Итак, я, кажется, на свободе. Я освободился из подвала, куда меня кто-то швырнул. У меня есть магический фонарь. Теперь я что-то начинаю припоминать… Отец. Он подарил мне его незадолго до своей смерти. Это, в сущности, последний предмет, который остался в память о нём. Теперь, в неярком, но вполне достаточном для того, чтобы осмотреться, свете луны я могу разглядывать его. Память об отце. И он спас меня. Кто он? Фонарик? Отец? Наверно, дело в том, что мы наделяем особой силой те предметы, которые нам дороги. Память. Любовь. Благословение отца.
Я выбрался из подвала, но теперь я нахожусь хоть и во внешнем, но тоже огороженном пространстве. Крепкие высокие стены, похожие на крепостные. Я оглянулся на здание, из подвала которого только что выбрался. Готика. Мрачный замок. А вокруг – теперь я могу это уже точно сказать – крепостная стена.
Итак, я выбрался из сердцевины плена. Но попал внутрь второй линии заточения. Что же делать? Перелезть? Насколько могу видеть отсюда, это невозможно… О! Да как же я забыл? Ведь у меня – фонарь, прожигающий дыры в стенах. Вот только стены эти хорошо просматриваются из окон. И меня могут успеть схватить раньше, чем я успею описать лучом фонаря круг. Надо всё точно рассчитать и суметь незаметно пробраться к тому месту стены, которое не просматривается.
Тааак. А это, кажется, камеры наблюдения. И сигнализация, наверняка, есть, которая сработает в случае приближения к крепостной стене. Конечно, всё равно приблизиться придётся. Прорываться придётся с боем. Но сначала надо всё точно рассчитать. Чтобы в решающий момент бежать с максимальной скоростью в оптимальном направлении…
* * *
Эмиль, уютно устроившись в кресле, думал о предстоящем романтическом свидании. Лиззи… Ммм! Эти лукавые глазки! Этот нежный голосок! Эта грация! Она долго дразнила его, демонстрируя интерес то к одному, то к другому ухажеру. И вот сегодня она, наконец, согласилась встретиться с ним на скамейке в саду. В полночь. При луне. Очень романтично. Эмиль был знатный ловелас. Но романтике не был чужд. Лиззи… Он блаженно потянулся от предвкушения встречи.
И вдруг что-то кольнуло ему в сердце. Внезапно он встревожился. В чём дело? Был он ловеласом, сибаритом, гурманом и – чего уж греха таить? – эгоистом. Но был один человек, которого он любил искренне и самозабвенно. Нет, не Лиззи. Лиззи тут вообще ни при чём. Это был Агоштон. Агош. Гоши. Его единственный настоящий и верный друг. Единственный человек, которому он полностью доверял и за которого жизнь был готов отдать. Всё просто. Когда-то сам Агош спас ему, Эмилю, жизнь. А неблагодарность чужда благородному, в сущности, сердцу Эмиля.
И вот сейчас он вдруг почувствовал: Агош в беде. Интуиция у Эмиля всегда была отменной. Опасность или беду он чувствовал на расстоянии. Он сконцентрировался и глубже вошёл в состояние транса.
Перед его мысленным взором возникло видение: маленький городок, на окраине – крепость вокруг мрачного замка, Агош – больной, с трудом передвигающийся – хочет остаться незамеченным и не может выйти за пределы крепостной стены. Ему грозит опасность. Смертельная опасность.
С тех пор, как Агош спас Эмилю жизнь, они стали квартировать вместе – как Шерлок Холмс с доктором Ватсоном в новом сериале. В сущности, они были очень разными. Как там у русского поэта – «Вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень не столь различны меж собой». Так вот. Агош и Эмиль различались куда как больше, чем Ленский с Онегиным.
Агош был очень правильным и прагматичным. Его не интересовали ни тусовки, ни алкоголь, ни плотские утехи. Он весь был в работе. Работал он писателем, писал детективы. Эмиль любил устроиться в его кабинете в мягком кресле и то смотреть, как увлечённо он создаёт вымышленные миры, то, прикрыв от удовольствия глаза, переключаться на свои мысли.
