– Ты прав, немец подтянул сюда штурмовые подразделения. Они будут просачиваться между развалинами под прикрытием танков.

После чего вновь связался со своим заместителем и приказал срочно перебросить в район дислокации первой роты по одному взводу автоматчиков из второй и третьей рот, а Смирнову – укрепить ими участок обороны на стыке с ротой Мишина.

Скоро на позициях обороняющихся начали рваться танковые снаряды и мины, в ответ послышались хлесткие хлопки противотанковых пушек и ружей. Спустя некоторое время застрекотали пулеметы и автоматы… С каждым мгновением бой становился все ожесточённее, о чём свидетельствовал непрекращающийся грохот взрывов и темп стрельбы, а также доносящийся из траншеи и окопов отборный мат разгоряченных бойцов, а то и громкие призывы к командирам брать немца в штыки. Порой и сам Восковцев готов был рвануться в траншею, а затем и за бруствер, чтобы утолить жажду мести в рукопашной схватке с ненавистным врагом, но понимал, что такие действия комбата будут оправданы только реальной опасностью прорыва противника на позиции обороняющихся.

Примерно через час, оставив на поле боя несколько горящих танков и бронемашин, десятки трупов и раненых, гитлеровцы откатились на прежние свои позиции. Это говорило о том, что батальон Восковцева одержал еще одну очень важную победу над врагом…

Комбат обошел ближние позиции роты, выражая благодарность бойцам за их стойкость и героизм, поддерживая словом раненых перед тем, как их отправить в медсанбат. Затем, поручив Смирнову приготовить представления к наградам всех отличившихся, вместе с Забарелой направился в свой штаб.

Они шли тем же путем, которым добирались к Смирнову, но теперь, так как было светло, приходилось обходить простреливаемые немецкими снайперами участки, о которых предупреждали бойцы дислоцированного здесь подразделения.

– Командир, вот и пришли. Если можно, я пойду к ребятам, надо проверить, как они там обустроились, – перебил его мысли Забарела.

– Конечно, иди, – устало согласился Восковцев и тут же, остановившись, спросил: – В каком смысле обустроились?

– Нашли почти готовый блиндаж, – пояснил Забарела, показывая рукой на небольшую техническую постройку из кирпича во дворе дома со штабом батальона. – Очистили от мусора и рядом вырыли щели на случай обстрела.

– В домах не нашли? – улыбнулся комбат.

– Поблизости подходящего нет, все на честном слове держатся. Вот и решили возле штаба, к тому же блиндаж укрыт от ветров, в нем теплее будет, – пояснил Забарела.

– Вот это правильно, морозы на носу.

– Мы из зимнего уже кое-что получили, да и роты тоже.

– Это хорошо, с нашими морозами без теплых вещей окочуриться можно. А помнишь, как мерзли в сорок первом?

– Помню прекрасно, – оживился Забарела, – особенно то, что ты с ребятами сделал для меня. Иначе до рядового разжаловали бы, могли и в каталажку загнать.

– Могли, ты же этого тыловика чуть не прибил своим кулачищем, – улыбнулся Восковцев.

– Но все же знали, что он обкрадывал нас, пользуясь поддержкой командира части, да еще эту медсестру чуть не изнасиловал. Не мог же я мимо пройти… – не договорил Забарела, недовольно рубанув рукой воздух.

– Ты поступил как настоящий мужчина, и потому мы поддержали тебя.

– Я никогда этого не забуду.

– Сергей, не мучь себя этими воспоминаниями, жизнь-то продолжается. Идет война, звания и награды ещё будут, – произнес комбат, легко хлопнув разведчика по плечу.

– Извини, твои слова о сорок первом напомнили мне об этом.

– Понял, ладно, иди к ребятам, расскажи про то, как с утра дали фашистам по зубам.

– Обязательно, – улыбнулся он и быстро зашагал к блиндажу.

Проводив его быстрым взглядом, Восковцев пошел в штаб, который находился в цокольном этаже полуразрушенного дома. «Надо будет попросить комполка, чтобы выяснил, как приняли рапорт о восстановлении ему звания», – решил он, осторожно спускаясь по разбитым ступенькам ко входу в штаб.

