Читать книгу «Судьба по наследству» онлайн полностью📖 — Аглаи Отрады — MyBook.

Глава 11

Таблетки, конечно, вещь хорошая. Выпил, и боль проходит, и сон приходит. Однако над сновидениями они не властны. И те мысли, которые днем можно отогнать усилием воли, вытеснить каким-нибудь важным делом, ночью исподтишка вылезают во всей красе и показывают, кто в доме, точнее в голове, настоящий хозяин.

Вот и Анне после дня рождения всю ночь снился Ярослав Платоныч, с которым они кружились в танце посреди странного пустого зала. Складывалось впечатление, что они туда попали уже после какого-то бала или приема без приглашения и находиться им там непозволительно.

Ощущение незаконности ее не покидало, она со страхом осматривалась по сторонам, боясь, что кто-то войдет и начнет их стыдить.

Но даже это беспокойство не могло нарушить состояние счастья, переполнявшее ее. Сильная, уверенная рука Яра лежала у нее на талии, давая иллюзию защиты, в которой Анна так отчаянно нуждалась.

Музыка закончилась. Она вздохнула – блаженство не может длиться вечно. Но Ярослав Платоныч не отпускал ее. Его ладонь, будто прожигая страстью персиковый шелк платья, жарко погладила спину, пройдясь по гибкому позвоночнику, и остановилась между лопатками. Затем мужчина мягко, но уверенно притянул ее к себе, второй рукой захватив затылок. Пальцы его блуждали в распущенных волосах, словно пылко разговаривая с ними.

Анна замерла от никогда ранее не испытанного наслаждения. От переполнявшего ее счастья закрыла глаза. Губы пересохли, и она неосознанно облизнула их, вся подаваясь навстречу мужчине, влекомая магнитом его страсти.

Еще секунда и их губы сольются, познавая и упиваясь счастьем. Вдруг стукнула дверь, и Анна вздрогнула.

– Ярослав Платоныч! Что мы наделали! Ведь нас увидят! – испуганно воскликнула она.

– Анна Викторовна! Какое же вы еще дитя! Вот это точно вас должно беспокоить меньше всего, – грустно и нежно успокоил он и, как и тогда в больнице, прижал ее голову к своей груди. И поцелуй, готовый уже слететь с его губ, опустился на ее волосы.

Проснувшись утром, она чувствовала себя совершенно растерянной. Сон, такой четкий и предельно ясный, взбудоражил ее и так мятущуюся душу. Вчерашний танец в ресторане и танец во сне словно сплелись, и она не могла сделать различия –какой из них больше взволновал ее душу и разжег огонь в теле. И ей стало казаться, что они оба были реальны.

Вздохнув, она пообещала себе больше не думать об этом мужчине и пошла умываться и готовить завтрак. Она обожала сидеть в беседке, сделанной еще при жизни родителей, пить чай, иногда кофе с бутербродами и в мечтах уноситься куда-то далеко.

Чмокнув в щечку бабулю, нечленораздельно из-за запихнутого в рот куска колбасы пробормотав что-то похожее на утреннее приветствие, она поставила завтрак на поднос и, утрированно изображая гейшу, засеменила к двери.

– Вот егоза! – воскликнула Дарья Петровна, глядя вслед удаляющейся внучке. И уже про себя подумала, – Хоть бы дожить до того момента, когда она выйдет замуж. Неопытная ведь, доверчивая, без совета да пригляда попадет в беду. Окрутит какой-нибудь развратник, и что тогда? Она в красках представила Анну, брошенную, несчастную, и слезы невольно навернулись на глаза.

Старушка перекрестила спину своей любимицы и прошептала:

– Храни тебя Бог!

А Анна, выйдя за порог, залюбовалась утренним солнышком, цветущей зеленью и пришла к выводу, что жизнь прекрасна.

Потом взгляд ее упал на дорожку, и она замерла в восторге.

В конце разноцветной полоски из плиток белел сюрприз, и она точно знала, кто его сделал. Поставив поднос на крыльцо, она подбежала к калитке и вообще потеряла дар речи.

