Глава 1. Мой первый митинг

Как любому городу, мне хотелось предстать дорогому гостю в самом приглядном виде, чтобы он понял, как я рад встрече и как по нему скучал. Вот только скучать в этот день не пришлось ни моим гостям, ни моему населению, да и мне самому было уже не до полива цветов и мытья тротуаров.

Привокзальная площадь гудела на разные голоса, пестрила рисованными плакатами, флагами какой-то пиратской расцветки. На листах ватмана были какого-то худощавого мужчины с бледным лицом, а то и вовсе с черепом вместо головы, на котором иногда красовалась большая погнутая корона. Были также карикатуры, где тот же мужчина изображён был в собачьем ошейнике, на цепи, или с костью в зубах. Но среди этих ярких рисунков, мелькали фотографии опрятного на вид человека лет 40 на вид, с крупным псом, больше походившим на чёрного волка. Много было транспарантов с церковными куполами. Трудно было сразу понять, что происходит и чего требуют эти люди.

Я помнил про этот день. Предвыборный митинг был одобрен моим председателем и властями Правны, моей названой сестры и покровительницы. Но мы с ней наивно полагали, что участие в нём примут бюджетники, поддерживающие кандидатуру владельца автопарка, Афанасия Коршунова, на пост моего будущего мэра. Однако, шансов у этого кандидата было не много, несмотря на все его старания заслужить доверие избирателей. Дело в том, что он был иностранцем, хоть и имел русские корни. Ни для кого не секрет, что выходцы из Европы составляют пятую часть моего населения, что само по себе очень не нравится большинству горожан. Естественно, они ведь здесь не улицы подметают, а занимают высокие должности, развивают мою промышленность, медицину, дорожно-транспортное сообщение, проектируют мосты, вокзалы, гостиницы и жилые дома… Им принадлежат мои заводы и фабрики, так же и автопарк является собственностью одного из них. Хищную птичью фамилию этого кандидата часто можно увидеть на заборах в моих дворах. У него очень много завистников и какой только грязью они его не поливали, называя и падальщиком, и стервятником! Но я и подумать не мог, что именно в этот день все эти заборные художники и стихоплёты тоже придут на предвыборный митинг, чтобы превратить его в балаган! А поскольку управлять человеческой волей никому не под силу, я никак не мог препятствовать этому, даже если бы и хотел.

– Судный, вставай! Кощею власть не давай! – настойчиво взывали ко мне демонстранты.

Лично мне Афанасий Коршунов нравился. Его мать была немкой, отец – русским, обосновавшимся ещё со времён ГДР, в Германии. Назвать сына Афанасием было его решением, он дал сыну своё имя, а не только свою фамилию. Наверное, так было принято в их семье.

Должен признать, что всего за каких-то полгода Коршунову удалось обеспечить у меня транспортное сообщение, при этом он не задирал цены на проезд в общественном транспорте и много не воровал, так как во всём знал меру. Он хорошо говорил и грамотно писал по-русски, но поскольку родился и вырос за рубежом, его немецкий акцент всегда был предметом насмешек у горожан. К православной церкви он относился весьма уважительно, и очень любил колокольный звон. Возможно поэтому на некоторых из плакатов в его поддержку и красовались церкви. И даже их вырывали из рук и нещадно рвали на части «радеющие за Русь» противники «немца» во власти!

Дежурившим возле них милицейским машинам тоже не пришлось сегодня скучать. Хрупкая на вид, невысокая блондинка в погонах разнимала дерущихся в шумной толпе молодых ребят. Один из них был её вдвое шире, а другой – на две головы её выше, но женщину это ничуть не смущало.

– Грабли убрал от него, кому говорю! – кричала она, оттаскивая широкоплечего крепкого парня, и тут же крикнула снизу, высокому, – хорош ногами махать тут, жирдяй!

Это была Яна Тройкина, майор милиции и само очарование. Её командировали ко мне недавно и мне сразу понравилась эта женщина.

– Ну жирдяй, и что? – ответил ей сверху тощий двухметровый детина. – У нас русский город!

В таком свете он и представил меня гостям, только что прибывшим ко мне на вокзал и как раз выходившим из рейсового автобуса. Мне было перед ними так стыдно, пусть я из них никого пока и не знал. Эти – из Кстово, там у меня, вроде, нет знакомых, и дух города этого не общительный, я с ним даже не разговаривал никогда. Представляю, какое обо мне теперь сложится впечатление у него и у тех, кого он ко мне отправил!

К счастью, Кинди Кут Шари добирался пешком и мне хотя бы перед ним не пришлось краснеть за поведение своих граждан. В эти минуты он был ещё на просёлочной, ведущей к тоннелю на перешейке речной петли.

– Что-то новенькое, – отметил Кинди. – Здесь не было насыпи и арки из железобетона, только дорога – и та без покрытия.

