Часть 2

Сейчас я вам поведаю другую историю. Она о том, как однажды адыг-христианин мусульманином стал. Случилось это давным-давно, но не в тридевятом царстве, тридесятом государстве, а на полуострове Крым. В те далекие времена там жили и правили греки и генуэзцы. Одна половина была греческой³¹, вторая половина генуэзской³². Но между ними оставался спорный участок земли, над которой они не могли поделить власть. Чтобы уладить эти споры, они пригласили третью силу – адыгов³³. Им доверили управление и защиту этой земли. На территории Крыма стали появляться не только военные всадники, но и адыгские аулы, общины. Адыги стали родниться как с генуэзцами, так и с греками. И однажды племянник главного князя Мануил Гаврас женился на дочери адыгского князя Керти-Бея Хатуко по имени Анна Черкешенка. У них родился сын Александр³⁴, который стал правителем княжества Феодоро из династии Гаврасов.

Через две недели после того, как Александр взошел на престол (31 мая 1475 г.), нагрянул к нему огромный турецкий флот³⁵.

У последнего князя княжества Феодоро был двоюродный брат – черкес по имени Амурбий³⁶, сын князя Болотоко. Братья были внешне похожи друг на друга. Александр отправил к брату гонца с просьбой о помощи. На подмогу приехали адыгские витязи во главе с Амурбием в шлемах и панцирях³⁷.

По крепости палили из пушек беспощадно, защитники выдержали семь штурмов. Не помогала артиллерия туркам. Осада продолжалась полгода. И понял турецкий паша, что без хитрости ему не победить. Он решил создать видимость, будто снимает осаду города. Он отвел главную часть войска, а для осады оставил меньшую. Ахмед-паша ходил с грустным и понурым видом, будто расстроен тем, что вынужден отступить, потому что не может взять крепость. Оборонявшиеся в крепости, увидев, что осталось мало турок, решили выйти за крепостные стены. Турки сделали вид, что испугались и побежали, вовлекая в ловушку бежавших за ними защитников города. Но в этот момент появилось все османское войско, собравшееся в один мощный кулак. Защитникам отрезали пути к отступлению к стенам города Мангупа. Вскоре турки ворвались в город.

Видя, что дело плохо, Амурбий предложил Александру через тайный лаз вывести женщин, детей и стариков из крепости.

– Нет, Амурбий, я не уйду из крепости! И не проси! – ответил он брату.

– Ты должен! Я выдам себя за тебя и продолжу битву, чтобы дать вам возможность как можно дальше уйти.

– Нет!

– Подумай о несчастных женщинах и детях! Ты их князь! Позаботься о них! У нас остается очень мало времени и провизии! – настаивал Амурбий.

– Сейчас надо на городские стены. Об этом не может быть и речи, – ответил Александр и ушел.

Тем временем Амурбий отправился в укрытие, где прятали женщин и детей, и сказал им готовиться к тому, что ночью их выведут из крепости.

Наступила ночь. Александр был ранен.

– Вот видишь, ты не помощник нам теперь. Возьми верных людей и уходи. Женщины и дети уже готовы.

Братья посмотрели друг другу в глаза и крепко обнялись, понимая, что, может быть, видятся в последний раз³⁸.

Амурбию принесли одежду брата, он спешно переоделся.

Вдвоем они направились к секретному выходу, где ждали женщины и дети. Как же присутствовавшие были удивлены, когда они увидели, что два Александра направляются к ним. Они знали, что Амурбий и Александр похожи друг на друга, но Амурбий всегда ходил в черкеске³⁹ и поэтому люди не путали их. Но теперь они увидели двух братьев в одинаковой одежде и отличить их было трудно.

Александр выбрал нескольких воинов, чтобы они сопровождали стариков, женщин и детей. Все прощались без слов, крепко обнимая друг друга. В тишине крымской ночи группа вошла в секретный лаз…

Еще неделю шли бои. Амурбий надеялся, что группа ушла далеко, и они скоро будут в безопасности.