Рядом с привычным презентом от Пудика лежал скромный красный цветок. Такой же, как на клумбе возле администрации. Сердце ее учащенно забилось от волнения. Ну этого не может быть! Пудик не мог бы сорвать цветок! Хотя даже если и предположить, что ему это бы удалось, то судя по предыдущим подношениям, такая ботва в его глазах не представляет никакой ценности.

Неужели…Анна даже про себя не решалась озвучить версию, настолько она была невероятной. Но! Цветок лежит рядом с косточкой. Вряд ли песик ночью приходил не со своим хозяином. В том, что подарки были принесены ночью, она не сомневалась, потому что четко помнила – вечером, когда она вернулась из ресторана, на дорожке ничего не было.

Конечно, коньяк – не самый надежный контролер благопристойности, скорей наоборот. Но вообразить, что человек, приехавший с прокурорской проверкой из Москвы, влезает на клумбу и срывает цветок?! Нет, это просто нереально. Но факт – вещь упрямая!

И девушка, забыв про возможные покушения соседских котов на бутерброды, про безнадежно остывающий чай, уселась на травку возле дорожки и залюбовалась этим неожиданным приветом. Не зная, что и думать, она списала этот джентльменский жест Ярослава Платоныча на воздействие коньяка. Очередной раз запретила себе мечтать о нем. И …бережно поднесла этот цветок к губам и поцеловала. Будто возвращая Яру тот поцелуй из сна.

Глава 12

Вернувшись с ночной прогулки, Яр чувствовал какой-то невероятный душевный подъем. Как хорошо, когда можешь делать то, что хочется! Когда не нужно наступать себе на горло, ставить во главу угла кем-то, а то и самим собой выдуманные запреты. Что он сделал, чего нельзя было делать?!

Увлекся молоденькой девочкой, замирая от счастья, сжимал ее в объятьях, когда она бросилась искать у него защиты от каких-то привидевшихся монстров, танцевал с ней, целовал ладошку и запястье. На прощание опять поцеловал руку. И вот сейчас (верх безумия!) понес косточку в качестве знака внимания.

Ярослав Платоныч! Вы в своем уме? Интересный вопрос! А что можно у кого –то занять и пользоваться чужим? Конечно, в своем, и счастлив, как никогда. Пусть никогда их пути больше не пересекутся, но воспоминания о том, что он был живым человеком, способным позволить себе слабости, всегда будут согревать его Душу. Да, вот в чем проблема. Он по определению не мог быть слабым.

Как бы ему хотелось стать опорой для Ани, такой внутри трепетной и нежной, прячущейся за обликом сорванца. Но есть как минимум три НО. Одно из них – клятва, данная самому. Клятва – не жениться никогда. Потому что…Он вспомнил события четырехлетней давности…

* * *

Рогозин позвонил в три часа дня.

– Ярик, будь другом, заедь ко мне в отдел после работы. Надо кое-что под выпить обсудить, – вопреки своему обычному балагурству, он был предельно серьезен, даже скорей озабочен.

Яр никогда не задавал лишних вопросов, и поэтому в семь часов вечера уже переступил порог рогозинского кабинета. Там его ждал по-спартански, без излишеств, накрытый стол – бутылка коньяка, лимон, сыр.

– Ну, здорово, братишка! – радушно воскликнул здоровяк Рогозин и заключил друга в свои медвежьи объятия. Однако видно было, что он делает хорошую мину при плохой игре, потому как в глазах его читались растерянность, смущение и огорчение.

– Не юли, – знавший друга, как свои пять пальцев, Звягин понял, что разговор какой-то неприятный предстоит. – Что случилось?

– Давай сначала выпьем, а потом и поговорим. В конце концов, когда мы с тобой виделись?

Арийская выдержка Звягина начинала сдавать позиции.

– Саня, давай наливай и рассказывай, не тяни кота за все подробности, – глухо сказал Яр, даже не представляя, что могло выбить из колеи Рогозина, здоровому пофигизму которого можно только позавидовать.

