XIV. Новые вести

Отправив письмоносца, Самвел обратился к своему верному Иусику:

– Сегодня ночью я собираюсь к князю Мушегу. Пусти в ход всю свою ловкость. Осмотри тщательно все проходы, чтобы меня никто не заметил.

– Приказ моего тера будет исполнен, – самоуверенно ответил юноша и вышел, думая про себя: «Я так устрою, что сам сатана не увидит князя».

Самвел остался один. Никогда еще он не был так возбужден, как в эту ночь, никогда еще его чувства не пылали так сильно, как в эту ночь. В письмо, посланное с гонцом, он вложил свое сердце, свою душу, все свои нежные чувства. Теперь лишь тень его ходила по этой пустынной комнате, богатое убранство которой его душило.

Его мысли неслись туда, к тем страшным горным вершинам, куда не осмеливались залетать даже быстрокрылые орлы, к тем скалистым вершинам, где вечнозеленые сосны обнимаются с облаками, где горные водопады сверкают серебристыми каскадами, где лишь тигры, барсы и гиены нарушают глубокое молчание мрачных лесов.

Там, в каменной стране, царит, как седой патриарх, величественный Артос, вознося свои снежные вершины над окружающими горами. Там, в этой чудесной стране, в ясном и ярком зеркале Ванского озера, отражается причудливыми изгибами священная гора Ындзак. Там горец все еще в первобытном одеянии из звериных шкур, с длинным копьем в руке, прыгает с камня на камень, преследуя быстроногую лань.

Там, в трепетном объятии вод, стоит желанный остров с неприступным замком Ахтамар, и в мирном, молчаливом уединении этого острова живет, как морская богиня, его прекрасная Ашхен.

«Дорогая Ашхен! – воскликнул он в глубоком забвении. – Я твой, навеки твой, я принадлежу тебе всей силой моей души. Жестокая строгость родителей, безжалостные преграды жизни не могут отнять у тебя то, что я со всем жаром любви посвятил тебе. Ничто не в состоянии затмить тебя: ни слава, ни величие, ни царская корона! Ты для меня все, драгоценная Ашхен! Ты покой моей души, ты мое утешение: при звуках твоего имени исчезают заботы, забываются горести, и в моей душе восходит яркое солнце радости. Когда глубокое отчаяние овладевает мною, когда неожиданное зло ослабляет мои силы, ты вдохновляешь меня божественным вдохновением, ты оживляешь во мне умершую энергию и потерянную веру. И теперь, когда моя родина в большом смятении, когда все священное под угрозой разрушения, когда беспощадный враг стоит над нашей головой, – в эти роковые дни твоя любовь, прекрасная Ашхен, как ангел-хранитель, зажигает в моем сердце огонь самопожертвования и толкает меня на опасности… на войну… на кровь… Пройдет буря, умолкнет лязг оружия, придет счастливый день, и за свои заслуги воин успокоится в дорогих объятиях!..»

В увлечении Самвел не заметил, как дверь тихо отворилась и кто-то, закутанный в черный широкий плащ, вошел в комнату. Проскользнув вдоль стены, как темное привидение, вошедший остановился в углу и долго следил за взволнованным Самвелом, прислушиваясь к его страстному разговору с самим собой. Лицо его было закрыто черной шелковой маской, Самвел все еще неподвижно стоял у окна и пристально всматривался в ту сторону, где находилась область Рштуник. Затем, снова поникнув головой, скрестил руки, прошелся несколько раз по комнате и, точно во сне, подойдя к сиденью, оперся на него руками. В таком горячечном состоянии он мучился и вдруг почувствовал прикосновение чьих-то холодных рук. В ужасе он вздрогнул. Мрачное привидение быстро отбросило маску и плащ.

Самвел пришел в еще больший ужас, когда увидел перед собой бледное лицо Вормиздухт.

– Не смущайся, – сказала она спокойным голосом, – я все слышала, все поняла… Хотя армянский язык мне незнаком, но язык любви понятен каждому…

– Вормиздухт! – воскликнул пораженный Самвел. – Ты здесь ночью, в такой поздний час!

– Да! В такой поздний час пришла к тебе по важному делу, Самвел. Только имей терпение и выслушай меня.