Мысли Эмиля не были так безгрешны, как у Агоша. У него постоянно разворачивалась очередная любовная интрижка. Счёт его побед шёл на десятки. Иногда приходилось доказывать своё превосходство и в рыцарских турнирах с соперниками. Эмилю и там сопутствовали победы.
В личную жизнь друг друга друзья не вмешивались. Агош снисходительно смотрел на приключения Эмиля, а тот не пытался обратить его в свою веру. Может это и хорошо, что не бабник? А то кто его знает, какая попалась бы? Вдруг стала бы вносить разлад в их крепкую мужскую дружбу?
И вот сейчас Эмиль чувствовал. Нет, он уже ясно видел мысленным взором: друг в беде, ему грозит смертельная опасность.
* * *
Мне надо незаметно пробраться к месту, с которого я буду совершать рывок. Да, будет погоня. Да, опасность не исчезнет. Но у меня нет лучшего выхода. Голоса! Кто-то идёт. Пригнуться, спрятаться. Главное, чтобы меня не заметили.
Со стороны крепостной стены в сторону замка проследовали два человека весьма угрожающей наружности. Даже в свете луны видно было, что у этих мордоворотов могла быть только одна профессия – убивать. Голоса грубые, фразы рубленые. Интеллектуальный уровень тоже ясен. Но меня не это интересует. Прислушиваюсь. Говорят о ком-то, кого они поймали и после того, как выудят из него всю информацию, собираются убить. Про рукопись какую-то. Идиот! Это же они обо мне говорят! Как я сразу не понял! Что же делать? Пространство перед стеной осветили прожекторы. Незаметно к ней не прокрасться.
Я невольно сцепил руки и в отчаянии обратил взор за пределы стены, на крепкое высокое дерево, росшее с той стороны от стены. Вот бы сейчас на него запрыгнуть!
Бумс! Что это? Что это? Как это так получилось? Я на дереве, как и мечтал!!! Как это я сделал? Я подумал и… И сцепил руки… Вот так…Правой рукой обхватил левую кисть, а потом пальцами левой руки вцепился в пальцы правой руки. Я вспомнил! Только сейчас я сделал это автоматически. А когда-то знал, что если проделать эти манипуляции, то можно переместиться, куда захочешь. Но только в зоне видимости.
Ну, вот и хорошо. Передохну здесь, на дереве. Сук подо мной, надеюсь, не обломится. Можно и спуститься – теперь я знаю, как. Но не надо. Огляжусь по сторонам. Надо определиться с направлением.
С высоты дерева видно, что во все стороны далеко простирается этот странный лес. Что в нём странного? Я и сам не сразу понял. И только сейчас обратил внимание, что все деревья – как будто после пожара. Мёртвые деревья. Пожалуй, лучше будет обрести твёрдую почву под ногами.
Я повторил комбинацию жестов, перемещающую в пространстве, и оказался посреди поляны. По крайней мере, тех мордоворотов вблизи не было. Что им от меня было надо? Я понял только, что им нужна моя рукопись. Они смогли найти только часть её, и сейчас охотились за остальным, чтобы сложить всё воедино для каких-то своих преступных целей.
Что они хотели с ней делать? Как они были связаны со мной? Что они хотели от меня? Они хотели выпотрошить из меня сведения о том, где рукопись. Да ведь я сам не знаю! Хотелось истерически смеяться. Я сам толком не понимаю, что это за рукопись, которую они ищут и которую почему-то надеются отнять у меня. Нет у меня никакой рукописи. Я не помню никакой рукописи. Я вообще ничего не помню. В голове как будто всё выжжено. Одно я понял точно: за мной они охотятся, потому что им нужна какая-то рукопись, а если эта рукопись окажется в их преступных руках, произойдёт нечто очень страшное. Рукопись… Рукопись… Не могу вспомнить…
Вокруг стояла тишина. Мёртвая. И, как ни рад я был минутке передышки, меня начал окутывать непонятный страх. Лес пронизывался каким-то странным приглушённым мерцающим светом, источника которого не было видно. Не чувствовалось никаких живых запахов, пахло подвальной сыростью. Земля под ногами покрыта толстым слоем гниющих листьев, прилипавшим к подошвам ботинок. Откуда бы здесь было взяться листьям? Ведь деревья мертвы.
