Десятки женщин могут согреть постель, но только одна согреет его сердце.
Друг.
Ха.
Ха.
Анна-Мария точно наивняк полнейший, если считает меня другом Устинова.
Не спорю, что в разговоре со мной Устинов лебезил:
– Друг, дружище… Что бы я без тебя делал?
Но то же самое мне говорят и другие.
Друг, брат…
Всё, что угодно, лишь бы я согласился взяться за работу.
С Устиновым меня связывали только крепкие деловые отношения.
В кредит я не работаю, задаток – всегда вперёд.
Последняя сделка была вполне успешной, как и всегда.
За исключением того, что Устинов просрочил с оплатой, а потом вообще коньки откинул.
Может быть, Устинова отправила на тот свет его молодая жёнушка?
Но после смерти Устинова на свет вылезли долги, которых оказалось больше, чем денег на счетах Николая.
Да и весь бизнес его оказался мыльным пузырём, который быстро лопнул.
В итоге семья осталась почти у разбитого корыта с миллионными долгами.
Сложности семьи Устиновых меня касаются лишь в той мере, в какой они обладают способностью расплатиться.
За период сотрудничества я успел понять, что Устинов – из тех, кто приберегает денежки на чёрный день.
Пусть вдова отдаст мне причитающееся, остальное меня не касается.
Однако она божилась, что денег нет, а вот дочка Устинова выболтала, что деньги у её отца были припасены.
Эти слова совпадали с моим собственным мнением, поэтому я согласился на условия девчонки.
Вытащить её из города и сляпать документы на левое имя будет проще простого!
Взамен я получу гораздо больше.
Не думаю, что она мне солгала. Выглядит как та, что совсем недавно пересела с горшка на унитаз для взрослых.
Сколько ей? Всего восемнадцать!
Тинейджер в бесформенной толстовке и джинсах.
– Говори, где деньги, – требую.
– Ага, – пищит с заднего сиденья. – И вы сразу же от меня избавитесь? Вот уж нет! Я о вас наслышана. Сначала вывезите меня из города, потом я скажу, где деньги отца. Тем более, ради того, чтобы их достать, вам всё равно придётся город покинуть! – тараторит девчонка.
Надо же, голосок звонкий.
И не дура.
Жаль.
С дурами дела иметь проще.
Им хоть плюй в глаза – всё Божья роса.
У этой мелочи писклявой хватает ума не доверять мне на слово.
Похвально, конечно.
В целом, похвально.
Но вслух говорю другое:
– Это было глупо.
– Почему?
– Ты озвучила свои опасения. Глупо. Впрочем, проявления большого ума я от тебя не жду.
– А я… – и садится.
– Чего вскидываешься? Кому сказал – лежать!
– Разве этот участок дороги оснащён камерами? – оглядывается по сторонам.
Камер на этом участке дороги нет.
Внутри закипает раздражение.
Откуда такая всезнайка выискалась?!
– Не хочешь лежать – выпрыгивай прямо сейчас. К Кулагину, – притормаживаю на обочине и снимаю блокировку дверей.
Повисает тишина.
Напряжённо разглядываю лицо малявки в зеркале заднего вида: глаза большие, голубые, губы пухлые, ресницы тёмные, длинные.
Красивый овал лица, чёткие скулы.
Запоминающаяся мордашка.
Цепляющая.
– Не хочу к Кулагину. Буду лежать, – и покорно укладывается головой на локоть. – Хотите, даже молчать буду? Только увезите меня отсюда. Поскорее…
В голосе девчонки начинает звенеть отчаяние.
Не такая уж глупая, если опасается Кулагина.
Борова многие считает лишь царьком мясокомбината, однако это не совсем так.
Он производит впечатление почти беспомощного жиробаса, но мозг у него работает, как компьютер, а жалости нет вообще.
Жирный спрут Кулагин держит добрую четверть города в страхе.
Так что опасения дочки Устинова вполне обоснованы.
Интересно только, знает ли она подробности или просто не хочет лежать под жирным боровом?
Впрочем, какое мне дело?