Заметив майора, часовой вытянулся в струнку, машинально поддёрнув за ремень автомат за плечом. Кивнув ему, комбат продолжил спуск, на ходу стряхивая пыль с уже снятой шинели. Едва он ступил за порог, как его заместитель капитан Ловчев, кадровый военный, награжденный орденом Красной Звезды за бои под Сталинградом, обрадовано вскинул руку к козырьку и произнес:

– Леонид Маркович, наконец-то, а то штабисты полка уже плешь проели, где командир и почему нет доклада.

– Я с комполка и до, и после боя разговаривал. Получим сводку от Смирнова о потерях, в том числе с немецкой стороны, и доложимся, – сказал, как отрезал, комбат и, положив шинель и автомат на порезанный осколками в нескольких местах кожаный диван из какой-то разбитой квартиры, сел на табуретку у печки-буржуйки, на которой парил чайник.

Дождавшись его завершающей фразы, Ловчев пояснил:

– Смирнов по людям и технике уже доложил, по танкам и трупам фашистов позже сообщит.

– Пусть и представления на награды пришлет. И ещё. Подскажи ему, чтобы своих якутов отправил глянуть на результаты залпов «Катюш». У нас об этом наверняка спросят.

И увидев на лице своего сухопарого, но физически крепкого зама некоторое недоумение, добавил:

– Да, именно якутов – двух бывших охотников, которые сумели в течение короткого времени практически с нулевой погрешностью перепроверить добытые разведчиками Забарелы данные о местоположении немецких танков.

– A-а, охотники-промысловики? – понимающе уточнил Ловчев. – Да, они могут, ведь их же с детства учат незаметно подползать на расстояние выстрела даже к соболю и всаживать ему пулю в глаз, чтобы шкурку не испортить. У меня в роте тоже были бойцы с тех краев, но не якуты.

– Это их профессия, так что ставь задачу Смирнову.

– Понял, сейчас сделаю.

– Разведчиков нужно представить в первую очередь. Если бы не их сведения, у нас было бы много потерь.

– Хорошо, а может, тех двоих бойцов к ним перевести?

– Переговори с Забарелой, но руки ротному не выкручивай, Смирнову такие бойцы тоже нужны.

– Понял, не буду, – согласился Ловчев, а затем, обратив внимание на то, что комбат нет-нет, да посматривает на чайник в клубах пара, спросил: – Может, пока есть время, перекусишь? Старшина раздобыл в полку хорошую тушенку и ягодный чай.

– Почему бы и нет, а то с вечера во рту ни крошки не было, – улыбнулся Восковцев и пересел за свой стол у стены.

Вскоре, поев и попросив капитана разбудить его через полчаса, прилег на диван, прикрывшись шинелью. Но поспать даже эти полчаса ему не довелось – неожиданно диван под ним заходил ходуном от толчков рвущихся мощных бомб и артиллерийских снарядов.

Набросив на плечи шинель, он схватил автомат и через расщелину, образовавшуюся в потолке во время первых бомбёжек города, быстро поднялся по сбитым старшиной из досок ступенькам в наблюдательный пункт на первом этаже. И через установленный в проломе кирпичной стены стереоскоп стал изучать передовую: «юнкерсы» вновь с ревом пикировали на позиции подразделений батальона Восковцева и его соседей по обороне.

– Видно, мы сегодня сильно подпортили настроение фашистским генералам-ублюдкам, раз они решили вновь перепахать этот кусок волжской земли, – зло произнес Восковцев.

– Вот так же били и утром, – обронил поднявшийся за ним сюда Ловчев.

– Свяжись-ка со Смирновым, ему больше всего достается, и узнай, как они выживают, – попросил его Восковцев.

– Есть, – сказал тот и спустился к связи.

А канонада не утихала. Взрывы бомб и снарядов стали охватывать и другие участки обороны, как в ширину, так и в глубину. В один из моментов несколько бомб одна за другой взорвались неподалёку от штаба, отчего задрожали стены дома и комнату заволокло облаком пыли. Поняв, что новых опасных повреждений дом не получил, комбат продолжил наблюдение…

Тем временем вернулся Ловчев и в быстром темпе доложил:

– Смирнов наблюдает обстановку, признаков новой атаки нет, прямых попаданий в траншеи и окопы не было.

– Очень хорошо.

