бокал с темно-коричневым напитком – непонятно, кола это или же алкоголь.

Кажется, Роберт отпускает какую-то шутку, потому что Адиль, опустив голову, смеется. «Да-да-да, блядь, – слышу я его вибрирующий смехом голос. – Он же думает, что все дебилы кругом и ни хера не понимают».

– Вот и я так, слово в слово, сказал этому мудозвону, – хохочет Роберт.

Робсон обладает удивительным свойством дружить со всеми без исключения. Даже с таким как Адиль. Было время, я ему завидовала. Со мной Адиль никогда не обсуждал других людей и, кажется, никогда так по-свойски не смеялся. Когда мы проводили время вместе, не покидало ощущение, что он находится за невидимым стеклом. Его мир был для меня загадкой, которую я каждую минуту отчаянно пыталась разгадать. Эта закрытость жутко злила тем, что мешала мне сделать Адиля своим без остатка, но она же придавала нашей любви особенную остроту. В девятнадцать многие обожают американские горки и драму.

– Ты в бассейн пойдешь? – долетает до меня голос Ани.

Я мотаю головой. Нет. Специально не взяла купальник, чтобы исключить возможность раздевания. Не хочу стоять перед ним полуголой.

– Так, а чего мы всё обо мне и обо мне? Как дела с Робом? Есть планы на Новый год?

– Ну ты далеко замахнулась! – фыркает Аня, снова поднося свой паровой приборчик ко рту. – У меня еще день рождения в сентябре. На Новый год не знаю… Посмотрим. Если контента стоящего не будет, может быть, в Дубай рванем. А вы с Димасом как?

Через полчаса обсуждения планов на январские праздники дает о себе знать литр выпитого сока, и приходится идти в дом. По пути к туалету я задерживаюсь, чтобы оценить свое отражение. В том, чтобы не краситься, есть свои плюсы: не нужно переживать за макияж. Лучше ты не выглядишь, но и хуже, чем было час назад, тоже.

Дом, который арендует Роберт, большой – здесь не менее шести-семи спален. Можно подняться в уборную на второй этаж, чтобы избежать риска услышать нетерпеливый стук в дверь, но я выбираю менее энергозатратный вариант и иду в ту, что находится внизу, рядом с кухней.

Лень не прощает. Когда тяну ручку, дверь оказывается заперта. Мысленно извинившись перед тем, кто находится внутри, я собираюсь незаметно ретироваться, но щелкнувший замок останавливает.

Выстрел номер два звучит так неожиданно, что подкашиваются колени. Издевательство какое-то. Из туалета выходит не кто-нибудь, а Адиль.

Секунда уходит на то, чтобы опомниться, еще секунда – на то, чтобы что-то сказать.

– Привет… – Переступив с ноги на ногу, я нервно смеюсь. – Не знала…

Глаза под козырьком бейсболки неторопливо скользят по моему лицу. Семь лет прошло. Я, конечно, изменилась: юношеская одутловатость ушла со щек, форма бровей стала другой, прическа. Адиль тоже изменился, хотя и не могу назвать, в чем конкретно. Просто ему больше не двадцать один.

Почему он молчит? Я хоть что-то сказала. За семь лет не мог подобрать даже пары слов для той, с кем когда-то состоял в отношениях?

– Я совсем недавно узнала, что ты вернулся. Неожиданно так… Ты насовсем или так… проездом?

Если Адиль мудак и сволочь, то я слабохарактерная идиотка, оттого что не могу заставить себя стоять в тишине. Нервы сдают. Вечно чувствую себя обязанной говорить, если повисает пауза. И не только с Адилем. На меня будто с детства возложили ответственность поддерживать разговоры, а остальные так… Подхватят, когда захотят.

– А зай тебе не сказал? – хрипло-тягучий голос не скрывает усмешки. – Пока никуда не собираюсь.

Его голос был моим особым фетишем. Вот эти низкие, выраженно мужские ноты и отчуждение в нем, заставляющее сильнее хотеть внимания и делать все, чтобы заставить Адиля дрогнуть. Раньше мне это часто удавалось.

– Было невежливо передразнивать Диму за столом, – сухо говорю я, не желая оставлять ту издевку без внимания. – Пожалуйста, больше так не делай.

Намеренно говорю «пожалуйста» и держу этот официальный тон, чтобы показать ему, что по крайней мере для одного из нас эти семь лет не прошли даром.

Видишь, у меня все хорошо. После твоего отъезда я нашла в себе силы встать с пола и продолжить жить лучше, чем раньше. У меня есть здоровые отношения и партнер, которого я уважаю и насмехаться над которым не позволю.

– Было смешно слышать эту ванильку за столом. – Адиль смотрит на меня не мигая. – А до «пожалуйста» мне как-то похер.

Ярость во мне вскипает моментально. Скотина. Неужели за семь лет сложно было набраться немного такта? Ну нельзя же жить таким неуправляемым… Как с ним вообще Роберт общается? А другие? Существование в социуме предполагает взаимное уважение, но Адиль, конечно, делает вид, что ему наплевать. Мы семь лет не виделись, и все, что он может сказать: ему «похер».

– Не зря я по тебе не скучала, – выплевываю я ледышки слов прямо ему в грудь, представляя, как они разрезают ткань черной футболки и впиваются Адилю под кожу. – Остальные, думаю, тоже. Дай пройти.

