– Отец был бы сейчас признателен тебе за каждую из них. Ты ведь плачешь о нем, леди Мэри? – сказал он севшим голосом и нашел в себе силы улыбнуться. – Я никогда не видел Заокраинные земли, но если все, что о них говорили мне отец и крестный, правда, – не плачь. Он сейчас вместе с моей матерью. Они оба долго ждали встречи.

– Мне жаль, Дэнис, что я не знала ее. Возможно, мы бы стали подругами, – тихо ответила Марианна.

Пальцы Дэниса нашли ее руку и сжали запястье Марианны:

– Не сомневаюсь в этом, леди Мэри. Вы с ней очень похожи! Не обликом и не нравом, но силой духа.

Отпив вина, Дэнис посмотрел вглубь огня и печально усмехнулся:

– Они были достойны друг друга – отец и мать. Помню, в день нападения Гисборна на Локсли многие женщины плакали, цепляясь за мужей, пытаясь отговорить их, склонить к бегству. А моя мать не пролила ни единой слезинки. Когда отец взял оружие и приказал ей укрыться в лесу, она благословила его, сказав, что будет молиться о нем и о моем крестном. Отец поцеловал ее и ответил: «Я горжусь тобой, моя супруга Элизабет!» Потом, через много лет, он как-то признался мне, что воспоминание о прощании с ней причиняло ему постоянную боль. «Я должен был сказать твоей матери, что не только горжусь ею, но и люблю ее, люблю всем сердцем!» – так он сказал мне, и теперь, несомненно, повторил ей самой.

Марианна коснулась ладонью лица юноши, впервые увидев в нем черты не только Вилла, но и Элизабет, с которой ей не довелось встретиться, ощутив сплав силы духа отца и матери в сыне, и сказала:

– Они оба сейчас гордятся тобой, Дэнис, тем, с какой выдержкой их сын вел себя сегодня, не позволив себе омрачить праздник.

Дэнис криво усмехнулся и, поцеловав ладонь Марианны, ответил:

– В том не моя заслуга, леди Мэри, а крестного. Если бы не он, не его слова и строгость, в первый миг показавшаяся мне жестокостью, я бы утонул в горе и утопил бы в нем остальных.

Посмотрев Марианне в глаза, Дэнис, не выдержав, склонил голову ей на колени.

– Ах, леди Мэри! Как же я сейчас завидую крестному! У него есть ты. Если бы я повстречал свою Деву, она так же помогла бы мне умерить боль, как ты помогла крестному.

Он потерся щекой, уколов ее сквозь сорочку щетиной, и обжег через ткань жаром невольных скупых слезинок. Положив ладони на голову Дэниса, Марианна поцеловала его в затылок и шепнула:

– Всему свое время, мой мальчик. Час встречи с твоей избранницей однажды придет, а пока терпи, Дэн.

Дэнис выпрямился и с грустной усмешкой посмотрел на Марианну:

– Не тревожься обо мне, леди Мэри! Ведь у меня остались крестный и ты.

Они выпили еще по глотку вина, и Дэнис спросил:

– Мне проводить тебя?

Марианна, угадав сердцем, что юноша хочет побыть один, отрицательно покачала головой.

– Нет, Дэн, со мной все хорошо. Твое присутствие вернуло мне силы.

С этими словами она поцеловала Дэниса в щеку, поднялась на ноги и, провожаемая его одновременно и восхищенным, и недоверчивым взглядом, вышла из купальни. Но стоило ей закрыть за собой дверь, как Марианна была вынуждена прижаться спиной к стене, чтобы отдышаться. Как она и сказала Дэнису, силы вернулись к ней, но ровно настолько, чтобы Марианна смогла, держась рукой за стену, дойти от купальни до комнаты, радуясь, что ей никто не повстречался и не обнаружил ее в таком состоянии. Она – леди Шервуда – не может позволить себе быть беспомощной и слабой, так же, как не позволяет себе этого Робин.

Остаток ночи она провела без сна, но утром почувствовала себя почти так же хорошо, как всегда. Пусть у нее и кружилась голова от слабости, главное, что обряд помог Робину, который спал спокойно, не так, как прошлой ночью, когда он стонал и метался по постели, несмотря на все усыпляющие снадобья, которыми она его напоила. Когда он открыл глаза, Марианна улыбнулась ему, но ее бледное лицо выдало правду.