В этот момент снизу из расщелины донесся громкий голос связиста:

– Товарищ майор, Первый на проводе.

Оставив Ловчева продолжать наблюдение, Восковцев спустился к аппарату связи.

– Третий на проводе, – доложился он.

– Все не угомонятся фрицы? – как бы пошутил комполка.

– Мстят, но признаков новой атаки не наблюдаем.

– Не удалось добыть сведения, чего там натворили наши красавицы из-за реки? – весело спросил комполка.

– Стемнеет, выясним.

– Доложи сразу, интересуются.

– Будет исполнено.

– А бронебойщики молодцы, сожгли две железки, которые чуть не начали утюжить твоего соседа. Молодцы, наградим, представляй.

– Есть, представлю всех отличившихся.

– Как с потерями, безвозвратных много?

– Да, в каждой роте, нужно пополнение, а то…

– Держись, ночью будет, – прервал его комполка.

– Понял, – обрадовался этой новости комбат и тут же продолжил: – Считаю нужным ударить из крупного калибра по утренним координатам, уверен, уцелевшие железки откатили туда же, моим их не достать.

– Логично, жди.

– Есть.

– Да, хочу обрадовать тебя, рапорт по Забареле поддержали.

– Благодарю, товарищ Первый, – не смог скрыть своей радости Восковцев, – если бы не он…

– Знаю, знаю, мне доложили о делах его группы, – вновь не дал ему договорить комполка и после короткой паузы продолжил: – Теперь давай о тебе.

– Обо мне? – удивился Восковцев.

– О тебе, о тебе, в общем, с комдивом решили тебя моим замом назначить, приказ на выходе. Решай срочно, кому батальон…

В этот момент связь неожиданно прервалась, и Восковцев, отведя трубку от уха, вопросительно глянул на связиста.

– Прервалась? – машинально спросил тот.

– Да, мать ее… и надо же в самый непоходящий момент, – сердито подтвердил комбат, продолжая пронизывать глазами связиста, будто это произошло по его вине. – Восстанавливай срочно, ты же понимаешь, что без неё нельзя!

Об этом связист и без окрика комбата прекрасно знал и потому схватил трубку и, прижав ее к уху, настойчиво постучал по рычажку аппарата, а затем, произнеся:

– Да, обрыв, – закинул увесистую катушку с проводом за плечо и, схватив свой автомат, лежащий рядом, зашагал к выходу.

Восковцев проводил его сочувственным взглядом, поскольку понимал, что тому предстоит искать место обрыва провода среди насквозь прошиваемых осколками бомб и снарядов развалин, и стал подниматься на наблюдательный пункт. При этом, как бы ища оправдание своему приказу связисту идти на возможную смерть, он рассуждал, что каждого воина по смертельно опасным дорогам войны ведёт некая своя стезя. Как этого связиста, обеспечивающего связью батальон, рискуя жизнью при устранении обрывов, как Забарелу, перед которым стоит задача добывать сведения о противнике на занятой тем территории, как пехотинца, вступающего в яростную рукопашную схватку с врагом, как моряка, лётчика, командира и рядового… Но у всех у них одна задача – победить и изгнать фашистов с советской земли…

Но брошенные ему навстречу слова Ловчева: «Крушат всё кругом» прервали его рассуждения, и он, подойдя к развернувшемуся к нему капитану, произнес:

– Сейчас наши ударят по отступившим танкам и штурмовикам.

– Было бы хорошо, а то могут опомниться и вновь пойти.

И действительно, не успел затихнуть грохот взрывов, как в дальних развалинах начали рваться наши снаряды, и это продолжалось с полчаса.

Затем разом наступила тишина, которая сохранялась непривычно долго. Лишь монотонно гудело в ушах, что мешало людям подумать о чем-нибудь мирском, кроме как о войне. За это время комбат и Ловчев за чаем с сухарями обсудили, к каким наградам представить того или иного бойца. Скоро, к их радости, вернулся и связист, который деловито доложил, что обрыв им устранён и теперь он может соединить комбата с Первым. Но Восковцев, несмотря на то что ему хотелось вернуться к разговору с комполка, лишь похвалил бойца за восстановление связи и поручил сообщить в полк о ликвидации обрыва. Он был уверен, что об этом будет доложено комполка, который захочет продолжить прерванный разговор и объяснит, как ему дальше поступить.

