– Наша школа, – улыбнулся Артем. – Но по правде, все делается, чтобы ты как можно быстрее включился в процесс. Понимаешь, мы оказались в цейтноте, поскольку объект начал делать шаги, которые от него никто не ожидал, по крайней мере, в ближайшее время. Что-то он стал нервничать, торопиться, а отчего мы не знаем. Конечно, с одной стороны это хорошо – делает грубые ошибки, которые легче фиксировать и документировать, но с другой – может, испугавшись, уничтожать улики и доказательства.

– Вполне, если допустить, что он пронюхал об интересе к своей ненаглядной персоне со стороны контрразведчиков.

– Это исключено, – резко бросил Артем, – растерянно глянув на Эди.

– Тогда надо искать другую причину, он же не какой-то трухлявый шибзик, чтобы из-за изменения направления ветра впадать в транс? – сыронизировал Эди.

– Нет, конечно, он далеко не слабак, но что-то заставило его напрячься.

– Может быть, кто-то из его связей, с кем поддерживается оперативный контакт, мог по-дружески сболтнуть, мол, дружище, тут на днях ко мне подходил человек из конторы и задавал кое-какие вопросы о тебе, и этого вполне достаточно, чтобы он начал предпринимать активные действия.

– Агентура из его окружения работает так, что комар носа не подточит. Она регулярно и всесторонне проверяется на надежность, в том числе и под техникой, так что здесь все должно быть в порядке, – задумчиво произнес Артем и направился к выходу. И уже у самой двери, бросив взгляд на Эди, добавил: – Этот разговор мы еще продолжим, а сейчас ты приступай к делу, а я пойду встречаться с разработчиками легенды и заодно насчет твоего нового паспорта кое-кого озадачу. Кстати, у тебя нет с собой фото?

– Конечно, есть, но только в форме майора госбезопасности, как раз для нашего случая и подойдет, – пошутил Эди.

– Не кусайся, я так на всякий случай спросил, ведь не исключено, что в Ялте для своей новой пассии фотографировался, – поддержал его шутку Артем.

– К сожалению, до этого дело не дошло, но когда вернусь, обязательно сделаю.

– Тогда утром необходимо будет сфотографироваться. Это у нас же делается. Кстати, подумай над тем, какую фамилию, имя, отчество возьмешь.

– Имя оставлю свое, на Кавказе оно имеет широкое хождение, главное, не придется привыкать к новому, отчества не надо – я детдомовский, а фамилия пусть будет производной от имени моего двенадцатого деда – Атбиев.

– Ты это серьезно? – с сомнением в голосе спросил Артем.

– Я знаю, что так его звали, чем он был знаменит, где похоронен. Об этом мне поведал мой отец, ему в свою очередь его и так далее. Придет время, я расскажу о них своим детям. Правда, в отличие от моих предков я смогу показать им даже генеалогическое древо рода, над составлением и детализацией которого работаю.

– Эди, откуда у тебя на все это берется время?

– А его не надо откуда-то брать. Оно появляется вместе с интересом к какому-нибудь делу. В таких случаях, как говорили мои предки, дни становятся длиннее, а ночи короче.

– Однако, как мало я тебя знаю, хотя и знакомы мы не первый год, – задумчиво произнес Артем.

– Я тебя тоже практически не знаю, и ничего в этом удивительного нет: нас на короткое время сводила работа, а по ее завершении мы разбегались.

– В этот раз, дружище, нам нужно найти время, чтобы поговорить и узнать лучше друг друга, а то, ей-богу, нездорово получается – отправляю в трудный бой, а кроме сухих анкетных данных о тебе ничего не знаю.

– Вот будешь носить мне передачи в тюрьму, там и разговоримся, только надеюсь, что в таком режиме наше общение недолго будет длиться, – вновь пошутил Эди.

– Я тоже, но сейчас мне надо идти, если что понадобится, зови ребят, они в соседнем кабинете, – смеясь, выпалил Артем и ушел.

