С тех пор сколько стран, городов, людей. Сперва обязательно в составе группы, с гидом. Держаться всем вместе, ходить длинной цепочкой по узким средневековым улицам и выхватывать тревожным взглядом из толпы яркий зонтик экскурсовода. Какая-то твердолобая уверенность, что одной визу мне не дадут, откажут, что я не смогу, не справлюсь, вбитый с детства страх действовать самостоятельно безраздельно владел душой. Но чем дальше, чем больше стран, тем сильнее в себе уверенность. Почему, собственно, не справлюсь? Почему, позвольте узнать, не дадут? С какой стати откажут? Так подаю документы сама, впервые еду одна. У родителей – истерика. Как без гида? А кто тебя там встретит? А как ты доедешь до гостиницы? А куда ты пойдешь? Не пустим! В бордель захотела? «Я запрещаю, – кричит мать в трубку, – слышишь? Я запрещаю!» Поздно, мама, поздно. Виза получена, билеты куплены. Еду опять в Париж. На две недели, на тот момент – самые счастливые в моей жизни. Мне двадцать четыре, я живу в маленьком отеле без лифта на четвертом этаже, под самой крышей. На завтрак пью черный кофе, ем круассан с джемом и маслом. Брожу по набережным, натыкаюсь на дом 36 по Орфевр и замираю от восторга. Это же тот самый дом из любимых мной книг и фильмов! Здесь кабинет комиссара Мегрэ, здесь легендарный Наварро распутывал самые жуткие преступления. А теперь тут я – вот прямо тут стою и могу даже потрогать всё это руками. Эмоции меня переполняют, хочется танцевать и кружиться, как обыкновенно делают прохожие в американских мюзиклах. Да, впечатления не продать, не продемонстрировать друзьям и родне, никто никогда не сможет прочувствовать эти моменты в полной мере, не сможет их разделить со мной, если не присутствовал, не был, не видел. Но в этом и есть их ценность – они мои, только мои, и никто не сможет их отобрать. О чем мне вспоминать на закате жизни, лежа на мокрых от старческого пота простынях? О замшевых сапогах, так удачно купленных на распродаже? Нет, я буду вспоминать Париж.

Затем были Венеция, Рим, Прага, экзотичный Вьетнам, умопомрачительный Гонконг, совершенный Лондон. Раз в год, два раза в год – насколько позволяли финансы. «На всех снимках ты в одних джинсах», – едко замечает мать. И пусть. Мне всё равно. Я печатаю какие-то фотокарточки по ее просьбе, чтобы она могла похвалиться на работе – вот, дочь ездила куда-то.

– У Полины Андреевны тоже дочка, как ты, всё ездит куда-то, ездит, никак не наездится, – говорит мать, – а ей уж тридцать лет! Не замужем и детей нет. Так и проездит всю жизнь. А чего туда всё ездить-то? Ну раз съездила, ну два. Так нет! Каждый отпуск всё ездит! Прям как ты. Что вы за поколение такое?!

А я думаю: «Молодец, дочка Полины Андреевны, я тебя хорошо понимаю».

Как только почувствовала себя уверенной, подтянула язык, разобралась в тематических форумах, поглядела на другую жизнь, тут же захотелось поделиться. Захотелось, чтобы, наконец, родители тоже поняли, почему мне нравится путешествовать. Что такое – путешествовать. Предлагаю аккуратно – давайте на Кипр. На Кипре не страшно, там много русских. Там море, фрукты и нет больших расстояний. Нет, оказывается, там жарко, бедно, плохо. Не нравится Кипр. А может, тогда в Милан? Мама, тебе же нравятся итальянские вещи, картины, пицца, в конце концов, заодно хоть на денек в Венецию. Когда еще? Прокатиться на вапоретто^[2], почувствовать соленый ветер в лицо, юркнуть под мост Риальто, увидеть своими глазами всё то, о чем столько раз читала и видела в кино. Нет, оказывается, в Италии опасно, одни жулики и мошенники. Венеция – вонючая помойка, а в Милане отдыхают только российские олигархи. Откуда взять столько денег? Ну, хорошо. Хотя бы Турция? Там даже собаки лают по-русски, и уже побывали все, включая жителей родной деревни. Полежать на пляже, поплавать в бассейне, сменить обстановку. И, возможно, так, одним глазком глянуть на Стамбул? Нет, оказывается, незачем ехать в Турцию – там и так одни наши соотечественники, и даже деревенский алкаш Володька уже оторвался на олле в Алании с женой и их тремя золотушными детьми. А если нет разницы, то – электричка, автобус, километр пешком – вот и все приключения, вот и весь отпуск.