– Бедная моя! – прошептал Робин, целуя Марианну в лоб. – Я, наверное, почти до смерти тебя отравил!

– Ты же видишь, что нет, – ответила Марианна, лаская его сиянием светлых глаз. – Я здесь, с тобой, и со мной все хорошо.

****

Несколько дней пролетели в странных событиях. В Шервуде царил покой. Обычная служба дозорных, обычный объезд леса патрулями. А за границами Шервуда бурлили Средние земли, и даже в самых глухих и отдаленных уголках не смолкали разговоры о предстоящем походе на Лондон. И на седьмой день со дня битвы в Шервуд прибыл очередной парламентер – на этот раз от графа Солсбери. Он с поклоном вручил Робину послание и сказал, что должен вернуться с ответом – устным или письменным, не имеет значения.

Робин развернул письмо, прочитал и вдруг просиял улыбкой. Джон, все это время не сводивший тревожных глаз с лорда Шервуда, даже оторопел: со дня гибели Вилла Робин впервые настолько просветлел лицом!

– Такие добрые вести? – осторожно спросил Джон.

– Более чем! – с той же улыбкой ответил Робин.

– Он предлагает от имени короля переговоры? – догадался Джон. – То, о чем ты и говорил?

– Да, и на самых выгодных для нас условиях. Король испугался.

– Может быть, дашь и мне прочитать, о чем пишет граф Солсбери? – не вытерпел Джон.

– Не только тебе одному, – ответил Робин. – Вести, которые прислал граф Уильям, стоят того, чтобы о них узнали все. Объявляй сбор всех стрелков, Джон!

Так и не заполучив письмо, Джон кивнул и вышел из трапезной, созывая к себе стрелков, которых собирался отправить гонцами с призывом на сбор. Робин сделал Марианне незаметный знак и ушел. Выждав несколько минут, она поспешила следом за ним.

Когда она пришла в комнату, Робин сидел за столом, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза. Его лицо разительно отличалось от того, каким оно только что было в трапезной. Сдержанное, замкнутое, без самой слабой тени улыбки – снова такое, каким стало со дня битвы на берегу Трента. Письмо лежало перед Робином на столе, и он, услышав шаги Марианны, подтолкнул его к ней. Она прочитала и медленно опустилась на стул напротив Робина.

– Поэтому ты и не отдал его Джону? – тихо спросила она.

Робин открыл глаза, устало посмотрел на Марианну и молча кивнул.

– Почему ты объявляешь сбор и что скажешь стрелкам, я догадываюсь, – медленно произнесла Марианна, внимательно глядя на Робина, – но что ты собираешься делать сам?

Он глубоко вздохнул и слегка пожал плечами.

– Тебе надо возвращаться, милая, к детям, в Веардрун. Долг перед Фрейей оплачен, и твое дальнейшее пребывание в Шервуде уже ничем не оправдано. Тем более при таких обстоятельствах, – он выразительно указал подбородком на письмо.

– Я не могу оставить Шервуд, – просто ответила Марианна.

– Почему?

– По ряду причин. Во-первых, ты сам сказал: будь что будет, останемся вместе. Во-вторых, я обещала Гвен, что мы вернемся оба – и ты, и я.

По его взгляду она поняла, что он не находит в ее словах действительно веских причин, по которым она должна оставаться в Шервуде. И его слова только подтвердили ее мысли:

– Глупо, Мэри! Брайану де Бэллону нечем оправдаться перед Иоанном за поражение в битве у Трента, кроме как убить меня или захватить в плен. Оставаться рядом со мной опаснее, чем разгуливать по Ноттингему в ярмарочный день в зеленой куртке со знаком Шервуда. С меня довольно гибели Вилла. Я не хочу потерять и тебя.

– Но именно так и выйдет, если ты настоишь на том, чтобы я покинула Шервуд, – спокойно ответила Марианна.

– Почему? Ты же прочитала, что граф Уильям выражает отдельную и особую заботу о твоей безопасности. Он сам заберет тебя из убежища, в котором ты укроешься, и даст тебе большую охрану, чтобы ты добралась до Веардруна без малейшей угрозы для себя.