Она дрожала всем телом. Самвел взял ее за руку, усадил на диван рядом с собой. Немного успокоясь, она сказала:

– Закрой двери, наш разговор будет наедине.

Самвел исполнил ее желание.

– Прости меня, Самвел, – сказала она печально, – я нарушила очарование твоей души, я отняла у тебя те дорогие минуты, когда ты хотел говорить со своим сердцем.

Самвел не знал, что сказать. Она продолжала:

– Да, люби ее, Самвел, люби ту, которой ты подарил горячее сердце. Ты достоин хорошей спутницы жизни. Ты можешь осчастливить любую женщину…

Последние слова она произнесла рыдая.

Поднеся руку ко лбу, она откинула кудри, которые, казалось, хотели скрыть ее слезы.

– Слушай, Самвел, – продолжала она после минутного молчания. – В этом доме лишь ты был моим утешением. Внешний почет воздают мне здесь все, но в душе меня все ненавидят. Воздают почет как сестре великого персидского царя, ненавидят как персиянку и язычницу, случайно попавшую в христианскую семью. Я задыхаюсь в своем золотом и жемчужном великолепии, как в мрачной могиле. Но ты, только ты, благородный Самвел, услаждал горечь моей жизни, и смягчал тоску несчастной чужестранки. Не будь тебя, я давно бы покинула этот замок и уехала на родину. Теперь выслушай меня, дорогой Самвел, зачем я пришла ночью в столь поздний час.

Смущенный Самвел, не вполне оправившийся от своего недавнего возбуждения, поднял голову и посмотрел в пламенные глаза взволнованной женщины.

Она взяла Самвела за руку.

– Религия наша учит платить добром за добро, благодеянием за благодеяние. Ты всегда был добр ко мне, дорогой Самвел… я пришла оплатить свой долг. Твоя жизнь в опасности… В опасности и жизнь той, которую ты любишь…

– Что ты говоришь? Какая опасность?.. – воскликнул Самвел гневным голосом. – Ей угрожает опасность? Скажи, Вормиздухт… Я сейчас же готов броситься в огонь и в кровавую схватку, чтобы спасти ее… Скажи, какая опасность?..

Он вскочил с дивана и, стоя перед Вормиздухт, все повторял последний вопрос.

– Успокойся, Самвел, и сядь, – ласково проговорила Вормиздухт; – опасность еще не так близка, чтобы надо было спешить… еще есть время ее предотвратить. Садись, я обо всем расскажу тебе.

Самвел сел и стал умолять:

– Ради бога, не мучай меня. Говори поскорее!..

Добрая Вормиздухт, не желая сразу поразить чувствительное сердце молодого человека, начала довольно издалека.

– Ты, – сказала она, – сегодня в присутствии матери рассказывал о возвращении моего супруга и Меружана Арцруни из Тизбона. Рассказывал и о прибытии с ними двух персидских полководцев и о том, что они собираются делать в вашей стране. Но самое главное либо тебе неизвестно, либо ты скрыл от меня.

– Я не скрыл от тебя ничего, Вормиздухт, Я рассказал все, что знаю сам.

– В таком случае тебе неизвестно самое важное. Слушай, Самвел. Прежде всего, ты и твоя мать напрасно думаете, что они прибудут через Тарон. В Армению они войдут не через Тарон, а со стороны Васпуракана, княжества Меружана. Прежде всего они постараются взять под стражу всех нахараров и отправят их закованными в Тизбон, а оттуда в крепость, где заключен ваш государь. Вторым их делом будет захватить жен заключенных нахараров и их детей и держать отдельно в различных крепостях под строгим наблюдением.

– И с ними ту прекрасную, как ангел, которую я люблю… – прервал Самвел с глубоким волнением. – Не так ли, Вормиздухт?

– Разумеется, – ответила она печальным голосом. Если пленят семьи нахараров, то заберут и семью нахарара Рштуни, а также и твоего ангела. Приказано не щадить ни пола, ни возраста, ни звания. Сопротивляющиеся будут преданы смерти. Пощадят только тех, кто примет маздеизм. Войско они ведут с собой такое громадное, что исполнить задуманное им будет не трудно… Чуть не забыла! Строго приказано во что бы то ни стало захватить армянскую царицу и доставить в Персию.

