Глава двадцать первая

По лугу в направлении реки мчалась белая лошадь. Всадница то и дело оглядывалась назад и понукала коня. Белая лошадь старалась изо всех сил, но ее неумолимо настигал рослый гнедой жеребец. Вот он поравнялся с белой кобылой бок о бок, и всадник на жеребце перехватил поводья у всадницы и осадил обеих лошадей. Всадница едва не вылетела из седла, но всадник поймал ее и ловким движением пересадил на своего коня – перед собой и лицом к лицу.

– Проиграла? – смеясь, спросил всадник и сам ответил: – Проиграла! Я настиг тебя раньше, чем ты успела домчаться до берега!

– Твой конь быстрее! – ответила всадница. – Тебе надо было дать мне больше времени, прежде чем самому бросаться в погоню!

– Уловка, моя леди? – тут же спросил всадник, сковав всадницу в объятиях. – Пытаешься увернуться от уплаты проигрыша?

– А если так? – с улыбкой спросила она, весело сверкнув глазами.

– Если так, то кроме проигрыша уплатишь пеню в двойном размере!

– Тогда уловка! – ответила всадница и крепко обняла всадника за шею.

Он принялся целовать ее, а она отвечала на его поцелуи с не меньшим пылом, и только жеребец пребывал в размышлении, как ему не уронить ни хозяина, ни вторую, легкую, но такую подвижную ношу. Наконец он широко расставил все четыре ноги, словно врос ими в землю, и склонил голову, навострив уши.

– Смотри, как старается удержать нас на своей спине! – сказал всадник, заметив ухищрения коня. – Вот какой должна быть настоящая боевая лошадь! Резвая, преданная и смышленая. Не то что у тебя. Только и достоинств, что белая масть да пышный хвост!

– Давай спешимся, – предложила всадница, – а то еще один такой поцелуй – и мы все равно упадем с него, а он огорчится: ведь так старался!

Он спрыгнул с коня, подал ей руку, она соскользнула прямо в его объятия, и они снова начали целоваться, забыв обо всем на свете. Жеребец неодобрительно пофыркал и ткнул хозяина лбом в плечо. Не получив ответа, он обошел целующуюся пару и бесцеремонно стащил с головы всадницы шапочку, ухватив ее зубами за самый верх.

– Ай! – воскликнула Клэренс, когда скрученные в узел и убранные под шапочку волосы упали ей на плечи. – Что он делает?!

– Ревнует к тебе! – рассмеялся Статли и, притворно нахмурившись, повысил голос на коня, отгоняя его прочь.

Жеребец посмотрел на хозяина очень выразительным взглядом, демонстрируя обиду, и отошел в сторону. Клэренс тем временем, зажав в зубах заколки, снова закручивала волосы в узел. Приведя себя в порядок, она взяла Статли под руку, и они пошли по лугу обратно к лесу. Клэренс молчала, и Статли не перерывал ее молчания, искоса глядя на лицо возлюбленной и любуясь ею. Прядь густых белокурых волос вновь своевольно выбилась из-под шапочки, осеняя тенью лоб Клэренс. Не удержавшись, Статли кончиками пальцев нежно отвел волосы с ее лица. Клэренс очнулась от своих мыслей и вопросительно посмотрела на него.

– Позволь мне сделать тебе подарок, – сказал Статли.

– Подарок? – оживилась Клэренс. – Какой?!

– Если ты не слишком привязана к белой масти своей кобылы, я подарю тебе другую лошадь – более резвую.

– О Вилли! – воскликнула Клэренс, и в ее глазах замелькали лукавые искорки. – Но ведь это очень дорогой подарок!

– Как мило, что ты боишься разорить меня! – рассмеялся он.

– Вот еще! – фыркнула Клэренс и капризно изогнула бровь. – Я вовсе не думаю, что ради того чтобы подарить мне коня, тебе придется продать свою зеленую куртку шервудского стрелка! Но как мне объяснить братьям, когда они спросят, на какие деньги куплена моя новая лошадь?