Эди еще некоторое время продолжал стоять. Со стороны могло показаться, что человек не знает с чего начать, но все обстояло совсем иначе. Он просто упивался наступившей тишиной и этим неожиданным одиночеством накануне очередного шага к схватке с противником, продолжению пути дальнейшего познания себя, на котором зло и добро часто меняют полюса в зависимости от того, кто и с каких позиций глядит на их творения. «Главное, чтобы ты был убежден в своей правоте, знал, что служишь своему государству, а не личностям, в какие бы тоги они ни рядились, ибо им часто свойственны слабости. И часто свои амбиции путают с интересами государства. В нынешней ситуации, когда многое на ходу перестраивается, переосмысливается, нужно быть семи пядей во лбу, чтобы во всем этом разобраться и не наделать ошибок, не оказаться рядом с этими крикливыми и охочими до словоблудия деятелями, которых и в среде обитателей родной конторы, как говорят, можно отыскать,» – пронеслось в голове Эди, отчего он встряхнул ею, как бы отгоняя от себя неожиданную мысль, и, наклонившись к столу, взял бутылку боржоми и глазами поискал открывалку. Но ее не было. «Забыли или посчитали, что не нужна», – улыбнулся Эди, поддев пробку большим пальцем, отчего она отскочила и упала со звоном на стол.

Автоматически вытерев горловину ладонью другой руки, он сделал из бутылки пару глотков и, держа ее навесу, направился к журнальному столику с кинопроектором: ему, прежде всего, захотелось услышать голос «Иуды», манеру разговаривать, посмотреть на то, как он выглядит внешне, как двигается. Иначе говоря, сформировать первое впечатление о нем как о человеке, еще не обратившись к оперативным материалам, свидетельствующим о его предательстве. Ведь не был же «Иуда» таким с рождения: по всей вероятности, прошел школу пионерии, комсомола, то есть не был обделен идеологическим и политическим воспитанием.

Эди внимательно послушал и посмотрел пленки с «Иудой», по нескольку раз перематывая интересные на свой взгляд эпизоды, затем вернулся за стол совещаний и прочитал ротапринтные копии автобиографий, написанные им в разные годы, более десятка писем и документов, характеризующих его по месту службы. Перебрал более десятка фотографий и выбрал одну, которая, по всей вероятности, была сделана для фотовитрины или личного дела. Она позволяла рассмотреть в подробностях его лицо, взгляд и глаза. Потом еще раз внимательно прочитал несколько писем знакомым и родственникам. Из одних веяло сухостью и высокомерием, из других – нарочитым менторством и ощущением собственного превосходства над ними. При этом ему нельзя было отказать в общей эрудиции и знании различных сторон жизни, что находило подтверждение в его пространных рассуждениях. Но ни в одном из них не было и намека на проявление сентиментальности или свидетельств о переживании или сопереживании. Даже о преждевременной кончине своей жены он писал приятелю как-то обыденно, мол, сердце у нее отчего-то не выдержало, похоронил рядом с родителями, что делать – не повезло, от такого несчастья никто не застрахован.

К своему удивлению, Эди не нашел и подтверждений увлеченности объекта восточной философией, кроме того, что в нескольких письмах сослуживцам писал, что увлекся каратэ и находит в этом моральное удовлетворение. Приятное исключение составляли письма к дочери, которые изобиловали подтверждениями нежной любви и большой привязанности к ней, советами строить свою жизнь, чтобы отыскать в ней «свое золотое гнездышко», не забывая при этом о боге и каратэ.

«Это хорошо, что в тебе, «Иуда», которого пока все знают как товарища Александра Бизенко, хоть любовь к дочери и что-то связанное с богом живет, а то в свои неполные сорок пять уже начал казаться каким-то биороботом. Выходит, ты не лишен высоких чувств и дум о завтрашнем дне. Прекрасно, в таком случае мы найдем с тобой тему для разговора», – еле слышно промолвил Эди, внимательно вглядываясь в застывшее изображение глаз человека, с которым ему скоро предстояло вступить в незримый бой. Затем, отложив фотографию в сторону и все еще продолжая смотреть на нее, так же тихо произнес: «Ты уж извини, Бизенко, что так бесцеремонно вторгаюсь в потайные сусеки твоей жизни, поверь, это не из-за простого любопытства. Я вообще-то против того, чтобы вскрывать конверты с чужими письмами, но сейчас просто вынужден копаться во всем, что связано с твоей далеко не простой жизнью, чтобы по рассыпанным в письмах крупицам правды получить представление о тебе, твоей личности. Это моя обязанность, я принял ее на себя осознанно, поскольку хочу защищать от таких, как ты, мою страну, мой дом, построенный предками, яблоневый сад, где я помню каждое деревце, поскольку закладывал его сам вместе с родителями. Рядом с домом находится вырытый нами колодец, вода из которого лечит и душевные, и телесные раны. Возможно, и у тебя что-нибудь подобное имеется. Но, видно, ты забыл об этом и переступил грань, за которой лежит мир других интересов, мир, где рвется нить памяти, связывающая нас с родными очагами и нашими святыми колодцами. Поэтому я просто обязан как можно больше узнать о тебе, чтобы противостоять тебе и победить».