– Я всего этого ожидал, – сказал Самвел, сокрушенно качая головой. – Но, скажи мне, откуда это стало тебе известно, Вормиздухт? Утром ты еще ничего не знала и даже не имела сведений о возвращении моею отца.

– Да, утром я еще ничего не знала и не имела никаких сведений. Я впервые услышала от тебя, что мой муж и Меружан едут сюда. Меня очень поразило, что о таком весьма важном известии мне не сообщили. Во мне возникли подозрения, особенно когда подумала, что мой главный евнух, который должен был знать раньше всех, скрыл от меня эти известия. Когда я вернулась к себе, гнев мой не имел границ. Я велела приготовить веревку, позвала главного евнуха и сказала ему: «Ты сейчас же будешь повешен на этом дереве, если осмелишься утаить от меня хоть одно из тех известий, какие получил из Тизбона». И он рассказал мне все.

Самвел был поражен.

– Каким же образом твой главный евнух замешан в этих делах? – спросил, он, пристально глядя в изменившееся лицо молодой женщины.

Вормиздухт, точно уличенный в краже ребенок, вспыхнула, потом побледнела.

– Прости мою наивность, Самвел, и верь в мою невинность, – сказала она рыдая. – Сколько лет этот негодяй служит мне в качестве евнуха, но до сегодняшнего дня я не подозревала главной цели его пребывания здесь. Я лишь видела, что у него бывают какие-то неизвестные мне люди, замечала, что он часто получает письма, отвечает на них, но я не придавала этому значения, зная, что в Тизбоне, особенно во дворце моего брата, он имеет большие знакомства и связи. Но сегодня я просмотрела всю его переписку и убедилась, что у него и здесь большие связи. В его распоряжении множество людей, и даже армян, которые доставляют ему со всех концов разнообразные сведения о том, что и где делается или же готовится. За эти сведения он щедро платит. Все эти сведения он тайно передает в Тизбон и получает оттуда указания.

– Значит, в нашем доме под видом главного евнуха таился персидский шпион? – спросил в еще большем волнении Самвел.

– Видно, так! Ему было велено все сообщать в Тизбон, – сказала Вормиздухт тихим голосом.

«Наемник врага находился в нашем доме, и мы так долго этого не подозревали, – с досадой подумал Самвел. – Мы еще жалуемся, что дела наши идут плохо. В наш дом вводят невестку, с ней отправляют богатое приданое и вместе с массой служанок и слуг подсылают шпиона… Какое вероломство персидского царя!..»

Он обратился к Вормиздухт:

– Ты, Вормиздухт, так добросердечна, что я не осмеливаюсь даже малейшим подозрением запятнать твою ангельскую чистоту. Но как ты думаешь, разве это не мерзко – шпионить в чужом доме?

– Я это понимаю, – ответила она тоном, в котором заметно было глубокое негодование и вместе с тем безутешная печаль. – Я это понимаю и предвижу горькие последствия. Меня ужасает мысль о том, что льется человеческая кровь, что отцы и матери томятся в тюрьмах, а дети, бесприютные и сиротливые, скоро окажутся в руках палачей. Я не могу вынести такой жестокости.

– Но ведь это желание твоего брата, – заметил Самвел.

– Не порицай меня, Самвел, за него. Персидские цари бессердечны. Они утверждают основание своего престола на человеческих трупах, – так сказал один из наших философов.

Самвел впал в раздумье. Вормиздухт прервала его молчание:

– Не печалься, Самвел! Ради успокоения своей совести я сегодня же велю подготовить караван для путешествия, отправлюсь в Тизбон, паду ниц перед братом и слезами укрощу его гнев. А если он бездушно отнесется к слезам своей сестры, то подножие его трона будет запятнано родной кровью…

– Я знаю, Вормиздухт, что ты способна на большое самопожертвование, – сказал Самвел. – Но теперь уже поздно… Дела настолько усложнились, события настолько неотвратимы, что твое заступничество едва ли поможет предотвратить наступающее бедствие.