– Едва ли Робин и Вилл зададутся подобным вопросом, если ты скажешь им, что это мой подарок, – насмешливо успокоил ее Статли. – Они прекрасно осведомлены, из каких источников я черпаю свои доходы. Ведь они сами умножают казну Шервуда из них!

– Из податей, которые собирает шериф, а вы разбойно отбираете? – весело уточнила Клэренс.

– Что я слышу! – с притворным ужасом воскликнул Статли. – Почтительная сестра назвала возлюбленных братьев разбойниками?!

Клэренс посмотрела на него, и они расхохотались.

– И все же, леди, тебе нужная новая лошадь? – настойчиво повторил Статли.

– Да! – ответила Клэренс и предупредила: – Только я выберу ее сама!

– По масти? Или по длине хвоста? – спросил он с неуловимой улыбкой в голосе.

– Нет! – сказала Клэренс, высокомерно поджав губы. – Я опасаюсь, что ты подаришь мне коня, рядом с которым даже моя неуклюжая кобыла будет похожа на дорогого скакуна. Но из вежливости мне придется ездить на этом коне, раз он подарен тобой.

– Подожди, ты что, обвиняешь меня в скупости?! – с удивлением спросил Статли и рассмеялся: – Берегись! Тебе это будет дорого стоить!

Подхватив подол платья, она бросилась убегать от него, а он все время оказывался перед ней, позволяя ей ускользнуть и снова преграждая путь. В конце концов она оступилась и чуть не упала, если бы он не успел подхватить ее. Поймав Клэренс в объятия, Статли подбросил ее, словно маленькую девочку.

– Так-то ты позволяешь себе обходиться со мной! – с притворным возмущением воскликнула Клэренс, болтая ногами и пытаясь выбраться из удерживавших ее на весу сильных рук. – Со мной – благородной леди Клэренс! Дочерью и сестрой графов Хантингтонов!

– Благородная леди, предлагаю мир! Графская дочь и сестра графа, если я из-за тебя не устою на ногах, то ты упадешь прямо в эту лужу! – смеялся Статли, продолжая крепко держать ее на руках. – Хорошо, хорошо! Объясни мне, как должно обращаться с такой знатной леди, и я поработаю над своими манерами, чтобы тебе не в чем было меня упрекнуть!

Клэренс на миг замерла и лукаво посмотрела ему в глаза:

– Вот так! – шепнула она и, сжав ладонями скулы Статли, прильнула губами к его губам.

– Жаль, что я не знал об этом раньше! – прошептал он, когда их страстный поцелуй оборвался. – Иначе только бы и выражал тебе почтение должным образом!

– Почему ты решил, что мне нужна другая лошадь? – спросила Клэренс, когда они пошли по лугу дальше, держась за руки. – Я ведь не стрелок и, кроме прогулок с тобой, никуда не езжу верхом.

– Такая светлая масть опасна для леса, Клэр, – ответил Статли. – Слишком хорошая мишень для самого неумелого лучника. И лошадь должна быть резвее. В Шервуде всякое возможно. Бывает и так, что жизнь напрямую зависит от того, насколько вынослив и быстр твой конь.

Луг остался за спиной, тропинка вела их по лесу и вывела на небольшую поляну. Заметив поваленное дерево, Клэренс ладонью расчистила ствол от налипших прошлогодних листьев и села, подобрав подол платья.

– Ты устала? – заботливо спросил Статли. – Тогда я приглашаю тебя в гости.

– И я засижусь у тебя допоздна, а потом ты скажешь, что ночь не лучшее время суток для прогулок по Шервуду. И мне придется остаться у тебя в гостях до утра, как в прошлый раз, – усмехнулась Клэренс.

– Придется? – повторил он, взяв в ладони озябшие пальцы Клэренс, и посмотрел на нее испытующим взглядом. – Значит, ты осталась позавчера только потому, что я отказался отпускать тебя на ночь глядя?