Вдруг поляна озарилась как бы светом пожарного зарева, надвигающимся сверху. Я поднял голову. Опускаясь сверху медленно, словно птичье перо, парил лист бумаги. Свечение исходило от него. Парение сопровождалось таинственным шёпотом. Я смотрел на лист, как завороженный. А он медленно приближался к земле.
Когда светящийся лист бумаги упал к моим ногам, с букв взвились языки пламени, и свечение прекратилось. Я склонился над бумагой. Да это же из моей рукописи. И это всё уже было со мной. Вот написано… Подвал… Плен… Тьма… Наёмные убийцы… Лес мёртвых кукол… Куклы!
Сзади послышался механический голос: «Ма-ма!» Я не хотел оборачиваться, я застыл от ужаса. Но что-то помимо моей воли повернуло мою голову назад. Куклы! Со всех сторон на меня надвигались куклы. Поломанные куклы без глазниц и без конечностей. Мёртвые куклы!
Отсутствие конечностей не мешало им продолжать надвигаться на меня, мрачно и неотступно. Как же они передвигались? Неведомым образом. А вместо рук протягивали ко мне мёртвые ветви деревьев.
Ничего хорошего они не предвещали. Они казались ещё ужаснее, чем те, двое. Конечно, у меня есть сверхсила перемещаться в любое место пространства. Но только видимого. Видимого пространства. А эти чудовища загородили от меня весь белый свет. Не белый, конечно. Свет здесь какой-то странный. Даже непонятно, свет ли это видимого диапазона или что-то так действует на психику, что в глазах стоит зрительное воплощение ужаса. В общем, всё они от меня заслоняют. И надвигаются, надвигаются! Фонарь! Он ведь прожигает! Ну-ка, я из вас костерок запалю, красотки потусторонние!
Судорожно лезу в карман брюк, дрожащей рукой нащупываю фонарь. Выхватываю его и направляю его луч на ближайшую мерзкую куклу. Она и бровью не повела. Какая бровь? У неё и лица-то толком нет. Продолжила своё мрачное наступление. И вот уже мёртвые ветви мёртвой куклы тянутся к моему лицу. Да почему же фонарь её не прожёг???
– Фонарь действует только на бездушные предметы, – раздался сзади ехидный старческий голос.
Куклы вдруг замерли. Я медленно повернулся.
Передо мной стояло странное существо, похожее на тех же кукол, но с руками и ногами. И с чёрной головой, которую венчал странный колпак, сплетённый из веток деревьев, таких же, что окружали меня.
– Разве у кукол есть душа? – проявил я нелепую любознательность.
– Есть. Только мёртвая. Когда-то у каждой из них была живая душа, но люди убили её. Своим равнодушием. Своей нелюбовью. Они считали их просто вещью, а когда те надоедали им, просто выбрасывали. Или ломали. Я дал им новые души. Только эти души мертвы. Мёртвые души, знаешь ли. Ты ломал в детстве куклы? Я знаю: мальчики часто ломают куклы своих сестрёнок.
О чём он? Какое детство?
– У меня не было кукол, – я сам чувствовал комичность своих оправданий. – Я играл машинками.
– Не ломал, значит. Что ж! Тебе повезло.
Слова о везении не казались мне слишком подходящими к ситуации, но я невольно приободрился. В сознании слабо-слабо затрепетал лучик надежды. Я даже решился задать вопрос своему опасному собеседнику:
– Кто ты?
Или надо было на Вы? Кто знает, как надо обращаться ко всякой нечисти? Во всяком случае, в моём положении, лучше зря не озлоблять… Я уже видел, как все куклы подчинились ему и замерли. Лучше бы с ним как-нибудь договориться…
– Я Властелин этого леса. Властелин Леса Мёртвых кукол. Здесь мой мир. И правила мои. Здесь не действуют никакие другие законы, кроме моих.
– Так уж и никакие? – попытался я скрыть свой ужас. – Даже физические?
– Никакие, – подтвердил он. – Смотри!
Он простёр руку в сторону одной из кукол, и та вдруг поднялась в воздухе, оставаясь так висеть между небом и землёй безо всякой опоры. Он опустил руку, – кукла упала на землю.
– А меня ты можешь так поднять?
О проекте
О подписке