Никакого.
Молча блокирую двери и нажимаю на газ. Машина срывается с места.
– Спасибо, – тихо отзывается. – Папа говорил, что вы – человек чести и всегда выполняете свои обещания.
– Кажется, ты хотела заткнуться? И если уж общаешься, то не выкай.
– Как мне вас… тебя называть?
– Бекетов.
– А имя? Имя есть у всех.
– Я тебе уже сказал, Анна-Мария, как ко мне обращаться. Бекетов.
– Моё имя не Анна-Мария, меня зовут Марианна.
– Плевать я хотел. Моя машина – моя территория. Моя территория – мои правила. Понятно?
– Да.
Становится тихо.
Слышно, как шелестят шины по асфальту.
Обычно тишина меня не напрягает.
Но сейчас, после разговора с малявкой, несколько минут тишины растягиваются дольше обыкновенного.
Решаю выяснить подробности, как вдруг слышу утробный бульк.
Что за чертовщина?!
– Тебя тошнит, что ли!
Не хватало, чтобы малявка из-за страха и волнения загадила мне салон тошнотой.
– Нет. Меня не тошнит…
И снова этот звук.
– Тогда что это?!
В ответ малявка неразборчиво пищит что-то.
Надо же, секунду назад болтала, без умолку, а сейчас язык в узелок скрутила и хрен разбери, что она шепчет.
– Отвечай! Чётко и ясно!
– Я хочу есть.
– Чего?..
Не понимаю. У неё в животе так сильно бурчит, что ли?
– Я голодная! – выпаливает зло девчонка. – Я не хотела быть милой с Кулагиным, и за это мачеха закрыла меня в подвале на три дня. Без еды. Только воду приносили.
Мд-а-а-а…
Я знал, что новая жена покойного Устинова – кипишная стерва. Но чтобы настолько!
Не предполагал.
Хотя, стоило ожидать.
О её потрясающих способностях говорит хотя бы то, что она смогла засрать мозгу прожжённому бабнику-Устинову, и он женился на ней, имеющей довольно взрослого сына от первого брака.
Придётся накормить голодающую, иначе её желудок на протяжении всего пути урчать и выводить меня из себя.
– Тебя не догадались покормить перед тем, как презентовать старику?
– Нарочно кормить не стали. Мачеха сказала, что это стимул быть послушной.
– Удивлён, как ты в обморок не хлопнулась, когда из окна вылезала.
– Было немножко страшно, – по-детски признаётся дочка Устинова. – Я не хочу тебя задерживать. Если есть водичка, могу попить и живот не будет урчать.
– Пять минут тишины, голодный обморок и потом мне придётся тащить твою тушку на себе? Нет, спасибо.
– Силёнок не хватит?
– Что ты сказала?
– Ничего.
– Вот именно. Рот на замок. Через пять минут свернём на заправку. В магазине возьму тебе чего-нибудь.
В салоне снова становится тихо.
Минут на пять.
Потом я заруливаю на заправку и возле неё, как назло, замечаю авто из свиты Кулагина.
– Оставайся на месте! – предупреждаю девчонку.
– Что случилось? За мной уже гонятся?!
– Твой тощий зад не настолько ценен, как ты считаешь. Просто лежи и не дёргайся.
– Но я же хочу покушать, – возражает девчонка, и её желудок громко подтверждает сказанное. – Я бы так сильно не хотела, если бы ты о еде не говорил.
– Я и не говорил. Лишь упомянул вскользь.
– Голодному человеку вообще нельзя говорить о еде!
– У тебя медаль победительницы в конкурсе на «Мисс ослиное упрямство»?
Секундой позже понимаю, что я делаю. Препираюсь с мелочью.
Я, Бекетов, спорю с малышкой, которая мне в дочери годится.
Спорю в момент, когда заправщик стоит со шлангом наготове возле бензобака и ждёт лишь моей отмашки.
– Лежи. Я сам тебе еды куплю!
Выйдя из машины, глотаю прохладный воздух. Даю отмашку заправщику и направляюсь к кассе, чтобы оплатить за бензин и купить что-то из еды.