Она подняла на него глаза, полные нежного трепета, и, прижавшись щекой к его рукам, тихо ответила:

– Ты сам знаешь, что нет!

Статли молча поцеловал ее ладонь.

– Но все же сидеть на голом дереве зимним вечером не годится! – сказал он и, обернувшись, свистом подозвал коня.

Сняв с седла плащ, он накинул его Клэренс на плечи. Она подождала, пока он сядет рядом, и стянула с плеча полу плаща, чтобы его хватило на двоих. Статли обнял Клэренс, и она спрятала лицо у него на груди.

– Клэр, твоим братьям не по душе, что ты бываешь у меня в гостях? – спросил он.

Клэренс подняла голову, и в ее глазах появилась деланая чопорность.

– Робин вчера сказал, что не может не указать мне на то, что меня стали часто видеть в обществе особ, ведущих сомнительный образ жизни! Твое внимание, Вилли, меня компрометирует, и как бы мне не лишиться расположения Робина!

– Неужели он так и сказал? – хмыкнул Статли. – Тогда пусть твой брат прежде скажет, где он нашел в Шервуде особ, в образе жизни которых ему пришлось усомниться!

– Нет, Вилл, – кротко потупив глаза, с лукавой улыбкой ответила Клэренс. – Твой образ жизни ему, несомненно, известен, но, разумеется, не может быть одобрен…

– …Робином, который стоит во главе всего Шервуда! – договорил за нее Статли и расхохотался.

– Вилл, ты никогда не сожалел о том, что оказался в Шервуде, оставив свой дом и землю? – спросила Клэренс, поглаживая его по руке.

– Дом и землю? – Статли усмехнулся и, отстранившись, посмотрел ей в глаза. – Ты считала меня йоменом, Клэр? Я никогда им не был!

– Кто же ты?! – перестав улыбаться, насторожилась Клэренс.

– Удивительно, что у нашего осмотрительного лорда такая легкомысленная сестра! – рассмеялся Статли. – Отдала свое сердце, не узнав прежде, кому! – Став серьезным, он ответил: – Я был наемником и носил на доспехах тот самый герб Ноттингемшира, который носят наши враги – мои бывшие соратники.

– Ты служил шерифу? Сэру Рейнолду?! – недоверчиво воскликнула Клэренс и, поймав утвердительный взгляд Статли, потрясла головой от изумления: – Нет, правда?! Ты был ратником шерифа?!

– Тебе трудно в это поверить? – усмехнулся Статли, глядя в широко раскрывшиеся глаза Клэренс. – Но это так, голубка. В свое оправдание могу лишь сказать, что моя служба закончилась несколько лет назад, когда ты уже воспитывалась в обители, а твои братья еще жили в Локсли.

– А как ты вообще попал на эту службу? – еще не придя в себе от неожиданного открытия, спросила Клэренс.

Статли очень внимательно посмотрел на нее. За все месяцы, которые они провели вместе в Шервуде, поддаваясь взаимному притяжению, встречались, проводя время в прогулках и долгих беседах, вышло так, что разговор о его прошлом ни разу не зашел. Однажды узнав, что он во время ее пребывания в монастыре жил в Локсли вместе с ее братьями, Клэренс как-то сама собой уверилась в том, что возлюбленный до Шервуда был обычным добропорядочным йоменом, только оружием владел почему-то с умением, едва ли не равным умению ее братьев. Узнай она раньше, что он был ратником шерифа, изменилось бы ее отношение к нему или нет? Ведь для нее, сестры лорда вольного Шервуда, хуже, наверное, мог быть только ратник Гисборна, если не упоминать о самом Гисборне.

Клэренс, чувствуя на себе взгляд Статли, прекрасно поняла все сомнения возлюбленного. Устремив на него спокойный взгляд ясных голубых глаз, она сказала:

– Наверное, ты прав, и я должна была задать тебе такой вопрос раньше, но и тебе следовало самому рассказать о себе, чтобы между нами не возникла неясность. Ведь обо мне ты знал все и без моих рассказов, а я сложила представление о тебе, которое и близко не имеет отношения к действительности.