Восковцев, конечно, был готов к возможному продвижению по службе, так как от начальника штаба полка, однокашника по военному училищу, знал, что комдив не раз высказывался о нем как о перспективном командире. Тем не менее это назначение в полк было для него неожиданным, что Восковцева несколько взволновало. Правда, не в такой степени, как это было после присвоения первого офицерского звания или сообщения о начале войны и первого боя с фашистами. Потом было много этих боёв, и сколько отмерено дорог войны. И вот теперь он здесь, в Сталинграде, а за спиной Волга…

Но вновь резко ожили вражеские пушки, завыли пикирующие «юнкерсы». В этот раз снаряды и бомбы рвались на всём пространстве дислокации батальона и у его соседей по фронту.

– Никак не угомонятся сволочи, но ничего, мы еще поквитаемся… – произнес Восковцев.

И в этот момент один из снарядов угодил в комнату над штабом, разворотив всё вокруг! При этом комбат был тяжело ранен, а Ловчев и связист убиты.

Увидев этот взрыв, сюда прибежали разведчики. Они извлекли Восковцева из-под обломков, истекающего кровью и без сознания. Тут же перевязали ему раны, уложили на шинель и, на ходу подменяя друг друга, отнесли в медсанбат, который располагался в тылу, в одной из штолен на берегу реки.

Военврач бегло осмотрел Восковцева и приказал медсестре: – Майора срочно на стол, – а разведчикам рекомендовал возвращаться на боевые позиции. Однако Забарела принял решение остаться в штольне до окончания операции.

– Только не смолить, тут и так нечем дышать, вентиляция никудышная, – согласился с его решением военврач, уже переходя к осмотру другого раненого, только что доставленного к палатке санитарами.

– Есть не смолить, – сказал Забарела, окинув строгим взглядом разведчиков, давая тем самым понять, что это приказ.

После этого они отошли от палатки к лежащим метрах в двадцати от неё деревянным чуркам и присели на них. Здесь же неподалеку постукивал небольшой бензиновый движок, дающий тусклый, но такой необходимый свет в штольню. Вдоль стен тянулись белые провода, на которых то и дело мигали лампочки.

А из палатки доносились то отчаянные стоны, то душераздирающие крики или отборный мат, скорее всего, оперируемых по живому: обезболивающих катастрофически не хватало, из-за чего раненым давали глотнуть полстакана спирта, а затем пристраивали между зубов какую-нибудь деревяшку, чтобы те не крошились при скрежете от боли, и – под скальпель…

– Не дай бог вот так, лучше уж… – не договорил, кивнув в сторону палатки, крепыш-старшина Сеньков.

– Согласен, лучше сразу, – как-то обречённо согласился с ним сержант Игнатов.

– А ну прекратить глупости пороть! – потребовал Забарела. – Чего расхныкались: «лучше сразу, лучше сразу»?

– Правильно, товарищ командир, смерть звать нельзя, она сама придёт, когда наступит чей-то час, – заметил сержант Алхазур, отчего-то решивший в такой момент постругать кинжалом подобранную среди чурок узловатую деревяшку.

– Никак иначе, за жизнь надо бороться, как эти, что орут и матерятся, – утвердительно выпалил Забарела и сильно сжал ствол автомата, словно хотел раздавить его своей мощной рукой.

– Они сильные ребята, но им надо помочь, – неожиданно предложил Алхазур, посмотрев в сторону палатки.

– Каким образом? Они – там, а мы – здесь, и вообще, ты о чем? – удивился рядовой Степанков. О нём знали, что до войны он занимался борьбой самбо.

– Надо попросить Бога дать им сил, – оживился Алхазур, неторопливо вернул кинжал в ножны на поясе и положил деревяшку рядом с собой на землю.

– То есть взять и попросить? – пошутил Степанков.

– Молиться и просить, – уточнил Алхазур и, подняв руки к лицу, начал произносить слова молитвы.

– Ты что делаешь, комсомолец? – уставился на него острым взглядом Степанков.

– Оставь, не видишь что ли, молится! – упрекнул его Игнатов, до войны работавший в кузне молотобойцем, и после короткой паузы, глядя на Алхазура, продолжил: – Честно говоря, мне и самому порой хочется молиться, когда «юнкерсы» начинают пикировать на нас…

– Странные, однако, у нас комсомольцы пошли, – не сдавался Степанков.

