Пункт сбора донесений

Наступили последние дни августа. Как только контрнаступление врага приостановилось и на передовой установилось затишье, мы оставили КП и вернулись на место расположения роты. На другой день начали ремонтировать кабель и катушки для кабеля. Вскоре меня отправили на склад батальона за вещами. Склад находился недалеко от штаба. Но он был закрыт.

Когда возвращался обратно в штаб, встретился с начальником связи дивизии майором Овечкиным. Как положено по уставу, я отдал честь, поздоровался, хотел было уйти, как майор меня окликнул:

– Твоя фамилия, кажется, Рахимов?

– Так точно, товарищ майор! – ответил я, немного сконфузившись.

– Учитель из Татарии? Коней хорошо знаешь? Пошли за мной!

Он направился в сторону штаба батальона. Я тоже пошёл за ним. Когда зашли в землянку, где располагался штаб, он спросил командира батальона лейтенанта Степаненко. Его не было. Тогда он приказал старшему писарю Обледкову срочно найти лейтенанта Степаненко и отправить его к нему. Мне было разрешено уйти. С какой целью майор сегодня водил меня с собой, для меня осталось загадкой. Ночью долго не мог заснуть, всё думал о прошедшем дне. Я не мог ни в чём провиниться, все поручения выполнял точно. Эти мысли не покидали меня и тогда, когда заступил на дежурство.

Вчерашняя тайна раскрылась только на кухне. Меня вызвал комбат и сказал басовитым голосом:

– После завтрака собери вещи и отправляйся во взвод ПСД (пункт сбора донесений). Егорову скажешь, что старший лейтенант отправил. Понятно?

– Товарищ старший лейтенант, что я там буду делать?

– Конным связистом будешь. Не всё ли равно тебе, кем будешь? На войне не спрашивают, а выполняют! – рассердился он.

– Есть, товарищ старший лейтенант, отправиться во взвод ПСД!

Тут я понял, что это был приказ майора. Оказывается, в ПСД должны были быть шесть конных связистов. Их называли конными военными курьерами. Пока там числились всего четыре. Пятым прибыл я. Командир взвода младший лейтенант Егоров мне знаком с первых дней пребывания в батальоне связи. Сказать по правде, он ещё тогда нам порядком надоел своим оглушающим «Шире шаг!», «Строевым!», «Выше, выше ноги!», «Раз, два!». Поэтому, как только прибыл на место назначения, я по-армейски выпрямился и чётким шагом подошёл к лейтенанту. Поднеся руку под козырёк, отчеканил:

– Товарищ младший лейтенант! По приказанию командира батальона рядовой Рахимов прибыл в ваше распоряжение!

Младший лейтенант улыбнулся своими пухлыми губами и крикнул старшине, который стоял недалеко и с кем-то разговаривал:

– Старшина! Тебе прибыло пополнение! Принимай!

Судя по выражению лица, лейтенант знал о моём прибытии. Потому вопросы не стал задавать. Старшина тоже подошёл к нам. Это был коренастый, широкоплечий, среднего роста человек. Лицо было покрыто веснушками. Голубые глаза смотрели довольно строго. Из-под пилотки торчали светло-русые волосы.

– Командир отделения старшина Дружинин. Будем знакомы! – такими словами он протянул руку.

– Рядовой Рахимов, служил телефонистом, а теперь направили к вам.

– Товарищ младший лейтенант, для него у нас пока коня нет, что будем делать?

– Конь будет. Пока будет ходить пешком. Пусть пока учится. Так сказал майор.

– Понятно! – сказал старшина. – Пошли Рахимов, покажу, где тебе устраиваться.

Мы вошли в небольшую землянку. По всей длине землянки из длинных стволов деревьев сооружены лежанки. На них постелено сено, а сверху покрыто плащ-палаткой. Около лежанок находятся вещевые мешки бойцов, пребывающих здесь. Считаю: шесть мешков. Значит, я прибыл седьмым. Тесновато будет, конечно. Справа на столбе висят противогазы. Слева на полке стоят котелки и кружки. Напротив двери небольшой стол. Он тоже сделан из подручного материала. У другой стенки стояли скамейки.

– Мешок свой положи туда же, где остальные, и пошли на занятие. Устроишься вечером после занятий.

Мы подошли к трём бойцам, которые стояли чуть в стороне.

– К нам пришло пополнение, с сегодняшнего дня нас пятеро, – объявил старшина.

Среднего роста, с саблевидным носом и тонкими губами боец лёгким шагом вышел вперёд, улыбаясь протянул мне руку и сказал:

– Павел Вислогузов, заслуженный охотник из Моршанска. Вы откуда? Кем приходитесь?

– Ахат Рахимов из Татарстана, был учителем.

Средних лет, с веснушчатым лицом, коренастый боец, который на вид казался старше, тоже протянул руку.

– Василий Утишев.