Через пять лет тщетных убеждений и предложений я угомонилась и отстала. Пожалуй, всем стало от этого легче.

И вдруг две недели назад посреди рутинного телефонного разговора внезапный вопрос:

– Может, нам поехать в отпуск вместе, только ты и я?

Как? Что? Почему? Что случилось? У тебя рак? Ты умираешь? Скажи мне правду! Сколько тебе осталось жить? Что говорят врачи? Столько безумных предположений, паника, частое дыхание, подскочившее давление, сухость во рту. Беру себя в руки:

– А куда, например?

Думаю про Сочи, Анапу, какое-нибудь Лазаревское или иной забытый богом курорт, где мать отдыхала лет сорок назад.

– В Черногорию!

Как в Черногорию? Почему туда? Почему из всех стран, из всего земного шара – и вдруг в Черногорию? Разгадка проста.

– У нас все сотрудники со склада отдыхали там, а я не алё. Все разговоры за обедом только о Черногории. Черногория – то, Черногория – сё. Вроде там хорошо и виза не нужна. Там же без визы?

– Без визы, – подтверждаю я, – а заграничный паспорт у тебя разве есть?

– А заграничный паспорт у меня есть, – гордо отвечает мать, – я его давно сделала, вдруг пригодится.

И он, как ни странно, пригодился.

За две недели подготовить путешествие – это не вызов, бывало всякое. Но одно дело, когда едешь один или с человеком, который разделяет твои взгляды на поездку, совсем другое, когда этот человек – моя мать. Я давала себе отчет, что будет сложно, но не представляла, что настолько. Зачем же согласилась? Да еще с таким воодушевлением!

– Супер! – кричу я в трубку. – Поедем в отпуск на неделю! В Черногорию!

И радуюсь, как ребенок, получивший на Новый год в точности то, о чем мечтал все 364 дня. Наконец-то мне выпала возможность показать матери то, что делает меня счастливой. Ради чего я отказываю себе в чем-то, ради чего я сижу вечерами на многочисленных форумах. Я постараюсь убедить ее, что путешествия – это не эфемерное нечто, не пустая трата времени, сил и, главное, денег. Я покажу ей, как это увлекательно, интересно, захватывающе. У нас появится еще одна совместная история, только наша, наше приключение.

После быстрой покупки билетов на согласованные с матерью даты еще неделю я ищу нам подходящий отель. Выбираю несколько, отсылаю ей в ватсап. Моя мать – современная пожилая женщина, пусть она многого уже не понимает, за чем-то не в силах угнаться, но у нее есть мессенджер и даже электронная почта. Перезванивает:

– Нет, это всё не алё. Я хочу бассейн, пляж, питание, а еще я храплю, ты помнишь? Мы, наверное, не сможем жить в одной комнате.

– Тогда я забронирую два номера.

– Нет, я бы хотела, чтобы мы жили в одном. Какой смысл в этом отпуске, если мы будем сидеть каждая в своей норе? Номер должен быть один, но двухкомнатный. Вот, вроде всё. Задание получено – выполняй.

Судорожно ищу отели с такими условиями, трачу всё свое свободное время. Но выбор маленький: Черногория еще только встает на проторенный Турцией путь массового туризма. Где-то есть бассейн, но вход в море – платформа («ты смерти моей хочешь? Я не стану прыгать топориком с обрыва»), где-то до моря надо идти («это не отель, а какая-то дыра!»), где-то нет двухкомнатных номеров, да практически нигде нет двухкомнатных номеров! Я в панике, мне хочется, чтобы всё прошло идеально, гладко, волшебно, как в рекламе стиральных порошков и полезных йогуртов с бифидобактериями. Наконец, за три дня до вылета я бронирую нам отель, который отвечает нашим требованиям почти на девяносто процентов. Мы будем жить на самом берегу Которского залива (это тоже важное условие, ведь все сотрудники на работе плескались исключительно в Которском заливе), в двухкомнатном пентхаусе с собственной террасой (вид на бухту, горы и город Тиват) и небольшим, но частным галечным пляжем («галька? М-да, ну ладно, хотя я не люблю галечные пляжи»).