Турецкая артиллерия пробила брешь в стене города, и янычары ворвались в город Мангуп. Амурбий стоял на крепостной стене, когда прилетело ядро. Взрывной волной его сбросило со стены. Будучи без сознания, он попал в плен. Турецкий Гедык-Ахмет-паша принял его за князя Феодоро Александра и отправил к турецкому султану как пленника.

Амурбия и оставшихся в живых защитников крепости повели к кораблям. Воинов определили к гребцам на галерах. Амурбий попытался сбежать. Его поймали, связали руки, закрыли в трюме корабля и приставили охрану. Огромный турецкий флот отчалил от берегов Таврики.

Амурбий много лет жил в княжестве Феодоро, дружил с греками, венецианцами, крымскими татарами, поэтому знал несколько языков. Ему не составило труда разговорить своего охранника-венецианца. От него узнал, что три года тому назад венецианский корабль был атакован в водах Средиземного моря, и мужччина оказался в плену у турков. Охранник принял ислам, женился и остался жить в Османской империи.

Под надзором венецианца Амурбию предстояло провести время в душной каморке до того, когда корабль причалит к стамбульскому берегу. Ночью под храп венецианца узник вспоминал своих родителей.

Отец часто любил повторять фразу: «Сегодня сделал доброе дело, значит – прожил день не зря», а Амурбий считал: «Я узнал что-то новое и мой день прожит не зря». У отца не только сердце было добрым, даже руки были добрыми! Они не были похожи на мозолистые руки труженика или покрытые шрамами руки воина. У отца были особые руки, сильные и одновременно источавшие добро. Амурбий лежал и думал что, наверное, Всевышний выбирал пророков из таких людей, как его отец. Матушка была под стать отцу – добрейшей души человек с красивым голосом. Когда она укладывала спать братьев или сестру, напевала разные песенки. Заслышав пение матушки, прохожие останавливались и продолжали свой путь только тогда, когда она заканчивала пение.

Амурбию было двадцать два года, и в будущее он смотрел с тревогой. Может, через два дня его уже не будет в живых, а может, сохранят жизнь, но он уже не будет свободным человеком. К своему огромному стыду лишь в ночной духоте арестантского трюма Амурбий, сын князя Болотоко, впервые задумался о рабстве. Еще вчера он был вольным, мечтал о славе, но скоро из пленника может стать рабом, которого как вещь могут продать, покалечить или даже убить. Только тогда, когда потерял свободу, задумался о великой беде и несправедливости в мире, каким является рабство! Удивительно, что человек, считавший себя венцом божественного творения, додумался до такой мерзости, как рабство, думал он. Человеческая жизнь ничего не стоит и не значит, как песчинка в пустыне. И эту песчинку никому не жаль…

«Не буду отчаиваться! Я сбегу! Обязательно сбегу и вернусь домой! Чтобы сбежать, нужны будут силы. Я должен заснуть», – думал молодой черкес.

В эту душную летнюю ночь он представил, что положил свою голову на колени матушки, как она гладит его, как набирает в ладонь холодную воду и освежает его лицо. Казалось, что он ощутил освежающую прохладу на измученном лице, и Амурбий заснул под шум волн.

В Стамбул корабли вошли торжественно. За ними наблюдал падишах. Везде развевались османские флаги. Впереди торжественной процессии волочили перевернутые кресты, иконы и флаги павшего княжества Феодоро, обозначая османскую победу. Днём палили из пушек, а ночью устроили торжества с фейерверками, обозначая победу.

Защитников крепости Мангуп бросили в тюрьму. Темница оказалась такой ужасной, что каюта в душном трюме корабля показалась Амурбию царской палатой. Через несколько дней султан прислал за ним людей. Амурбий обрадовался. Он понял, что его двоюродный брат Александр с группой женщин, детей и стариков спаслись! Он не сомневался, что если бы их поймали, то в Стамбуле стало об этом известно и султан бы его к себе не вызвал. Амурбий пошел с сопровождающими на встречу к османскому падишаху.

Он шел по узким улочкам города, который некогда назывался Константинополь… Вдыхал ароматы цветов, смотрел на зеленые кроны деревьев и думал, что больше их не увидит, как не увидит солнце и голубое небо.