– Наливаю, рассказываю. Только пообещай, что без глупостей.

– Клянусь подругой матери! Выкладывай, – Звягин взялся за бутылку, налил в две рюмки. – Ну! – с нетерпением начал подгонять он друга.

– Выпьем!

Они выпили.

– Короче. Что б ты знал, и не было потом сюрприза.

«Всё хорошо, прекрасная маркиза,

Дела идут и жизнь легка.

Ни одного, печального сюрприза,

За исключеньем пустяка»

Всплывшая в памяти песенка с явно черным юмором однозначно резонировала с тем, чем Рогозин никак не мог разродиться.

– Ярик, твои заслуги перед Отечеством заслуживают самых высоких похвал. Но капля дегтя добавилась благодаря твоей супружнице. Из достоверных источников стало известно, что Жанна хлопотала за тебя с переводом и… отблагодарила. Ну, сам понимаешь, как…

После этих слов у Яра внезапно перехватило дыхание, стало невозможно дышать, будто вдохнул раскрошенную стекловату. Он поверил ему сразу, не столько потому, что они друзья, сколько потому, что всегда чувствовал, что в душе Жанны есть места, которые ему так и не открылись…

Яр побледнел и с такой силой поставил рюмку на стол, что та, решив, что в чем-то виновата, откинула ноги, то есть ножку. Попросту разбилась. Отрешенно посмотрев на нее, Звягин понял, что только что испортил изящного посредника между янтарным содержимым бутылки и желудком.

На автопилоте взяв пластиковый стакан из упаковки возле кулера, он наполнил его до краев потенциальным антидепрессантом и залпом выпил. Понимая, что поступает не по этикету, извинился. Но Рогозин готов был отказаться от участия в коньячном марафоне, лишь бы только друг справился с этим потрясением.

В том, что с Жанной они не ладили, еще не было ничего страшного. Звягин стоически переносил ее истерики, капризы. Но это была его женщина, которую он выбрал своим идеально выстроенным логичным умом. Он не понимал, что значит Любовь, страсть и считал, что в семье главное – уважение и подходящий по основным критериям партнер.

И Жанну он выбрал по этим же критериям. Миниатюрная, стройная, привлекательная, умная, ироничная – она радовала глаз, доставляла радость телу и удовлетворяла интеллектуальным запросам.

Но, как иногда любит шутить компьютер, что – то пошло не так. Звягин вперил взгляд в неопределенное пространство. Кулаком, со сжатыми добела костяшками пальцев, стукнул по столу и, вопреки своим правилам, произнес несколько дословно не переводимых на другие языки речевых оборотов. Вся его идеально сконструированная, стабильная система ценностей рушилась, грозя погрести под собой и его личные достоинства, и мужскую честь, и самоуважение. То, что он услышал, невозможно было никак осмыслить. Жанна. Его жена. Его Женщина.

Как пресловутый страус, он все время прятал голову в песок, отказываясь понимать, что что-то в их семье не ладится. Жанна была страстной, как кошка, заводила его, будоражила кровь. Но в то же время она не была другом, не разделяла его ценностей.

Когда он принес израненного Пудика, она закатила грандиозный скандал.

– Или я, или эта псина, – визжала Жанна. – Как ты мог, не спросив меня, притащить в дом эту заразу?

Яр совершенно тогда растерялся. Как маленький ребенок, он не понимал, за что его ругают. Матерый сыщик, не боявшийся спорить с высоким начальством и безжалостно снимавший три шкуры с подчиненных, сейчас Звягин стоял, как провинившийся школьник, и огорченно смотрел на жену.

– Жанна, а как я мог его бросить? Ты посмотри в его глаза! – пытался он по-доброму решить вопрос.

– Обыкновенные собачьи глаза! Отвези его немедленно в приют, – Жанна непримиримо вскинула подбородок, давая понять, что ее позиция непоколебима.

– Он мне доверился, руку лизнул. Это будет предательством.