Статли глубоко вздохнул, признавая справедливость ее упрека. Конечно, ему следовало рассказать о себе раньше, но она не спрашивала. Но и он не рассказывал ей по той же причине, что и она. Робин и Вилл знали все о его прошлом, и не только они, и Статли считал само собой разумеющимся, что у него нет тайн от Клэренс. Раз она не спрашивает, то и так все знает. Оказалось, что нет.

– Кто твои родители? – спросила Клэренс.

– Не знаю, – пожал плечами Статли. – Я был одним из воспитанников настоятеля собора в Ноттингеме, и о том, как я среди них оказался, мне рассказали две совершенно разные истории, которые сходились в одном: меня младенцем подобрали на паперти. Но по одному рассказу, меня забрали из рук мертвой матери – в тот год случилось поветрие. Не чумы, но какой-то другой болезни, от которой умерло много народа. Настоятель же сказал, что меня просто подбросили. Я был в соборе служкой, потом меня, наверное, отправили бы в какой-нибудь монастырь.

– Не могу представить тебя монахом! – не удержалась от смешка Клэренс.

– Как видишь, я им не стал. Меня с раннего детства занимало оружие. Оказавшись в городе, я мог часами простаивать у прилавка оружейника или во дворе замка шерифа, наблюдая за тренировками ратников. Ох, сколько раз по моей спине гуляли розги, когда меня посылали с каким-нибудь поручением, а я возвращался только под вечер, вдоволь насмотревшись на ратные занятия! В конце концов я привлек внимание одного из ратников шерифа, и он устроил так, что меня забрали из собора в услужение во дворец сэра Рейнолда. В шестнадцать лет я уже стал одним из ратников и радовался тому, что моя жизнь сложилась так, как я хотел. Мне была по сердцу ратная служба, общество товарищей по оружию вполне заменило мне семью, и я служил благородному делу – поддержанию порядка и защите справедливости.

– Ты действительно так думал? Что ты, служа сэру Рейнолду, защищаешь справедливость? – недоверчиво переспросила Клэренс.

– Я понимаю, почему ты удивлена, – вздохнул он. – Не забывай, что я был тогда даже не молод, а юн, и юношеские иллюзии мне были так же присущи, как и другим в этом возрасте.

– И когда же они окончательно развеялись?

– Через четыре года, когда власть в Ноттингемшире начал забирать Гай Гисборн. Он тоже был еще весьма молод, но уже отличался крутым нравом и жесткой рукой. В тот день, когда моя служба шерифу закончилась, я присутствовал в зале, где сэр Гай от имени шерифа творил правосудие. Он разбирал дело о браконьерстве, и подсудимый оправдывался тем, что убил оленя не потому, что охотился на него. Он набрел на оленя в лесу, когда тот издыхал, сильно израненный волками, и прирезал несчастное животное, оборвав агонию и, конечно, чтобы сохранить мясо. Оленья туша была тут же в зале. Я из любопытства осмотрел ее до начала разбирательства и, слушая оправдания, знал, что подсудимый говорил правду. Олень был, действительно, сильно изгрызен волчьими клыками. Дело меня не сильно занимало: я считал решение очевидным. Но когда сэр Гай отмел все оправдания и приговорил несчастного парня к отсечению руки, я не поверил своим ушам и вмешался. Подтащил тушу оленя к Гисборну, призвал одного из лесничих, чтобы тот подтвердил, что животное было обречено.

– И что было дальше? – затаив дыхание, спросила Клэренс.

– Лесничий поручился в том, что олень не выжил бы с такими ранами, сэр Гай отменил приговор и приказал освободить подсудимого, – ответил Статли.

– Нет, – покачала головой Клэренс, не сводя с него глаз, – что было дальше с тобой? Ты ведь сказал, что это был последний день твоей службы у сэра Рейнолда.

По лицу Статли пробежала тень, он невольно провел ладонью по узкому шраму, пересекавшему всю щеку, и усмехнулся: