– За себя говори, – ответила, сдержанно и отстраняясь, Мария Константиновна – Жизнь не для беготни задумана. А решает пусть сам, я не собиралась перечить. Сыну слово нельзя сказать, – матушка не была огорчена, голубые её глаза, глубоко посаженные, по-прежнему сияли тем же первородным светом доброты, на старческой морщинистой коже её круглого личика, но тон её всё же сменился и стал похож на то, будто и говорит она вовсе сама с собой – Всё твои газеты, начитаешься всякую чушь, да бредни, которые голову морочат, и злишься потом…

– Матушка, не ссорьтесь, – улыбнулся Ладимир, зная, что отец не со зла повёл себя бестактно, а по случаю своего дурного характера, за который он всегда сам же себя корил – Полно уже, день какой чудесный! Да и мне собираться уже пора, на дорогу не будем браниться. А время действительно нужно поберечь, но и ждать нельзя – добавил Ладимир собственное умозаключение, в истине которого не могли усомниться родители, и не успел юный ум выскочить из-за стола, как воздушным проявлением, Георгий подал ему на стол утреннее письмо, отчего спешка молодого и горячего всё же слегка пресеклась.

Ладимир прекрасно знал от кого оно, и весь в предвкушении распечатывал шершавый конверт, закреплённый восковой печаткой с изображением трёх полумесяцев. Ведя вот уже на протяжении нескольких лет дружескую переписку с одним турецким мыслителем, Ладимир каждый месяц ожидал новую посылку, чтобы затем, зачитав очередное сообщение, приготовить пламенный конспект с любовью из российской глубинки. Знакомство это произошло так внезапно, и даже несколько таинственно.

Проходя тогда обучение в одном из лицеев, почитая отцовские наставления, насчёт будущей службы, Ладимир, безусый тогда мальчишка, очень часто посещал коллежские собрания будущих молодых чиновников, где проводились встречи с деятелями наук, отраслей и политики. На одной из таких официальных встреч как-то присутствовала иностранная делегация во главе с немецкими корреспондентами. Среди них находился и молодой стажёр, который оказался довольно сведущ в делах российских и достаточно прекрасно изъяснялся на великом и могучем. Собственно стажёр этот был вовсе не простым молодым человеком, являвшимся, как впоследствии оказалось, прирождённым валахом одного из Дунайских княжеств, получивший прекрасное образование в Австрийской Империи. Затем он переехал в Берлин, для прохождения дополнительного обучения, где связал свою жизнь с местными энтузиастами германского и турецкого происхождения, которые день и ночь занимались исследованиями в области точных наук. С ними же он и отправился впоследствии в Османскую Империю, где и поныне проживает, путешествуя по городам и продолжая дело своих мудрых наставников, выискивая всё новые и новые научные открытия.

Но до своего учёного пути, компаньон Ладимира был в первый раз на официальном съезде в России и посему, по сложившимся обстоятельствам, рассматривая очередную мелочь в коллежском коридоре, фиксируя наблюдения в свой кожаный блокнот, отстал от своей немецкой делегации, забредя в лекционную аудиторию, где по счастью проводили конференцию для Ладимира и его товарищей. Незаметно расположившись на одной из парт, молодой стажёр подсел именно рядом с юным Белем. При этом, буквально за несколько минут, один из сокурсников, покинул аудиторию ввиду собственной нужды. Так и познакомились, и до такой степени породнились, что в течение всего времени нахождения делегации в городе, старались поддерживать общение, встречаясь для бесед в ресторанчиках.

И вот, старинный друг, отослал ещё одно своё откровение. Родные тоже ждали писем, всегда с удовольствием прослушивая вслух зачитанные Ладимиром сообщения из дальнего края турчинской стороны. Развёрнутая бумага, как и всегда, ударила табачным душком и персидским одеколоном, кружа голову и погружая в мир, где это письмо было некогда с сердечным старанием создано.

«Бисмилля́хи-р-рахма́ни-р-рахи́м

Дорогой мой друг Лад!

Премного благодарю за твоё предыдущее письмо! Твои слова, пусть начертанные на листах бумаги, но очень важны и нужны сердцам, которые ищут утешения и человеческого понимания. Всем нам есть чему учиться в этом мире, недаром совершенно разные мы всё же нашли себе верных товарищей и друзей средь этой яркой пестроты, таких же различных и не похожих личностей! Так далеки между нами расстояния, но так близки наши духовные узы, что в крепости их едва может усомниться самый недоверчивый на свете человек.

Спешу при этом продолжать сообщать вести из Великолепной Порты!