И вот мы здесь. Едем в бусе до Херцег-Нови. На каждой остановке мать хватает свою сумку и готовится экстренно покинуть салон:

– Это наша?

– Нет, еще не наша.

– А это наша?

– Нет еще, пока не приехали.

– Откуда ты знаешь? Вдруг мы пропустили остановку!

– Я слежу за нашим перемещением по карте. Вот видишь, у меня есть приложение.

Я показываю матери на смартфоне, где мы находимся и какое расстояние нам еще предстоит проехать. Но на следующей же остановке всё повторяется:

– Нам здесь выходить?

Я вздыхаю и впервые с сочувствием думаю о родителях маленьких детей, как тяжко им, должно быть, всю дорогу выслушивать подобное: «Мы приехали? А сейчас? А когда мы приедем? Мам, а скоро мы приедем? Мы уже выходим? Нет? А когда?». Терпение. Все победит терпение. Терпение всех нас спасет.

Наконец, наша остановка – автобусный вокзал города Херцег-Нови. Мы выкатываемся из буса, я подхожу к усатому пожилому водителю и протягиваю ему два евро. Он берет деньги и кивает. Мать внимательно за нами следит. Я возвращаюсь к ней и со смешком говорю:

– Вот видишь, а ты волновалась, что с нас возьмут сто евро!

– Ничего я не волновалась, – огрызается она, – пожалел он тебя, дуру молодую, и меня, дуру старую, – видит, туристки-иностранки, ничего не соображают, совсем не алё, и не содрал с нас лишние деньги.

Спорить, естественно, нет смысла. Настроение портится, но я еще стараюсь сохранить этот день светлым и приятным. Мы переходим дорогу, почти сразу же попадаем в Старый город и идем по залитым солнцем, увитым зелеными растениями с ярко-розовыми цветами, улицам. Я иду не спеша, смотрю по сторонам, мне нравятся старинные дома, их деревянные голубые ставни, потертые временем и морским ветром. Периодически сверяюсь с приложением, куда нам идти. Вдруг мать ускоряет шаг и проносится вперед мимо меня. Плечи ее согнуты, спина сгорблена, взгляд устремлен вниз. Она активно помогает себе руками, будто бы распихивает локтями невидимую толпу – скорее, быстрее, в сторону, дайте пройти! Я бегу за ней.

– Мам! Ты куда понеслась?

Она делает вид, что не слышит.

– Мам! Ну вот церковь же красивая! Погоди, да куда ты бежишь-то?

Мать, не сбавляя скорости, кидает быстрый взгляд на одну из самых красивых церквей Херцег-Нови и бросает мне презрительно через плечо:

– Католическая!

Как будто я показала ей кусок коровьего дерьма на обочине. Мы несемся дальше. Мать – впереди, а я – за ней.

И тут меня сцапывает из настоящего момента мозолистая натруженная рука Прошлого. Безжалостно стискивает в груди и кидает обратно, на двадцать лет назад, в одно пасмурное августовское утро.

До начала учебного года остается несколько дней. Сейчас суббота, только восемь утра, а мы уже приехали на Петровско-Разумовский рынок, в народе – «Петрашка». Этот рынок даже не муравейник, а настоящее блошиное гнездо. Кое-как сколоченные павильоны, покрытые целлофановыми ошметками. Вместо примерочных – картонки, а роль ширмы выполняют сами продавцы, хитрые, насмешливые, пытающиеся обдурить покупателя на каждом шагу, втюхать китайское барахло по европейским ценам, задурить голову, а если что не так – то и обматерить напоследок. Они присасываются к любому, кто отважится сунуть нос в их дурно пахнущий закуток, и не отвалятся до тех пор, пока не высосут всё: наличные, жизненные силы, веру в людей, надежду на лучшее, – и никакой нет у них совести, кругом только смех сквозь золотые коронки да коричневые пластиковые стаканчики с мутной жижей в руках.

Я ненавижу утренние подъемы, вещевые рынки, омерзительных вульгарных продавцов: мне пятнадцать лет, у меня больше комплексов, чем пигментных пятен на лице у Моргана Фримана, но также мне хочется новых вещей, выглядеть не хуже одноклассниц, быть красивой и носить модные тряпки. Поэтому мы здесь.