Еще до того, как он отходит в сторону, сама протискиваюсь в туалетную дверь. В груди молотит так, что вибрируют ребра.

Ну и где сейчас эти семь лет? Все происходит с точностью, как раньше: он делает мне больно, а я в отместку пытаюсь пустить ему кровь.

5

– Все в порядке? – Дима кладет ладони мне на талию и трется о висок носом.

Его дыхание пахнет виски, отчего я ощущаю фантомный зуд в нервах – отголосок непростого детства. Отец, до того как мама от него ушла, злоупотреблял алкоголем. Фобии спиртного у меня нет, но его запах, исходящий от близких людей, зачастую вызывает неприятие. Одного Адиля это не касалось.

– Да, все хорошо, – подтверждаю, прикрыв глаза. – Домой скоро поедем?

– Давай через полчаса? В баню только с пацанами схожу.

– Сходи. Я тогда пойду немного по окрестностям прогуляюсь.

Дима моментально хмурится.

– Плохая идея, зай. Скоро темнеть начнет. Иди на качелях лучше покатайся.

– Я не болонка, чтобы в переноске сидеть, – цежу я, машинально отстраняясь. – Тебе я ничего не запрещаю, и ты тоже не смей.

– Я не запрещаю, а волнуюсь. Мало ли какой урод или маньяк навстречу попадутся.

– Какой маньяк? Это элитный поселок. Здесь маленькие дети на великах одни катаются, а мне прогуляться нельзя?

– Зай. – Дима устало морщит лицо. – Ну чего ты реагируешь? Я тебе ничего запрещаю.

Ответ я проглатываю, чтобы не превращать разговор в прилюдный обмен упреками. Но, если Дима прав, и я действительно цепляюсь к словам, на то есть причина. Его патологическое чувство собственности. Диме не нравятся мои ночные смены, не нравятся частые встречи с подругами, его бесит любое случайное внимание противоположного пола. Даже когда он пытается это скрыть, его недовольство все равно проступает в мелочах и вызывает у меня сильнейшую аллергическую реакцию.

– Ладно. – Я высвобождаюсь из Диминых рук и быстро целую его в подбородок в подтверждение примирения. – Иди к парням. Телефон у меня с собой. Если выйдешь пораньше, набери меня.

Дима выглядит так, будто хочет возразить, но потом лишь кивает. Предупредив об отлучке Аню и Ядвигу, засевших в беседке с очередной бутылкой вина, я выскальзываю за ворота.

Вот и отлично, что никто не вызвался пройтись со мной. С недавнего времени я полюбила уединение. Суета на работе и переезд к Диме фактически лишили меня возможности побыть в одиночестве, так что сейчас я искренне наслаждаюсь неторопливой прогулкой под сенью деревьев, сквозь которые проглядывают крыши модных особняков.

Сколько Роберт платит за аренду дома в таком месте? Несколько лет назад отчим построил коттедж в аналогичном поселке, и один только участок в восемь соток земли обошелся ему в поистине космическую сумму.

Жадно впитываю насыщенный кислородом воздух и пытаюсь блокировать любую мысль об Адиле. Сдаюсь минут через десять. У меня нет причин испытывать за это вину. Он был моей первой любовью, первым мужчиной… Он, в конце концов, разбил мне сердце. Было бы странно столкнуться спустя семь лет в доме наших общих друзей и не дать себе возможности это обдумать. Так что мне о нем известно? Адиль никуда не собирается уезжать – это первое. Он ничуть не изменился – это второе. Как знать, может быть, будущее принесет не только плохие новости.

Я воспроизвожу кадры нашего столкновения возле туалета и невольно тру щеку, словно это поможет уничтожить следы его взгляда. Никаких чувств к нему во мне, разумеется, нет. Взбудораженность и ярость – это последствия захороненного прошлого, которое всколыхнула наша встреча. И то, что я сейчас думаю об Адиле, – лишь слабая реакция на вирус, на который у меня давно выработались антитела. Пройдет пара дней, и я вернусь в норму. Второй раз точно не заболею.

Дойдя до местного магазина и купив там жевательную резинку, я поворачиваю обратно. Надеюсь, к моменту моего возвращения Дима успеет насидеться в бане. Чем раньше мы уедем, тем меньше времени мне потребуется, чтобы окончательно прийти в себя. Тем более завтра я работаю в первую смену.

Едва подхожу к нужным воротам и берусь за резную калитку, стыну от звука агрессивных голосов. Меня охватывает ледяной озноб. Отлично знаю, как звучит потасовка, имеющая все шансы закончится дракой: я ведь почти год встречалась с Адилем. Она звучит именно так.

Металлическая дверь с грохотом захлопывается за мной, пятки в кроссовках глухо молотят по брусчатке. Забежав во двор, останавливаюсь как вкопанная. Сердце стучит так сильно, что внутренности скручивает тошнотой. Агрессивные голоса – это Адиль и Дима, стоящие друг напротив друга. Их позы даже не воинственные – это, скорее, позы неминуемой расправы. Я знаю это по напряженным плечам Адиля, его презрительно кривящимся губам и вскинутому подбородку. Ни разу не видела, как дерется Дима, но по багровому лицу становится ясно, что он тоже готов.

– Че ты, блядь, скалишься, тварь? Весело тебе?