После этого монолога Эди углубился в анкету и послужной список Бизенко. Родился в 1945 году в Акмолинске в семье спецпереселенцев из Ленинграда: отец работал учителем немецкого языка, а мать преподавала литературу. Окончил среднюю школу и пошел работать в мехмастерские. В 1965 году переехали в Москву. Александр в том же году поступил в институт иностранных языков и через пять лет успешно окончил. Освоил немецкий и английский языки. Его стали привлекать в качестве переводчика на различные научные симпозиумы, а потом неоднократно выезжал в составе делегаций ученых в Германию, Францию, Италию и другие европейские страны. В 1972 году находился в полугодовой командировке в Германии в качестве переводчика в группе ученых-физиков.

«В послужном списке все выглядит гармонично: учеба в престижном вузе, языки, загранпоездки, знакомство с культурой и жизнью многих других народов, очевидная перспектива достойной и счастливой жизни, но что же в таком случае его толкнуло во вражеский стан, почему отвернулся от благосклонной судьбы, которая в отличие от тысяч и тысяч его сверстников дала именно ему возможность многого достичь?» – задавал себе вопрос Эди.

Он вновь взял копии автобиографии и несколько раз перечитал их, стремясь найти в них хоть самую маленькую зацепку, которая могла бы навести на мысль, почему Бизенко так поступил, но ничего не нашел. Ровные строки, написанные в разные годы, свидетельствовали о том, что он жил правильной жизнью в согласии с законами и моралью советского общества.

Прервавшись на кофе, Эди приступил к изучению итоговой справки по материалам разработки «Иуды». Первый сигнал о его подозрительном контакте с установленным разведчиком из Западной Германии чекисты получили несколько лет тому назад. Тогда этому факту не придали должного значения, поскольку надежность Бизенко, проверенная в ходе неоднократных заграничных поездок, не вызывала сомнений. К тому же с ним поддерживались доверительные отношения для получения информации о поведении советских ученых во время пребывания за рубежом.

Второй раз о его подозрительных контактах с объектом заинтересованности органов государственной безопасности, входящим в редакцию подпольно издаваемого вестника «Верный свидетель», действующего при финансовой поддержке зарубежного антисоветского центра, сообщил агент 5-го Управления КГБ СССР под псевдонимом «Викарий». Этот же агент позже информировал, что Бизенко снабжает вестник деньгами и что он торгует золотыми монетами царской чеканки и американскими долларами.

После этого Бизенко был взят в первичную проверку, которая в скором времени показала, что он ведет двойную жизнь. Поэтому было принято решение вернуться к проверке информации о его подозрительной встрече с западногерманским разведчиком.

«Вот как, если бы не повторный прокол, ты и по сей день ходил бы в хорошистах у московских чекистов? – произнес Эди, вновь бросив взгляд на фото Бизенко. – По всему видно, хитер и осмотрителен, но посмотрим далее, что ты еще учудил, – ухмыльнулся Эди, слегка потянувшись в кресле. – Но и мы не лыком шиты, так что разберемся и с тобой. Вот только непонятно, куда запропастился Артем. Понимаешь, бросил меня на произвол судьбы, а я тут как книжный червь в твоем грязном белье ковыряюсь», – добавил он в прежнем тоне и встал, чтобы размять затекшие от неподвижного сидения конечности.