– Но ведь и твоей жизни угрожает опасность, Самвел! Я не сомневаюсь, что главный евнух, или, как ты сказал, этот подлый шпион, внес и твое имя в список «неблагонадежных».

– Я тоже в этом не сомневаюсь! – сказал Самвел. – Заботу обо мне я возлагаю на бога…

Он снова задумался и после минутного молчания добавил с иронией:

– Ты забываешь, Вормиздухт, что мой отец и дядя ведут персидские войска. Меня-то они, надеюсь, пощадят…

– Велено никого не щадить: ни друга, ни родню! – сказала опечаленная женщина. Она стала умолять князя, чтобы он хотя бы на время, ради своего спасения, покинул страну и скрылся куда-нибудь, пока не утихнет гроза.

– Вот этого я не прощаю тебе, Вормиздухт, – с улыбкой проговорил Самвел в ответ на ее мольбы. – Ты склоняешь меня к позорному делу. Неужели ты хочешь, чтобы я во время сражения, как трус, покинул поле брани?

– Подумай, Самвел, что опасность угрожает и той, кого ты любишь, – заметила Вормиздухт печальным голосом.

– Вот именно поэтому я не должен покидать поля битвы, – сказал Самвел, и глаза его зажглись огнем мести.

С завистью глядела Вормиздухт на юношу, который был олицетворением самопожертвования и в котором чувство любви было так сильно и так неугасимо.

– Скажи мне, Вормиздухт, – продолжал Самвел, переменив разговор, – во всем том, о чем ты рассказала мне, твой евнух признался тебе лично?

– Среди его писем я нашла еще одно, – ответила она. – Я принесла его с собой.

– Можешь показать его мне?

Она достала из кармана сверток пергамента и передала Самвелу. Он посмотрел на письмо, и, немного подумав, спросил:

– Могу ли я оставить его у себя?

– Почему же нет, если оно тебе нужно.

– Но не спросит ли твой главный евнух, куда девалось письмо?

– Ты смеешься надо мной, Самвел? Как он смеет задавать мне такие вопросы? Я в ту же минуту велю повесить его на дереве в моем дворе. Разве ты не знаешь, сколько слуг в моем распоряжении?

В душе Вормиздухт закипел гнев и заговорила гордость царской дочери. Она встала.

– Однако я очень запоздала: уже поют петухи…

Встал также и Самвел.

– Я немного успокоилась, – сказала Вормиздухт, подняв свой нежный взор на молодого человека. – Хотя мне ни в чем не удалось тебя убедить, но, по крайней мере, ты теперь будешь знать, как действовать.

– Благодарю тебя, Вормиздухт, за твое бесконечно доброе отношение ко мне и за искреннее сочувствие. Я чересчур многим обязан тебе!

Молодая женщина взяла плащ и маску.

– Ах, прости, Вормиздухт, – воскликнул Самвел. – Меня так смутило твое неожиданное появление, что я забыл даже спросить, каким образом ты пришла и как собираешься возвращаться.

Вормиздухт улыбнулась в ответ:

– Ты же видел, что я была скрыта вот под этим одеянием! – Она указала на черный плащ и маску, которые держала в руке. – В таком же виде я вернусь обратно. Меня примут за одну из моих служанок.

– Разреши, по крайней мере, проводить тебя до дома.

– Не нужно! Во дворе меня ждут двое слуг. Они проводят меня. Если ты будешь со мною, то это может меня выдать.

– А слуги не знают, что под черным плащом скрыта их госпожа?

– Не знают. Они привели меня сюда как одну из моих служанок и в таком убеждении останутся. Ведь не раз и раньше мои служанки приходили к тебе с разными поручениями.

Она надела маску и завернулась в широкий плащ. Самвел сердечно выразил ей благодарности и проводил ее до двери прихожей. Там из темноты вынырнул Иусик.

– Проводи эту женщину, – приказал Самвел, – на дворе, ее ожидают слуги госпожи Вормиздухт, препоручи им.

Иусик поднес палец ко рту и прикусил его: какая-то мысль промелькнула у него в голове.

Иная мысль мелькнула у Самвела: «Ах, если бы Вормиздухт пришла ко мне немного раньше…»

Он вспомнил князя Гарегина Рштуни и письмо, отосланное своей дорогой Ашхен.