Окружающие на него смотрели с любопытством и сочувствием. Многие их тех, кто на него глядел, сами когда-то были свободными людьми, но их государства пали под натиском османского ятагана. Осиротевшие мальчики из покоренных стран стали грозными воинами-янычарами; девушки пополнили османский гарем. Амурбий шел с гордо поднятой головой в своем мятом одеянии, весь в пыли и крови. «Жаль, что я не в моей черкеске», – думал он, ощущая дискомфорт в непривычной одежде брата.

Скоро он предстал перед Мехмедом-Фатихом II – завоевателем Константинополя. Падишаху было всего 33 года, многие государства Европы лежали у его ног. Чувство всесилия и могущества его слегка опьяняло. Султан начал строительство дворцового комплекса Топкапы.

Пройдя многочисленные залы, охранников, дворцовые двери, распахнулись последние, и Амурбий в сопровождении янычар предстал перед властелином.

«Не склоню колени», – не успел подумать Амурбий, как янычары заломили ему руки и опустили на колени перед султаном.

– Мне рассказали, что ты храбро сражался, – сказал он.

Переводчик перевел.

Амурбий молчал.

– Если бы я оказался твоим пленником, то ты бы, князь, меня казнил. Я же предлагаю тебе стать моим вассалом, как крымские ханы. Но чтобы стать вассалом, ты должен принять ислам⁴⁰. Мне нужны верноподданные, но в подданство без единой веры я не верю. Если ты согласен, то обретешь свободу и родину, – ему перевели слова падишаха.

Черкесский витязь понимал турецкую речь, но продолжал хранить молчание. Он думал над услышанным: «Меня похвалил и если приму его условия, то освободит… Но что я знаю об этой религии? Только то, что муэдзин пел с минарета, оповещая о наступлении времени намаза, призывая людей в мечеть. Еще давно, в детстве, я видел сны, где звучал певучий голос муэдзина». Он просыпался и в ночной тишине все продолжал слышать странную песню, звенящую только в его ухе. Вспомнил это песнопение, когда оказался в Стамбуле пленником. Он тогда понял, что Всевышнему было угодно, чтобы он оказался в Стамбуле, но очень надеялся, что ему так же угодно вернуть его к своим родным. «Приму мусульманство и тогда не останусь ли вечным турецким пленником, как тот венецианец, сопровождавший меня? Тогда я точно никогда не смогу увидеть и обнять матушку, отца и своих родных…»

В нем проснулось упрямство и на татарском ответил султану:

– Я не предам христианскую религию. С ней родился и с ней умру.

– А ты хитер! Оказывается, ты мой язык знаешь?! Молодец! Тогда в придачу я тебя еще и женю! Сам красавицу выберу!

– Нет… – ответил Амурбий.

– Ты спешишь умереть? Хорошо. Сейчас тебе организуем похороны, – с усмешкой произнес султан и небрежно махнул кистью руки, давая знак, чтобы Амурбия вывели. Тотчас он позвал к себе помощника и дал указания.

Янычары подняли Амурбия с колен, вывели из покоев султана, и группа направилась к выходу. Его вели, заломив руки, но он не чувствовал ни боли, ни неудобства. Он думал о родителях, которых более не увидит никогда… «И почему же я такой упрямый? Вот она – моя глупая гордыня!» – ругал сам себя. Шел и полагал, что выведут из дворца и где-нибудь сразу отрубят голову. Боковым зрением узнал дорогу. «Значит, казнь будет в тюрьме», – решил он.

Его довели до тюрьмы, но повели не в камеру… У арестанта учащалось сердцебиение. Вскоре показалось и маленькое пространство, где приводили в исполнение смертный приговор … Стояла плаха…

«Если бы не знал что это такое, то плаху принял бы за пенек», – подумал приговоренный. Ему казалось, что сердце бьется не только в грудной клетке, оно вырвалось из груди и стучало в ушах.

Вскоре их нагнал гонец. Он окликнул одного из охранников и что-то прошептал. «Сказал тихо, чтобы я не услышал… Чтобы я не понял», – мелькнула мысль в голове черкеса.