Не успел он проговорить, как Вислогузов подшутил:

– На гражданке он был директором спиртного завода.

– Вы его не слушайте, он шутит, я там работал слесарем.

Чуть в сторонке стоял и курил круглолицый, на вид угрюмый боец. Начинающаяся седина на висках придавала ему выражение усталого, много видевшего человека.

– А этого товарища нужно величать Пал Палычем. Он четвёртый наездник. Сам стоит в стороне, а душой с нами. Махорку сворачивает вместе, а курит отдельно. Ты на него не обращай внимания. Через неделю он начнёт здороваться.

– Хватит тебе, Павел! – оборвал его старшина сердито. – Пошли, нас лейтенант ждёт.

Так я вошёл в новую фронтовую семью совершенно незнакомых бойцов, где придётся нести военную службу.

В ПСД нас пять человек. Командир отделения старшина Дружинин очень хороший человек. Говорит мало, совсем не умеет сердиться, справедливый. Любит, когда работа выполняется добросовестно. Старается быть в хороших отношениях с товарищами. Необдуманные решения не принимает. Перед тем как начать разговор или во время беседы говорит кратко, часто повторяя слово «чёрт» и при этом сплюнув в сторону. Старшина и меня принял добродушно. Буквально через несколько минут мы уже вели товарищескую беседу. Если приходилось идти по какому-либо поручению вдвоём, то он непременно брал меня с собой. Позже, когда узнал достаточно хорошо, на более ответственные задания он отправлял меня одного.

А вот Павел Ильич Вислогузов среди бойцов самый лёгкий на подъём, самый трудолюбивый. И на коне держался легко и непринуждённо. И коня, и сбрую, и обувь всегда держал в чистоте. Был настоящим аккуратистом. Карабин и саблю всегда содержал в полном порядке. Белый воротничок гимнастёрки сверкал от белизны. Он умудрялся его менять даже в самые загруженные дни. Отличался точностью выполнения боевых заданий. В свободное время он развлекал нас интересными историями из охотничьей жизни. А их у него было много.

Вот такой со всех сторон образцовый боец, которому давно перевалило за сорок, с первых дней нашего знакомства обращался ко мне: «Эй ты, казанский!» В этой иронии, видимо, подразумевалось: «Эй ты, казанский татарин, посмотрим, на что ты способен!» По крайней мере я вкладывал в эти слова такой смысл. Поскольку все были старше меня лет на десять – двенадцать, я обращался к ним уважительно: «Павел Ильич, Василий Иванович!» Любое поручение выполнял добросовестно, иногда и лучше моих старших товарищей. В свободное время сообщал вести, услышанные по радио или прочитанные из газет, рассказывал о международных новостях, проводил беседы об истории фашизма, о том, как Гитлер пришёл к власти. Потихоньку ко мне стали относиться по-другому. Спустя две недели Павел Ильич уже обращался: «Рахимов, друг казанский» или «Слушай, учитель, как ты на это смотришь?» Вскоре Павел Ильич Вислогузов, Василий Иванович Утишев и я крепко подружились.

А вот Павлов оказался человеком суровым и серьёзным. Если первым не заговорить, то он мог не сказать на протяжении всего дня ни одного слова. Тяжело с таким человеком, особенно при выполнении боевых заданий. На коне может ехать, как «всадник без головы». Даже тогда, когда бойцы после «наркомовской нормы» навеселе пели песни, он сидел молча. Мог пить до упаду и не проронить ни слова.

Василий Иванович Утишев – полная противоположность Павлову. Бескорыстный, открытый человек. Что внутри, то у него и снаружи. В свободные минуты закручивал папиросу «козью ножку», садился в укромное место и затягивал протяжные песни. У него был удивительно красивый голос. К тому же знал много старинных и современных песен. Мы все его слушали, затаив дыхание. Он умел их талантливо преподнести слушателю. Как начнёт закручивать махорку, так сначала всем раздаст клочки бумаги. Если доводилось получить «наркомовскую норму», щёки его розовели, а с тонких губ не сходила улыбка.

Таким образом, между нами воцарился прочный мир. Мы, как давние друзья, друг друга уважали и понимали. Если надо, готовы были идти на выручку. Это была настоящая фронтовая, крепкая мужская дружба. Эту дружбу мы пронесли по фронтовым дорогам, когда гнали фашиста с нашей земли.

А вот между мной и сержантом Аристовым, кажется, пробежала чёрная кошка. Однако не буду пока торопиться об этом сообщать. Сначала расскажу о том, как он меня встретил.

На второй день моего пребывания здесь старшина Дружинин сообщил: «Рахимов, тебя вызывает сержант. Отправляйся в землянку ПСД!»

Взяв патронташ и карабин, я пошёл в назначенное место.