Сделав несколько энергичных приседаний и заученных движений руками и ногами, он подошел к окну, чтобы посмотреть на ночную столицу, но затененное с улицы стекло, словно зеркало, отражало стол, на котором лежали материалы на «Иуду». «Надо же, не позволяет мне на минуту оторваться от себя, к чему бы это? – мысленно промолвил Эди, глядя на это отражение. – Да, что ни говори, тип он, конечно, упертый, – заключил он. По всей вероятности, сначала придется лишить его веры в себя, уронить в собственных глазах, а затем лепить из него, что нам надо. Но как это сделать за столь короткое время да еще в камере, где полно народу? Хотя может так случиться, что именно это обстоятельство и поможет решению задачи. Ну, конечно, камера с крутыми зэками^[5] будет этому способствовать, если только он, переборов свой первоначальный испуг и поверив в то, что контрразведчикам неизвестно о его предательстве, не найдет в камере сочувствующих и их поддержку, играя роль обиженного милицией человека, у которого на воле осталась дочь, нуждающаяся в его заботе. Такое развитие ситуации вполне возможно. К тому же необходимо предусмотреть как возможное и то, что объект внутренне готовил себя к любому обороту в своей жизни и, оказавшись в камере, не растеряется. Одним словом, надо выработать такую линию поведения, которая позволяла бы выстраивать отношения как с ним, так и зэками. Поэтому косить под зэка может оказаться непродуктивным занятием, а вот под интеллигентного человека, способного при определенных ситуациях совершать дерзкие поступки – самый раз, тем более…»

Неожиданно открывшаяся дверь отвлекла Эди от этих мыслей, и он вернулся к столу.

– Вот и я с пакетом поддержки. Наверно, уже скучать начал, если стоишь у окна, – послышался голос Артема. – Отсюда, кроме себя, ничего не увидишь, здание напротив не освещено, оно техническое. Лучше присаживайся, отметим нашу встречу. Уже можно, все начальство разъехалось, только надо что-нибудь подложить, а то на столе разводы останутся. Я возьму несколько листов бумаги, тебе видно она не нужна.

– Жалко же, чистая, может быть, это? – пошутил Эди, показывая на открытое дело с материалами на «Иуду». Мне не раз приходилось видеть архивные дела со следами от чайных стаканов.

– Мне тоже, и не только от стаканов, – улыбнулся Артем, выкладывая на бумагу бутерброды с черной икрой и шоколадку. А затем, сделав некоторую паузу, достал из пакета бутылку армянского коньяка и со словами: – Да простит меня Михаил Сергеевич, но ради такого случая можно покуситься на его сухой закон, – поставил ее на середину стола.

– Я с тобой полностью солидарен, тем более, «сухой» не про нас, хотя с таким добром мы здесь можем и заночевать, – рассмеялся Эди, показывая на стол.

– Реально так и получится, если ты, утомленный переездом, не заляжешь спать.

– Разве это не логично?

– Вроде да, но наш генерал думает, что молодежи вообще нечего терять драгоценное чекистское время на сон. Так что давай, дружище, опустошим не спеша эту бутылку, а заодно и поговорим. У тебя наверняка кое-что уже вырисовывается, если потянуло к окну.

– Кое-что да, но и только, здесь необходима скрупулезная работа. Его разговорить будет весьма сложно, серьезный типчик.

– Полностью согласен с тобой и рад, что сам это увидел, – согласился Артем, разливая коньяк в стеклянные рюмки.

– Скорее всего, почувствовал, знакомясь с материалами, – заметил Эди, бросив взгляд на журнальный стол.

– Ты вникни в материалы разработки, тогда не только почувствуешь, а реально оценишь. Нам понадобился целый год напряженной работы, чтобы добраться до его потайной жизни и получить данные о том, что он поддерживает конспиративную связь с эмиссарами зарубежного центра, которые в последние годы зачастили к нам под различными предлогами и личинами. А как ты знаешь, за ними маячат спецслужбы стран главного противника. Но это разговор не на один том, давай разбавлять его коньяком.

Выпив и закусив, Артем продолжил:

– Так вот. Нами были зафиксированы несколько его конспиративных встреч в Ленинграде и Нижнем Новгороде с гражданином Западной Германии Траутвайном. В материалах найдешь информацию о нем, может понадобиться. Этот фриц находится в поле зрения контрразведки уже не один год. Как было в последующем установлено, «Иуда» от него получил крупные суммы денег и антисоветскую литературу для распространения по каналам подпольного издательства «Верный свидетель». Деньги он, то есть их малую часть, передал антисоветчикам, а все остальные перевел в золото и валюту.

В начале года он выезжал в служебную командировку в Берлин. Мы не стали чинить ему препятствий, а с немецкими товарищами взяли под круглосуточное наблюдение. К тому же удалось подставить ему под видом немки нашего классного агента. Одним словом, он несколько расслабился и допустил серьезные ошибки, которые позволили нам лучше разобраться в нем самом и его делах. Несомненно, он предатель, уже успевший нанести стране вред, и наша задача минимизировать этот вред и примерно его наказать.