Нынешнее положение в стране приближает народное беспокойство к некой точке накаливания, преодолев которую может случиться ещё более страшное, нежели когда-то произошло с почтенным корпусом янычар. Возмущение подогревает сама же человеческая несостоятельность, внутреннее состояние несформированности и совсем ещё зелёная юность ума, под личиной закоренелого философского нравоучителя. Нас пытаются разобщить с христианскими обществами, с людьми, которые делят с нами быт и культуру, хлеб и землю, беды и радость, науку и заблуждения. В белых душах османского величия зарождаются очернённые клеветой необоснованные настроения о не сбывшейся мечте, которую якобы крадут у них иноверцы.

Друг мой, это печально, но люди, кажется, поддаются на уловки внутреннего врага, концентрируя всё своё возмущение на ни в чём не повинных мирных жителей греческих, армянских и ассирийских происхождений общинах. Ложь продолжает вытягивать свои гибкие веточки, всё крепче и крепче зарывая свою сгнившую корневую систему, впитывая фальшивые настроения в молодые неокрепшие поколения.

Политика Его великолепия султана Абдул-Азиза тут и там вызывает не обоснованную ярость борцов за Великую Империю, не соображая о действительных великих намерениях царственной особы, способного на истинный подвиг ради блага отеческой земли. Его атакуют злые языки и подлые наставники, окружают как коршуны, ожидая момента, что он оступится, дабы изголодать его честную кость. Мы обязаны быть не просто современниками, нам важно оказаться прямыми участниками событий этого мира, я жду перемен, мы все этого ждём!

При всём этом, я искренне рад за ваш успех, и желаю прекрасно провести учёный съезд, и надеюсь, что это письмо ты получишь вовремя. Буду ждать твоего дорогого моему сердцу отчёта по пленуму.

Мой путь сейчас ведёт меня к Иерусалиму, там мы остановимся на время, для продолжения нашего дела, прошу дать ответ по старому же адресу, поскольку надолго мы там не задержимся, и пока будут перемещаться наши с тобой письма, я надеюсь с гордо поднятой головой вернуться. Пиши, не забывай.

Ин ша́’а Ллах!

Твой высокопочтеннейше

и низкосклоняемый османский друг

и товарищ. Сердечно М.К.К.Р.»

Зачитав сообщение, думы Ладимира делились надвое. Где-то здесь трепещущая птичья трель за окном звонко оглашала утреннее благословление; солнечный свет изливался бесконечным потоком тепла и веселья, даруя фруктовым садам яркий окрас бушующего зелёного моря. Так и в сердце западала сладкая слуху и близкая по духу начертанная чернилами речь османского учёного. При этом сами уста наречённого товарища, которые могли бы огласить эту праведную речь, были далеки, где-то там, в засушливом океане песчаных дюн, окружавших каменные города с гудящими бесконечными базарами в его центре. В этом шуме узнаётся не только местный колорит многонациональной империи, среди обилия товаров и роскоши богатых излияний, но и некая затаившаяся темень, из-за возникновения которой беспокоились, видимо, только единственный государь своей земли и пока ещё малоизвестный в мировых кругах исследователь, урождённый валах, деятельный европеец, закоренелый осман и близкий друг Ладимира.

Мысли окутали молодой разум. Утро теперь чем-то озадачилось, но невозможно было уловить ясно, какая из существующих на свете причин могли действительно повлиять на расположение этого дня. Собственные свои раздумья вполне можно было попросту затушить, но аналогичное положение, состоявшее и в Империи Российской, как и в Османской, не позволяло быть отстранённым. Назревало что-то отнюдь не доброе, при этом именно от возможности, которая может произойти, вероятно, и будет зависеть будущее всего человеческого мира. Перемены могут нагрянуть так скоро и быстро, что успеть оглянуться сможет и не каждый. Назревавший конфликт между народами, и между государями и их подчинёнными, может стать некой предельной чертой, перейдя за которую произойдёт нечто не обратимое. Ладимир всё это прекрасно понимал, нужно было браться за начинания иного характера. Возможно, именно сегодня выпал тот самый шанс и час, когда в руках маленького человека таится судьба мировой общественности. Дело – путь к сердцам!

Занимаясь собственными исследованиями и научными наблюдениями, Ладимир брался большею своей частью за окружающий его мир. Близость к родному краю, к природным богатствам и разнообразию совершенных форм, сформировало в нём образ истинного натуралиста и естественнонаучного деятеля. Готовя свои публикации и очерки, он прорабатывал каждую статью для передачи её на печать в журналах и газетных колонках, которые редко выпускались, но при этом попадали на стол к нужным людям в кругах университетских образований. Ладимир брался с удовольствием за абсолютно любую возможность для подачи миру своего видения взаимосвязи всего живого друг с другом, и какого было его изумление, когда один из его докладов был с величайшим почтением запрошен для издания в знаменитом томе журнала «Вокруг Света». Тогда празднику не было предела, и экземпляр журнала с колоссальной родительской гордостью был установлен на самой видной полке книжного шкафа в гостиной зале.