– Степанков, а ты устав читал? – добродушно улыбнулся Алхазур, закончив молитву. – В нём не написано, что молитву читать нельзя. Понимаешь, она, как и клятва, дает силы и укрепляет дух. Вон у нас в роте был старшина Никодим, крест носил, молитвы произносил, просил у Бога помочь победить врага. Чего тут плохого, мы его очень уважали. И знаешь, он смерти не боялся…

– Вот услышит твою лекцию наш полковой комиссар, он и без молитвы так укрепит твой дух, что на танк с автоматом попрёшь, – усмехнулся Степанков, вопросительно поглядывая на товарищей, которые отчего-то никак не отреагировали на его то ли юмор, то ли предупреждение.

В этот момент из палатки стремительно вышла и направилась к ним медсестра, которой военврач приказал готовить Восковцева к операции. Разведчики, словно по команде, пошли ей навстречу.

– Хорошо, что не ушли, нужна кровь, – произнесла она. И тут же добавила: – Первой группы, у нас такая кончилась. Есть в госпитале, надо оттуда принести, если успеете.

– Что значит, если успеете? – взволнованно спросил Забарела.

– Чего непонятно-то? Умрёт – крови много потерял, у него рука на лоскутках кожи держится, и бок – сплошная рана! – резко выпалила она.

– Ну так мы сейчас, только скажите, где это, – проявил готовность устремиться в госпиталь Забарела, а потом, как бы опомнившись, спросил: – А нам дадут?

– Дадут, скажите, от Пилипенко, – успокоила его медсестра и начала было объяснять, где находится госпиталь.

Уже не раз безуспешно пытавшийся встрять в эмоциональный диалог командира и медсестры Алхазур почти крикнул, протягивая медсестре свою затертую в нагрудном кармане до неузнаваемости красноармейскую книжку:

– Дайте хоть слово сказать, у меня, кажется, такая, посмотри сюда!

– Да, да, это то, что надо, идите за мной, надо успеть, – сказала она, глянув в книжку, и зашагала к палатке.

Алхазур, передав автомат Забареле, быстро последовал за ней.

– Вот те на, – развел руки Степанков, глядя на своих взволнованных товарищей, – надо же, молитва и впрямь помогла.

– Хватит кривляться, Степанков, – потребовал Забарела, – дай бог, чтобы его кровь помогла комбату.

– Ну и где твой комиссар? – рассмеялся Игнатов. – Кажись, на этот раз ты промахнулся, братец.

– Ребята, прекратите уже, а то и без вашей гоготни голова кругом идёт, – рассердился Забарела.

– Да я что, командир, я же для пользы дела, – в извинительном тоне сказал Степанков, – конечно, дай бог, я же просто пытаюсь хоть как-то отвлечь вас от грустных мыслей, а то, смотрю, скисли, как застоявшиеся щи.

– Хорошо, хорошо, – примирительно пробурчал Забарела и присел на прежнее место. Видно было, что он сильно переживает за Восковцева.

Его примеру последовали и другие разведчики, а наверху беспрерывно грохотало и рвалось…

После некоторых раздумий Забарела торжествующе оглядел своих бойцов и произнес:

– Выходит, не случайно я тогда убедил комбата зачислить к нам этого парня!

– Он и сам просился, – заметил старшина, – все демонстрировал умение бороться и метать нож в цель.

– Я не говорил, что он плохой боец, – начал оправдываться Степанков.

– Ну вот, пошло-поехало, то так, то сяк, – неожиданно огрызнулся Игнатов. – Вообще-то, не мешало бы курнуть, а то от здешнего настоенного на боли воздуха в зобу дыханье сперло.

– Ну ты, басенник, забыл, что ли, слова военврача? – усмехнулся Забарела. – Если невмоготу, выйди из штольни и дыми.

– Пойдем, я составлю тебе компанию. От этих запахов бинтов и бензиновой гари трудно дышать, – поддержал Игнатова Сеньков, поднимаясь с чурки.

– Я тоже с вами, иначе от этих стонов и криков мозги сведёт, – присоединился к ним Степанков.