Откровенно говоря, набор здесь фиговый.
Гамбургеры трёхдневной свежести, щедро сдобренные подсохшим майонезом, лежащим желтоватыми комками поверх умершей зелени.
Кручёное, подгорелое тесто вокруг сосиски, которая выглядит так, словно она побывала в прямой кишке собаки…
– Есть ещё что-нибудь кроме этого?
– Есть беляши! – радостно предлагает продавщица.
Вот уж спасибо.
Не хватало ещё, чтобы мой внедорожник провонялся, как вокзальный притон для нищебродов.
– Другое. Без сюрпризов в виде крысиных хвостов!
– Есть выпечка. Но предупреждаю, что она не свежая.
Млин.
Мне уже становится не по себе от этих слов.
Если лежаие на прилавке продукты чьей-то извращённой фантазии считаются образцом свежести, то как выглядит несвежая выпечка?!
– Рогалик с арахисом.
На прилавок опускается рогалик со звуком упавшего камня.
Ладно, выбирать тут почти нечего.
Пусть погрызёт, займёт чем-нибудь свой болтливый рот.
Потом мой взгляд падает на вертикальный холодильник, где среди холодного пива и ядрёной газировки чудом примостилась полка с питьевыми йогуртами.
Срок годности у них такой, что простоят еще недели две, неиспорченными.
Остановив свой выбор на этих продуктах, расплачиваюсь наличкой и возвращаюсь в авто.
Возле него крутится заправщик, с гордым видом развозюкивающий грязь по лобовому стеклу вонючей тряпкой.
– Достаточно!
Бросаю мелочь доходяге и тот удаляется, будучи преисполненным гордостью, с чувством исполненного долга.
В салоне авто подозрительно тихо.
– Ты здесь, Анна-Мария?
Вдруг в обморок упала? Или… сбежала?!
– Здесь. Просто села пониже. Мне не понравилось, что тот мужчина возле машины крутился.
– А мне, представь себе, как не понравилось! – перебрасываю на заднее сиденье бумажный пакет. – Ешь.
Наблюдаю за дочкой Устинова через стекло заднего вида.
Она забирается на сиденье с ногами и быстро разворачивает картонный пакет с видом ребёнка, впервые получившего свой подарок.
Девчонка сглатывает слюну и голодная настолько, что пальцы трясутся.
Мне становится её немного жаль.
Но потом через миг, заглянув в пакет, Марианна громко вздыхает и откладывает в сторону.
– Несъедобно.
Во мне мгновенно закипает злость.
– Я и сам привык питаться иначе. Но сейчас выбирать, знаешь ли, не приходится!
– Ты меня не так понял. У меня непереносимость лактозы и аллергия на арахис. Очень сильная. Могу умереть прямо здесь, – снова вздыхает. – Но всё равно спасибо за заботу.
Прекрасно.
Проблем только добавилось!
Она еще и хронический аллергик!
Если вдруг с ней что-то случится в дороге, я и лекарства ей колоть не смогу без мыслей: а не помрёт ли через секунду?!
Порывшись в машине, на дне бардачка нахожу протеиновый батончик, протягивая девчонке.
Она придирчиво изучает состав, отыскивая в нём следы лактозы или арахиса и, не найдя их, слопала батончик за секунду.
Теперь вроде не сдохнет от голода. Должна дотянуть до следующей заправки, расположенной на выезде из города.
– Здесь можно перекусить…
Я поворачиваю голову налево.
Именно туда тычет пальцем в стекло дочка Устинова.
– Мак Дональдс? Я не поклонник фастфуда и тебе не рекомендую.
– Знаю, что неполезно. Но пахнет так… аппетитно.
Я бы сказал – воняет за километр.
Даже в салон запах котлет и жареной картошки пробрался.
Но есть возможность сделать заказ, не вылезая из авто и не светясь.
Ладно, придётся чем-то жертвовать.
Направляю авто в сторону окошка, принимающего заказы.
– Выбирай, что будешь.
Дочка Устинова изучает плакаты и начинает перечислять:
– Картошку фри, горчичный соус, двойную порцию наггетсов, два макчикена, большую кока-колу…
– Ты что, термит?!
– Я три дня не ела!
– Советую притормозить. Если ты всё это съешь, то точно заговнячишь салон моего авто тошнотой.
– Кажется, нам ехать не один час. Я не собираюсь съедать это всё за один присест. Буду растягивать удовольствие.
Ну, трындец!
Значит, в машине не один час будет вонять дешёвой едой!
Хочется осадить девчонку, слишком резвая она, для голодающей и попавшей в беду.
К тому же еда, что здесь подают, низкосортная.
Но потом я вижу, как дочка Устинова голодно смотрит в сторону этой будки, из которой выглядывает девица, ожидающая заказ.
Внезапно мне вспоминается момент из моего детства.
Вспоминается до того противно и ярко, что я чувствую во рту вкус прокисшей еды, выуженной из мусорного бака…
Грудь сдавливает словно стальными обручами.
Сколько бы ни пытался отмыться, из головы не вытравить несколько лет бездомных скитаний по помойкам.
С тех времён у меня пунктик на чистую одежду, комфортные условия и хорошую еду.
– Вы готовы сделать свой заказ? – спрашивает диспетчер.
Кажется, не в первый раз задаёт вопрос.
– Да. Картошку фри, горчичный соус, двойную порцию наггетсов, два макчикена, большую кока-колу… – повторяю на автомате.
Через несколько минут я принимаю тёплый пакет через окошко выдачи и передаю его дочке Устинова.
Ещё раз напоминаю, чтобы она не съедала сразу всё, а ела небольшими порциями.
Совет от бывалого, так сказать.
Просто в памяти встаёт, как после возвращения в стан состоятельной семьи, я сразу набросился на домашнюю еду – такая аппетитная и манящая, слюни до колен висели!
Хотелось затолкать всего и побольше!
Ел, ел и не мог остановиться, потом блевал, дальше чем видел.
Вслух ничего этого не говорю.
Девчонке подробности о моей жизни знать ни к чему.
Сосредоточился на дороге, набирая скорость, но не привлекая внимания постовых, расставленных повсеместно.
– Держи! – говорю с недовольством, бросив на колени девчонке упаковку салфеток. – Поешь, протрёшь всё, что жирными пальцами трогала.
Опять тишина.
Слышно только чавк-чавк, доносящееся с заднего сиденья.
Через некоторое время звуки смолкают.
Дочка Устинова переставляет оставшуюся еду на переднее сиденье, сдержанно благодарит меня.
В салоне авто до тошноты воняет жареной курицей и картошкой.
Но зато дочка Устинова вытягивается на заднем сиденье, с сытой улыбкой, подложив локоть под голову.
– Почему горчица, а не кетчуп?
– Что? – удивлённо моргает.
– Ты горчицу выбрала.
– А-а-а, это. Люблю острое.
Киваю в ответ.
Я тоже люблю всё острое – еду и жизнь на грани, ощущение адреналина…
Внезапно мои мысли прерывает рёвом сирен.
Мигалки патрульной машины слепят сзади, и справа прижимается патрульный на мотоцикле, подавая знак рукой: «Прижаться к обочине!»
Девчонка на заднем сиденье напрягается и привстаёт, дотронувшись до моего плеча горячей ладонью:
– Что это?!
Молчу.
Решаю, что делать.
Патрульные, скорее всего, Кулагиным прикормленные.
– Бекетов, что они хотят от нас?! – почти требует ответ.
– Нам приказывают остановиться, – цежу сквозь зубы.
Делаю вид, что не замечаю приказа и плавно утапливаю педаль газа в пол.
Отрываюсь от преследователей на несколько десятков метров.
В ответ по нам открывают стрельбу.
Думал, что неприятности найдут нас позднее.
Но кажется, сегодня я вытянул несчастливый билет в лотерее и нажил себе больших проблем, забрав дочку Устинова.
О проекте
О подписке