Амурбия подвели к плахе и отпустили руки, он смог разогнуться и посмотреть на своих провожатых. Его окружали несколько янычар и мужчина средних лет, которого он видел у султана. Один янычар отошел и вошел внутрь здания тюрьмы. Он вернулся в сопровождении палача. Его не спутать ни с кем… Он шел в черном одеянии, с закрытым лицом и с огромным топором.

У адыга мелькнула мысль: «Я что, дам себя как курицу зарезать? Нет!» Янычары, будто прочитали его мысли, подошли и заломили руки, будто схватили в тиски. Палач неспешно подошел и расчехлил свой топор…

Черкеса янычары подвели к плахе, ударили сзади, и он упал на колени перед плахой. Янычары силком положили его голову на плаху…

Пленнику повторили вопрос: «Юноша, чтобы перейти в мусульманскую веру, нужно лишь сказать слова шахады: «Я свидетельствую, нет божества, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад – Его Посланник». И все. И ты будешь свободен».

Внутри Амурбия все бушевало. И страх и гнев смешались воедино. Но он, оцепеневший от ужаса, продолжал молчать и думал: «Религия – вера во Всевышнего, это то, что должно объединять нас, а не разъединять. Религия – это то, как мы верим в Бога, какие ритуалы используем для поклонения Ему, но почему-то каждый считает, что то, как мы любим, верим в Бога, больше, лучше, и правильнее, чем то, как в него верит тот, другой человек, и обязательно нам нужно из-за этого не только подраться, но и отнять жизнь у раба божьего. Мало того, мы идем войной народ на народ, княжество на княжество, государство на государство». Ему повторили вопрос, а Амурбий оставался в молчаливом оцепенении.

В ответ на вопрос Амурбий мотал головой, имея в виду, чтобы не казнили. Он не издал ни единого звука, и мотание головой воспринималось, как отказ поменять веру.

Черкес мысленно попрощался с родиной, попросил прощения у матери, у отца, у бабушки, у братьев с сестрой! И не мог вымолвить ни слова!

«Что ж, воля твоя…» – сказал паша и жестом руки дал знак палачу начинать казнь.

Амурбий увидел, как сильные и могучие руки палача, будто перышко подняли топор вверх. До него донесся звук металла, рассекающего воздух, он втянул в последний раз воздух и закрыл глаза. И будто грянул гром, или колокол ударил в набат. Оказалось, что палач вонзил топор в плаху. Голову не отрубил!

– Ну что, может, подумаешь еще раз? – обратился паша к Амурбию.

Черкеса подняли с колен, отпустили руки.

– Зря ты так упорствуешь, – неспешно сказал паша, – ибо ислам – величайшая религия!

– А как мне не упорствовать? Да, я немного знаю об исламе. Я видел людей, делающих намаз, но что я знаю об исламе, чтобы с легкостью поменять религию? Мои руки в крови, но в крови врагов, нападавших на землю, которую я защищал. Я никогда и в мыслях не покушался на чужое имущество, свободы ни у кого не забирал, даже корочки хлеба не украл. И перед лицом смерти не хочу менять религию. Чтобы сделать это, мне нужен образец человека – представителя этой религии, на которого хочется быть похожим, на кого хочется равняться, с которого хочется взять пример. Я таких примеров за пребывание в плену не увидел, – ответил Амурбий, глядя в глаза паше.

– Падишах распорядился тебя не казнить, а после привести тебя вновь к нему. Он хочет еще раз задать тебе свой вопрос.

С этими словами два янычара встали по левую и правую руки черкеса и вновь повели его к султану. Впереди шел паша, за ним янычары. В центре процессии вели Амурбия. Они дошли до султанского дворца, вновь открывались многочисленные двери и снова черкес предстал перед властителем Османской империи.

– Ты молод, горяч и горд, – сказал ему падишах. – Так что ты скажешь мне на этот раз?

– Падишах, если бы мы поменялись местами, и ты оказался на моем месте пленника в православной Таврике, я не стал бы тебя казнить, а вызвал бы на честный поединок один на один. А насчет веры. Разве тебе нужен мой лицемерный ответ «да», за которым пустота? Я могу сказать, что поменяю религию, но что тебе эта ложь даст, если сердцем скажу: «Нет»? – ответил Амурбий на тюркском.