– А по отношению ко мне это будет не предательством?!

– Жанна, ну за ним ухаживать можно будет, гулять с ним, покупать ему что-то, – чуть ли не с мольбой посмотрел на нее Яр. – И тебе не скучно будет.

– Он что, мне ребенка заменит? – повисшая звенящая тишина однозначно дала понять бедному псу, что место его теперь на помойке. Затем Жанна безапелляционно резюмировала. – Ярослав, я уже сказала. Или я, или он.

Впервые Яр не смог ради семейного благополучия уступить разгневанной жене.

– Я выбираю тебя. И его. Буду с ним жить на даче, и приезжать к тебе. Он будет мне в работе помогать.

Работа была еще одним камнем преткновения. Зная, что он любит ее со всей грязью и опасностями, Жанна все равно продолжала пилить, постоянно напоминала о том, что она молодая и красивая женщина, которой катастрофически на хватает денег на достойную жизнь. Пробивая мужу дорогу в прокуратуру, она надеялась, что там ему будут давать взятки. Но в своих эгоистичных рассуждениях она совершенно забывала, что Яр на самом «теплом» местечке всегда будет неукоснительно следовать букве закона и никакой мзды ни при каких обстоятельствах брать не будет. Окруженный грязью, он, к удивлению окружающих, никогда в ней не пачкался.

И только потому, что ему надоели трения с руководством, вечная необходимость отстаивать свою позицию, он согласился говорить о переходе в прокуратуру. Там намного больше свободы. А упражнениями для мозга, как и опасностями его обеспечит Рогозин. И будет Яр своего рода Шерлоком Холмсом при Лейстреде. Такой расклад его устроил. Но какой ценой?!

Никогда не знавший, что такое головная боль, Звягин чувствовал, что какой-то раскаленный гвоздь вонзился в мозг и переворачивает, потрошит его, пытаясь выковырять оттуда ответы на вопросы. Вопросы, заданные классиками чуть ли не два века назад: «Кто виноват?» и «Что делать?»

Виноват, конечно, он сам. Самонадеянный, считавший себя адептом Логики и Рассудительности.

Со вторым вопросом было не все так просто.

Ничем, никаким поступком мужчину нельзя унизить, растоптать сильнее, чем изменой. Это как удар по дых, хотя нет, это скорей удар ниже пояса. Нет, все не то. Физическая боль не идет ни в какое сравнение с душевной, от которой не существует в мире таблетки. Он, живущий разумом и гордящийся этим, вдруг со всей остротой осознал, что не все подчиняется его строгим законам. Танго танцуют вдвоем. И как бы один ни старался, если партнер не чувствует его, они не станцуются.

Рогозин только сейчас заметил, что у друга белые кончики ресниц. Казалось, что проступающая на висках седина в этот момент переметнулась на них, притянувшись магнитом страдания, отраженным в глазах. Сан Саныч глубоко сопереживал другу, понимал, что сейчас произошла катастрофа.

Ведь для Звягина семья – это нерушимая крепость, это то, что должно быть обязательно. И если женился, то это навсегда. Пример его родителей наглядно показывал, что в семье все бывает: и ссоры, и примирения, поэтому Яр обычно со снисходительностью льва по отношению к лающей моське воспринимал истеричность жены, ее капризы. Он считал, что у любых супругов случаются размолвки, поэтому считал их побочным эффектом. И не понимал людей, которые разводились, искали себе какие-то нереальные отношения. Жена – это как визитная карточка – ухоженная, умная, а дома – с которой есть о чем поговорить, сексуальная. И теперь она была непоправимо испорчена. Ведь никому не покажешь визитку, на которой жирным фломастером написано матерное слово.

Чуть отойдя от шока, помолчав некоторое время, Яр, наконец, решил проверить, способен ли он еще связно выражать свои мысли, не используя язык строителей.

