Этот певец и те, кто его слушал, знают не нас настоящих, а таких, которые рождены их собственным воображением и наделены нашими именами. Что поделаешь, раз уж мы с тобой оказались в героях, прославляемых молвой!
Я ни разу не бралась за вышивание с тех пор, как пришла в Шервуд! – возмутилась Марианна.
– Правда? А почему? Разве мечом или ножом не с руки вышивать?
«Мы сделали свой выбор и не можем жаловаться, потому что знали, на что идем. Мы хотели не только куска хлеба и крыши над головой. Мы жаждали познать вкус свободы. Эта жажда передалась нам с кровью отцов и молоком матерей. Мы хотели искренних сильных чувств и, однажды изведав их, уже не могли отказаться и вернуться к обыденному существованию. Наш выбор был сделан. Но придет время, и платить за него надо будет самой дорогой ценой».
После жалобы епископа наш милостивый шериф повысил награду за лорда Шервуда – живого или мертвого – до тысячи марок золотом!
Вилл протяжно свистнул.
– Братец, еще немного, и ты у нас будешь стоить целое состояние!
– Тебя, Вилл, тоже можно отдавать в заклад вместо королевской казны!
– Глядя на вас, я впервые подумал, что именно вы были правы в неудержимом стремлении друг к другу, а не я, пытавшийся вас отговорить. Я смотрел на вас и видел перед собой двух ангелов, окруженных сиянием дарованной им Любви! Этим ангелам не было дела до пропасти, которая их разделяла, до чьего-либо осуждения, до самой Смерти! Сила любви и веры друг в друга наделила вас крыльями, которые вознесли вас высоко над этой грешной землей, над ее суетой и жестокостью!
Из никому неизвестного изгоя его враг за считаные месяцы превратился в лорда Шервуда, сам определил границы своей лесной резиденции и несколькими беспощадными ударами отбил желание их нарушать. И уже в новом статусе он стал твердой рукой наводить в Средних землях свои порядки, подрубая на корню дерево законной власти одним своим существованием в качестве лорда Шервуда. Власть и силу перестали бояться, зная, что есть большая сила и власть, у которой можно искать спасение и защиту.
Ему было необходимо как воздух, чтобы она – даже такая – продолжала жить. Он никогда больше не захотел бы ее увидеть, но знать, что она жива, было залогом его собственной жизни. Зачем? Он и сам с трудом мог ответить. Привыкнув отогреваться возле такого живого и яркого пламени ее души, он бы заледенел до самого сердца, потушив этот костер. А так он хотя бы знал, что остатки этого пламени сохранились – пусть даже в тлеющих углях, а не в прежних буйных столбах огня и россыпях искр.
Одним своим взглядом он всех, кто оказывается рядом, заражает беспокойством, желанием как-то изменить мир и, конечно, изменить в лучшую сторону. Но ведь у каждого свое понимание лучшего и худшего устройства мира? Этим он и опасен, очень опасен для всех, а не оружием, которым он, надо отдать ему должное, владеет, как никто!