– Да, но сначала ты должен будешь назвать графу Уильяму мое убежище. Сделаешь ли ты это на словах или в письме, у тебя не может быть полной уверенности, что гонца не перехватит Бэллон. И тогда он, а не граф Уильям узнает, где меня надо искать. В лучшем случае он просто убьет меня, в худшем – поступит так, как поступил его дядя Роджер Лончем, и потом убьет. Если, конечно, я еще буду жива, – сказала Марианна, глядя на Робина бесстрастными серебристыми глазами.

Он грустно улыбнулся:

– Шантаж, милая?

– Нет. Ты и сам понимаешь мою правоту. Риск укрыться в убежище и надеяться, что граф Солсбери найдет меня первым, больше риска остаться с тобой. Там я окажусь пленницей в четырех стенах, с тобой я буду на свободе и под твоей защитой. А ты сумеешь меня защитить лучше, чем сотня ратников Солсбери!

Робин смотрел на Марианну и думал о том, что есть самое надежное для нее убежище, которое к тому же находилось не так далеко, – Фледстан. Его охраняли ратники Реджинальда, и, отправив туда Марианну, не было необходимости и в помощи графа Солсбери. Там уже нашли приют Мартина и Кэтрин, но Марианна добровольно во Фледстан не пойдет.

Не из пустой прихоти Реджинальд покинул Фледстан и перенес свою резиденцию в другой замок, а ради сестры. Когда через год после рождения Гвендолен Робин и Марианна приехали к Реджинальду во Фледстан, Марианна, лишь бросив случайный взгляд на караульную, потеряла сознание прямо в седле и не расшиблась только потому, что Робин успел подхватить ее. Едва придя в себя и обнаружив, что все еще находится во Фледстане, она снова лишилась чувств. В кратком промежутке между двумя обмороками в ее застывших глазах отразился такой ужас, что Робин немедленно увез Марианну на ближайший постоялый двор, где она еще сутки не могла совладать с собой, справиться с рыданиями и ознобом, который сотрясал ее тело.

Больше она никогда не была во Фледстане. Реджинальд перебрался в Стэйндроп, Фледстан оставался пустым, хотя содержался в порядке и охранялся. Но Марианну не заставить подойти к нему ближе ворот, и то вряд ли. Если только…

– Не поступай так со мной, Робин! – тихо сказала Марианна.

– Как именно, Мэри?

– Ты думаешь, как вынудить меня укрыться во Фледстане, и понимаешь, что я не смогу переломить себя. Конечно, в твоей власти силой опоить меня маковым соком и переправить во Фледстан, пока я буду спать. Но что со мной будет, когда я проснусь и пойму, где я? Ты не можешь желать для меня провести остаток жизни в безумии!

Даже сейчас по ее лицу пробежала волна холодного ужаса, а в глазах отразилось отчаяние. Не удивившись тому, как точно она угадала его мысли, Робин накрыл ладонями ее пальцы и крепко сжал, прогоняя страх.

– Не бойся, милая. Я не сделаю этого. Мы останемся вместе, как я и обещал тебе.

Марианна улыбнулась бесконечно счастливой улыбкой и на миг прижалась щекой к его рукам, продолжавшим сжимать ее пальцы. Робин рассмеялся и отпустил ее:

– Пора давать ответ гонцу графа Уильяма и самим отправляться на место сбора. Сожги письмо, чтобы оно не попалось никому на глаза.

Гонец Солсбери ждал ответа, сидя в трапезной. Увидев лорда Шервуда, он тут же поднялся и вопросительно посмотрел на Робина.

– Ответ будет устным. Запомни его слово в слово, – сказал Робин.

Гонец склонил голову в подтверждение, что исполнит поручение в точности.

– Я принимаю все условия, предложенные графом Уильямом, – продолжил говорить Робин, понизив голос. – За одним исключением: о леди Марианне я позабочусь сам. Передай графу Уильяму мою глубочайшую признательность за хлопоты, о которых он упомянул. Это все.

Джон, подобравшись как можно ближе к Робину, с досадой поморщился: ему не удалось разобрать ни слова из того, что Робин сказал гонцу. Поймав хмурый и настороженный взгляд друга, Робин ответил Джону веселой улыбкой и распорядился проводить гонца до границы Шервуда. Джон отправил с ним пятерых стрелков, а сам поехал вместе с Робином на сбор всего вольного леса, решив держаться к другу поближе и не спускать с него глаз. Ему решительно не нравилась скрытность, с которой Робин разговаривал с гонцом. И письмо графа Солсбери он так и не показал.