– Саня, что-то я не могу структурировать информацию. При решении любого вопроса главное – составить план, что за чем делать. А я не могу, – медленно, будто преодолевая себя, произнес он. – Представь, я три месяца работаю там, и мы…, – Звягин сглотнул предательский ком, от потрясения подступивший к горлу, – мы с Жанной все время были близки. Понимаешь, после чужого мужика она ласкала и целовала меня!

Звягин вздрогнул, будто ему залепили пощечину, и закрыл глаза, пытаясь отогнать мерзкую картину.

– А я все думаю, почему это на улице зима, а я ни разу не смог надеть шапку? Вот организм не обманешь ведь. Как еще в дверь прохожу?! – Яр словно выдавливал из себя слова, застревавшие в горле. – Что делать? И ладно бы никто не знал, а раз знаешь ты, то у нас наверняка уже на каждом углу обсудили. И я все это время хожу как ни в чем ни бывало! А за моей спиной все пальцем показывают. – Помолчав, он сделал какие-то вычисления в уме и уже равнодушным голосом подытожил. – Я не хочу жить.

И Яр поднял на друга взгляд, в котором уже не было ничего. Ничего, кроме леденящей душу пустоты. В глазах друга не было жизни.

Тяжело пережить личную драму. Но, когда она выставлена на весь белый свет, будто обнаженного человека выбросили в прямой эфир под тысячи слепящих равнодушных софитов и показывают на всю страну, это не каждому дано выдержать.

Рогозин, не знавший, что значит неразрешимая ситуация или безвыходное положение, сейчас остолбенел от страха. Почти звериное чутье подсказывало ему, что это сказано Яром не для красоты слова, не для позерства.

Образно говоря, мозг Звягина – это самый совершенный компьютер, в котором сейчас полетела вся операционная система. И друга нужно было спасать.

Влив в него весь коньяк, включая заначку, он позвонил нужным людям, попросил за свой счет неделю себе и Яру и погрузил его уже полубесчувственное тело в машину.

На лесной заимке они пили водку, пили коньяк, парились в бане, хлестали друг друга вениками, купались в проруби и разговаривали, разговаривали, разговаривали, пока Яр снова не обрел способность жить, работать и приносить пользу обществу.

Поэтому, когда случилось неизбежное, а именно подвернулся случай коллегам его унизить, он был абсолютно к этому готов.

Перед Новым годом им выделили путевку на двоих в Таиланд, а поскольку желающих и достойных было много, решили ее разыграть. И удача, позволявшая Звягину счастливо избегать пуль, снова ему улыбнулась.

– Ну ты, Ярослав Платоныч, и везунчик! Да оно и понятно, у тебя ж такая классная жена, которая осчастливит любого! – за простецким выражением лица скрывалась ядовитая ухмылка. Или такая жена, о которой мечтает каждый, или для всех доступная?! Федорчук считал, что сказанная двусмысленность была гениальна своей ненаказуемостью. И в то же время должна была ударить под дых этого высокомерного выскочку.

Присутствующие тут же забыли об упущенной возможности на халяву понежиться среди зимы на солнышке и, затаив дыхание, ждали развязки. Большая часть коллектива осуждающе посмотрела на наглеца. Но, как и везде, нашлись те, у кого Звягин вызывал зубовный скрежет. Его сдержанность они расценивали как высокомерие. Нежелание панибратствовать со всеми, обсуждать подковерные интриги – как презрение к окружающим. Поэтому сейчас, роняя слюни от восторга, нетерпеливо потирая потные ручки, ждали зрелища. Звягин, по-любому, был в патовой ситуации. Взорвется – значит, задело, промолчит – значит, проглотил и тогда можно будет потешиться еще.

Однако предугадать реакцию Яра не удалось никому.

Он что называется, и ухом не повел, лишь вскинул бровь и сказал совершенно безэмоционально, но предельно убедительно:

– Валерий Иванович, даже если тебе не хватает счастья, все равно лучше не завидуй, иначе в следующий раз, пренебрегая политесом, я тебя лично осчастливлю.

И каким образом он это сделает, было понятно. Главное, что все поверили.

1
...