Мать проводит привычный инструктаж перед заходом в торговые ряды, как опытный диггер перед погружением в чрево заброшенных катакомб наставляет глупых и неподготовленных туристов:

– От меня не отставать, идти за мной, если что понравится – сразу говори. Смотреть вещи только по делу, ни на что не отвлекаться. Уложимся за два часа – куплю тебе хот-дог.

Время пошло! Гонка началась. Мать резво кидается в смрад торговых ларьков. Я трушу за ней, еле успевая что-то рассмотреть: вот вроде неплохие джинсы. Может, рискнуть?

– Мам! Мам! – несется в никуда мой жалкий крик. Мать даже не обернется.

Я уже не первый раз тут, не первый раз бегу за ней с языком на плече, я всё знаю и все равно надеюсь, что из нашего марафона выйдет что-то хорошее. Как глупо и наивно.

Вижу куртку. Она мне действительно нравится. Продавщица тут же замечает мой заинтересованный взгляд:

– Детка, проходи. Сейчас померяем, какой у тебя размер? Проходи-проходи, не стесняйся.

– Мам! – кричу я. – Да постой ты!

И вдруг теряю ее из вида – куда она подевалась? Мне не страшно, я-то найду, конечно, выход отсюда, но тогда точно останусь без новых вещей. А это мой единственный шанс прийти в школу не в старых изношенных тряпках, половину из которых когда-то носила дочь маминой подруги в середине восьмидесятых. Пячусь назад из закутка с куртками под недобрым взглядом продавщицы, развожу руками в извиняющемся жесте и бегу, как охотничья собака по лесу, ищу мать. Вот и она. Стоит, как ни в чем не бывало, около очередной палатки и беседует с восточного типа продавцом, попивающим кофейные спитки. Меж золотыми коронками у него сигарета, которую он и не думает притушить.

– Меряйте, меряйте, – посмеивается он, – сегодня примерка – бесплатно!

В руках у матери жуткое бордовое пальто. Сердце екает. Может, она для себя? Но не тут-то было. Мать поворачивается ко мне:

– Вот смотри, отличное на демисезон. Давай-ка, раздевайся. Померяешь.

– Не буду. Оно мне не нравится.

– Что значит, не нравится? – удивляется мать.

– А ты померяй, – вторит ей продавец, – твой размер как раз.

– Не буду я его мерить! Мне оно не нравится, ни цвет, ни фасон. Это какое-то старомодное пальто. Прощай, молодость! – борюсь я из последних сил.

Мать переглядывается с продавцом и качает головой:

– Вот с кем приходится иметь дело!

– Да уж! – поддакивает он и обращается ко мне: – Деточка, сейчас эти пальто – писк сезона! У нас их все берут. Вам вообще повезло, что у меня они еще есть. Сегодня вечером их уже не будет! Не хотите – не меряйте, нечего мое время тратить.

Мать подходит ко мне вплотную, сует в руки ненавистное пальто и зло шепчет:

– Не позорь меня перед людьми. Я сказала, ну-ка, быстро меряй.

На глазах у меня уже блестят слезы. Я понуро захожу в закуток, снимаю с себя джинсовку и влезаю в бордовое пальто. Такие носили советские бабушки в начале семидесятых. Такие до сих пор носят бедные старушки, а теперь его буду носить и я.

Мать придирчиво смотрит на меня, больно тычет мне пальцем в плечо:

– Ну вот, размер твой!

– Ее, конечно, – кивает продавец.

Пальто мне, разумеется, велико: рукава слишком длинные, плечи немного висят.

– А может, размер поменьше? – робко спрашиваю я в надежде, что его не окажется в ассортименте.

Мать и продавец поднимают гул:

– Зачем поменьше? Куда поменьше? Твой размер! Подденешь свитер! Выдумала! За год еще вырастешь – и будет в самый раз!

Я злобно скидываю с себя жуткое, колючее, неудобное пальто не своего размера:

– Оно мне не нравится! Я не буду его носить!