На поляне, окружавшей дуб, уже собралось вольное воинство, громкими криками приветствующее лорда Шервуда. Робин провел коня между расступавшимися перед ним стрелками и, оставшись в седле, чтобы его могли видеть и слышать все, сказал, повысив голос во всю его мощь:

– Друзья! Победа, которую мы с вами одержали в битве с королевскими ратниками, вынудила короля передать нам через своего брата графа Солсбери предложение о мире. Если мы сегодня покинем лес, то завтра еще до полудня во всем Ноттингемшире будет объявлено о королевском помиловании всех, кто был со мной в Шервуде.

– Не только победа, но и слухи о том, что мы вот-вот двинемся походом на Лондон! – крикнул один из стрелков под громкий хохот остальных. – Иоанн испугался нас, Робин!

– Да можно ли верить ему? – раздался голос с другой стороны. – Мы покинем Шервуд, а он тут же забудет о помиловании! Это же не покойный король Ричард, а Иоанн!

Робин вскинул руку, и стрелки снова умолкли.

– Ручательством того, что Иоанн не изменит данное обещание, является его брат. Никогда Уильям Лонгспи не взялся бы за выполнение королевского поручения, если бы знал, что оно таит в себе обман. Потому Иоанн и поручил именно ему вступить с нами в переговоры о мире и, если мы примем предложение короля, объявить о помиловании от имени самого Иоанна.

– Какое же решение принял ты, Робин?!

Лорд Шервуда улыбнулся, обвел взглядом свое верное воинство и ответил:

– Мир, друзья! Наша война закончилась, больше сражений не будет. Тот, кто вынудил вступить нас в эту войну, мертв. Сам Иоанн получил урок, и, думаю, он запомнит его! Я благодарен всем вам за то, что вернулись со мной в Шервуд, за то, что не дрогнули под натиском королевских ратников. Сражаться с вами плечом к плечу – большая честь для меня. Но теперь ваша служба окончена. Пора возвращаться домой!

Марианна слушала Робина, не сводя с него глаз, и думала о том, насколько все-таки несокрушим его дух. С каким умением он нашел слова, которые заставили все его воинство в целом и каждого из стрелков в отдельности почувствовать себя победителями, и не просто над Гаем Гисборном, но над самим королем! Марианна знала, что в смерти Гая Робин не усматривал никакой победы, но все стрелки считали иначе, и лорд Шервуда не стал их разочаровывать, а свои мысли предпочел оставить при себе.

– А если мы откажемся от щедрого предложения Иоанна? – спросил Джон, внимательно глядя на Робина.

– Тогда в Ноттингемшир сразу же придут новые войска, командовать которыми Иоанн поручил все тому же Уильяму Лонгспи. Больше не стоит искушать судьбу – это последнее помилование, и тех, кто не воспользуется королевским великодушием, Иоанн будет беспощадно преследовать, пока не убьет каждого.

Стрелки выслушали его в полном молчании, и потом, когда Робин закончил говорить, они еще долго молчали.

– Почему ты отказываешься от нового боя? – наконец подал голос Кенрик. – Потому что граф Солсбери – твой друг?

– Если бы дело касалось меня одного, то я ответил бы тебе – да, Кенрик. Но речь идет обо всех стрелках, и причина в другом. Это будет не битва, а истребление всех нас, до последнего человека. Мы сильно встревожили Иоанна победой, одержанной над его ратниками, которыми командовал Бэллон. И теперь численное превосходство королевского войска будет настолько велико, что они в силах вести сражение до тех пор, пока не погибнет последний из нас. Уильям Лонгспи умен, он не повторит ошибку Брайана де Бэллона и не поведет ратников цепью в лес. Он разделит Шервуд на части по дорогам и будет держать в кольце осады каждую из частей. Мы сможем долго выдерживать осаду, но не бесконечно, и я не вижу в этом смысла. Граф Уильям хочет избежать кровопролития, поскольку он действительно друг мне. Но если мы откажемся, у него не будет выхода: он связан королевским приказом. Что мы найдем в этой войне, я вам уже сказал.

– Значит, мы можем прямо сейчас возвращаться по домам?

– Да, и лучше не мешкать.

– А ты? – и в Робина впились взгляды всех, кто собрался сейчас на поляне.

Он улыбнулся и, спрыгнув с коня, ответил:

– И я, конечно.