Сержант Василий Аристов – главный экспедитор ПСД. По своему росту он уступал только старшине взвода ПСД товарищу Дружинину. Его маленькие глаза сквозь густые рыжие брови сверкали хищным выражением. Длинный неуклюжий нос поверх небольшого рта, продавленные худые щёки подчёркивали его нагловатость и эгоистичность. Даже стройность не могла скрыть его надменность.

Сержант своим басовитым голосом к людям обращался исключительно по фамилии. Его не смущал даже возраст. Даже старшину, который старше его лет на десять, он мог позвать, выдувая воздух сквозь ноздри, строго по фамилии. Всегда держал себя высокомерно, хотя и было у него обучение всего шесть классов, а петушился, будто имел высшее образование. Ни с кем не считался, в удобных случаях старался обязательно высмеять других. Говорят, что он до войны работал в городе Тамбове оператором на одном из почтовых отделений. «Я до войны был начальником почты», – любил он похвастаться, когда начинал говорить о себе. Строил из себя командира.

Когда я впервые зашёл в землянку ПСД с рапортом о своём прибытии по его же вызову, он, не оборачиваясь в мою сторону, почти оборвав, с чувством собственного достоинства спросил:

– Рахимов, откуда? Русским языком владеешь?

– Я из Татарстана, товарищ сержант, по национальности татарин, русский язык знаю. Обучение в техникуме было на русском языке.

А он, снова не глядя в мою сторону, изобразив кривую улыбку, сказал:

– Тебе здесь трудно будет. Придётся с секретными документами носиться по лесам, по незнакомым местам. В таких условиях искать адресата непросто. Это тебе не письма разносить по адресам. Придётся быть и на передовой. Для вручения пакета адресата придётся искать не только в лесах, но и в окопах. А ещё непременно надо уметь ездить верхом на лошади…

Сержант хотел ещё что-то сказать, но в этот момент зазвонил телефон. После разговора по телефону повернулся ко мне и произнёс, ехидно улыбаясь:

– Тебе надо было идти в хозяйственный взвод.

Такая встреча с сержантом не доставила мне никакого удовольствия. Тем не менее я держался спокойно.

– Спасибо за совет, товарищ сержант. Меня выбрал для этой службы майор батальона связи товарищ Овечкин. Я бывал и на передовой, и на КП. До сих пор был линейным телефонистом и лошадей хорошо знаю. Сюда прибыл по приказу майора.

– Ну-ну, – ответил сержант, слегка приподняв голову. – Ладно. Поживём – увидим. Сейчас получишь пакеты для отделения дивизии. Распишись в реестре. При вручении пусть тоже распишутся. Один пакет с сургучом, остальные простые.

Я расписался в реестре за каждый конверт и направился к выходу.

– Разве у тебя нет сумки? Документы в руках не носят.

– Сумки нет, товарищ сержант. Положу их в сумку от противогаза.

– Вот возьми, потом вернёшь, – сержант протянул мне потёртую полевую сумку. – Надо получить со склада. По возвращении реестр и документы, полученные там, отдашь мне. Отделение дивизии находится в Соломоновке. Там найдёшь.

Соломоновка расположилась приблизительно в двух километрах от нашего местонахождения. Как только выходишь из леса, так сразу же виднеются старые крыши домов. Перед входом в деревню вновь вспомнил иронический взгляд сержанта. «Ничего, когда-нибудь он изменит своё мнение», – думал я, направляясь в глубь деревни.

Во всех уцелевших домах деревни расположились военные. Я вручил по назначению все пакеты, кроме четвёртого. Четвёртое отделение находилось не здесь.

Я заметил, что в домах земляной пол. И ещё, что меня крайне удивило – не было ни одной бани. В каждом доме стоит большая русская печь. Возле стены огромная приколоченная скамья. В середине избы находится стол с толстыми ножками. Ровный земляной пол сначала обрызгивают водой, а затем тщательно метут. В наших краях таких домов с земляным полом вообще нет, поэтому они показались мне странными.

Я направился в лес искать четвёртое отделение. Мне объяснили, что оно находится в лесу в юго-западном направлении в трёх километрах от Соломоновки.

Это была небольшая землянка, сооружённая из тонких стволов мелких деревьев, покрытая снаружи землёй. Поросшую травой землянку сразу и не заметишь.

В землянке за столом сидели четверо военных. За ними у телефонного аппарата находился старшина. А между двумя сержантами сидела небольшого роста, в должности младшего сержанта миловидная девушка лет восемнадцати – двадцати. Судя по бумагам, которые лежали на столе, работы им хватало. Я вручил пакет старшине. В это время один из писарей, не поднимая от бумаг головы, спросил:

– Сегодня 1 сентября, да?

– Да, сегодня 1 сентября, – ответил старшина, – начало учебного года. Моя дочка должна пойти в первый класс.

– Я должен был пойти сегодня в институт, – сказал сержант, который был моложе остальных. – Война нарушила все планы. Кто бы мог подумать, что вместо учёбы на втором курсе, буду сидеть в тёмной землянке.