– Как это не будешь? Я тебе дам, не будешь! Я на него деньги потрачу – значит, будешь носить. Смотри, какое хорошее пальто – да в нем всю осень можно проходить, а потом весну. Да оно тебе на три года вперед пойдет. Или ты думаешь, что я тебе каждый год обновки покупать буду? У меня что, по-твоему, денег куры не клюют? Я, по-твоему, жена олигарха, что ли? Ты обернись, посмотри по сторонам, где мы находимся! Посмотри, посмотри! Это что, по-твоему, бутик? Мы что, в «Охотном ряду»?

– Нет, – дрожащим от слез голосом отвечаю я.

Мы не в «Охотном ряду». Это уж точно. «Охотка» открылась два года назад – вожделенное место для покупок. Я езжу туда с подругами из школы как в роскошный музей, где мы можем себе позволить только облизывать витрины магазинов и хотеть, хотеть, хотеть. Когда-нибудь мы станем так богаты, что сможем позволить купить себе в «Accessorize» все эти кричащие безвкусные сумки из полиэстера и дерматина, пластиковые заколки китайского производства, шарфики из синтетики и даже туфли из кожзама. О, какими же счастливыми мы будем с многочисленными пакетами в руках! Радостно смеясь, мы продефилируем мимо охранников в ближайший Макдак и обмоем наши покупки шоколадными молочными коктейлями, закусив их двойными чизбургерами!

– Ну, так что? – возвращает меня в реальность суровый голос матери. – Покупаем или будешь ходить в старой куртке?

– Покупаем, – чуть не плача соглашаюсь я.

Мать поворачивается к продавцу, начинается ее любимая часть программы:

– Так, ну а скидку-то сделаешь?

– Какую скидку? И так продаю дешево! Себе в убыток!

– Ну-ну, конечно. Ты кого обмануть хочешь? Себе в убыток никто не торгует, стал бы ты тут стоять. Навар-то хороший имеешь! Уступи, мы первые твои покупатели. А то удачи тебе сегодня не будет!

– Эй, женщина! Зачем такое говоришь? Зачем слова такие говоришь? – вскипает продавец и выплевывает сигарету на асфальт.

– Правду тебе говорю. Давай скидку, не жадничай.

– Ты жадная! Нельзя такой быть! Ребенка своего расстроила! Ничего тебе не продам!

Внутри меня еще теплится надежда. Не продавай, пожалуйста, прогони нас, не продавай ей ничего!

– Ничего не продашь нам и за день ничего не продашь. Мы отсюда не уйдем. Будем тут стоять и всем говорить, чтобы у тебя ничего не покупали.

– Зачем такая злая женщина ты? Да сделаю я тебе скидку, сделаю!

Далее идет маленький спор по поводу конкретной суммы, но уже беззлобный, смешливый, спокойный. Наконец, мать и продавец расстаются, довольные друг другом. Он обмахивает полученными от матери деньгами остальные пальто, мать, искренне улыбаясь, желает ему на прощанье:

– Удачи и хорошей торговли!

– Спасибо, спасибо!

Мы отходим чуть поодаль, мать сует мне сверток с пальто в руки:

– На, неси сама свое пальто. Вроде не сильно нас обдурил этот чурка. Конечно, денег таких оно не стоит, но все-таки что-то отбили.

– Мам, там куртки были хорошие. Мне они понравились, – делаю я попытку.

– Какие еще куртки? А почему мне не сказала?

– Я тебя звала, но ты убежала вперед, – обиженно отвечаю.

– Если бы хотела, то докричалась бы, – отрезает мать, – я ничего не слышала.

– Ну пойдем на них посмотрим, – канючу я.

– Всё уже, поезд ушел. Я тебе пальто купила, денег больше нет.

У выхода, как и было обещано, мать покупает мне хот-дог в местной палатке. Я давлюсь им и слезами, проглатываю без аппетита невкусную картонную сосиску, щедро залитую слишком сладким кетчупом и крахмалистой горчицей, в другой руке – пакет с ненавистным страшным пальто, которое я постараюсь никогда не надеть, но, конечно, надену однажды с жутким скандалом, добреду в нем до школы, скину перед зданием, засуну в мешок из-под сменки, испачкаю, скомкаю, спрячу. Мать, разумеется, спустя время обнаружит, что стало с ним, будет еще одна ссора, слезы, крики, ругань. А потом всё забудется, пройдет год, и придет время опять ехать на «Петрашку» за обновками.