Он помнил меня ещё неотесанным, хотя уже достаточно крупным посёлком в петле реки Летки. Не так давно, в эту петлю, на речной полуостров, в самом деле вела дорога, которую размывало каждый год, когда таял снег. Тогда петля замыкалась вокруг меня водным кольцом и только на лодках можно было добраться ко мне и обратно. Мост через реку находился совсем в другой стороне, его проложили по Калининскому шоссе, к местной колонии. Она существовала независимо от меня, но теперь заменила мне обувную и швейную фабрику. Там производили рабочую одежду, кирзовые ботинки, а также брезентовые мешки, покрывала, палатки… Словом, всё то, в чём нуждался строящийся молодой городок. Поэтому туда регулярно ходил трамвай, отчего Калининский мост у меня стали называть «трамвайным». Чуть позже появился ещё один мост, его сразу же окрестили «новым» или «правым мостом», но он также находился достаточно далеко от просёлочной дороги, на перешейке. Там мостов не мостили – это было затратное дело по тем временам, а вот лодочная станция стала недорогим сезонным решением. Её закрыли недавно, лет пять назад, когда по проекту одного итальянского инженера сделали эту насыпь с тоннелем. Теперь через него ко мне ходят все междугородние и пригородные автобусы, а сверху, на гребне тоннеля, есть пешеходная дорожка, освещённая бусами фонарей. К ней ведут ажурные лесенки из металла, с тремя площадками, на которых есть скамейки, так же освещённые фонарями в вечернее время.

Как бы обильно ни таял снег, речная вода больше не отрежет моим жителям путь к Яркой роще. Там появилась лыжная база и одноимённая улица Базовая, протянувшаяся от Воскресенского шоссе вдоль той рощи к реке, а рядом – узкая, как тропинка, неприметная улочка с частными домиками, которую назвали просто – Заречной.

– Да, ты заметно подрос, братец Судный! – с восхищением произнёс Кинди, поднявшись на гребень тоннеля по лестнице для пешеходов и окинув взглядом сразу всю петлю реки.

До чего же было приятно, что он заметил!

Митинг на моей привокзальной площади к тому времени перерос в настоящий кулачный бой, кто-то бросил самодельную дымовую гранату в сторону новоприбывших. Я приметил среди своих гостей из Кстово одну молодую особу в голубом палантине поверх осветлённых волос, и с такими же голубыми глазами, в круглых очках с большими, но тонкими линзами. Она стояла на задымлённой площадке автовокзала не шевелясь и выглядела такой маленькой, стройной, как девочка. Трудно было сказать на вид, сколько ей лет. Может, тридцать, а может, ещё девятнадцать. Простенькое коктейльное платьице нежно-кремового цвета, босоножки и этот распахнутый в изумлении взгляд. Тонкие губы, в испуге прикрытые пальцами, делали её похожей на первокурсницу в день зачисления. Но на плече у неё висела сумка с ноутбуком, что никак не могла бы позволить себе простая студентка. На пальце блестело обручальное колечко и не было маникюра, а руки, похоже, перемыли немало посуды и отстирали горы белья. Удивительно, как замужним женщинам удаётся оставаться такими трогательными, загадочными и привлекательными, что на них засматриваются даже города, стоит им всего раз появиться на улице! Я не знал её имени, не приглашал её и не ждал… Неужели Кстово населяют такие божественные создания?

Отделившись от большинства таких же испуганных и растерянных пассажиров, эта женщина прошла сквозь завесу лилового дыма и поглядела на безликую массу дерущихся горожан. На бордюре моей привокзальной площади кто-то бросил разорванный мятый плакат, по которому уже успели пройтись ногами.

«Немцев – в болото! Русским – работу!» – прочитала она истоптанную ботинками надпись под красочным изображением тонущего в болоте фашиста с жабой на голове.

Вдруг, из царившего на площади шума раздался пронзительный женский крик. Чей-то нож отлетел к бордюру и закрутился у самых ног моей гостьи. За ножом, из месива тел, сцепившихся в драке, выбежал парень с длинными русыми волосами, собранными в жидкий блестящий хвост. Взглянув на растерянную незнакомку, он сверкнул тонкой белозубой улыбкой:

– С прибытием в Судный, крошка!

И, подобрав нож, поспешил обратно в толпу. Проводив его взглядом, моя прелестная гостья увидела трёх женщин, одна из которых отчаянно вырывалась, громко крича. Две другие держали её, заломив за спину обе руки и вцепившись в пышные волнистые пряди её светло-зелёных волос.

– А теперь подстрижёмся, красавица, – злорадно произнёс парень, раскрыв складной нож перед её заплаканным потным лицом.

Та подняла на него свои большие желтовато-зелёные очи, полные боли и злости.

– О, да ты у нас носишь линзы! – рассмеялся парнишка и быстро отсёк ножиком длинную завитую прядь, затем вторую, и третью.

– Остановитесь! – вмешалась моя храбрая гостья, не в силах смотреть на это.

Обе женщины, державшие свою жертву, одновременно обернулись на голос.

– Не лезь! – грубо ответила та, что была моложе, сверкая серьгами-обручами в ушах.

На ней была короткая юбка, белая с чёрным ремнём на талии, и облегающий топ, чёрный, с белой шнуровкой на оголённой спине. Волосы у неё были мелированы во всю длину по последней моде и собраны в два хвоста, один – с чёрной резинкой, а другой – с белой. Чёрные босоножки на длинных и тонких шпильках совершенно не сочетались со всем этим образом, но девушка прекрасно держалась на таких каблуках и чувствовала себя в них просто неотразимой.

Вторая, дама постарше, была рыжей, точно лисица, с пышным и длинным хвостом высоко на макушке. Несмотря на стройную фигуру и завидные формы, её красное платье с открытым вырезом смотрелось очень вульгарно, а приятные на первый взгляд черты лица портила глянцевая помада пурпурно-красного цвета.

– Ты кто такая? – спросила она незнакомку.

– Елена, – представилась та.

Зачем она назвала им своё имя?! С другой стороны, теперь его знал и я. Конечно же, как ещё могли звать эту женщину! Елена Прекрасная… Жена Менелая…

Бегущая в их сторону Яна Тройкина, похоже, привлекла внимание девушек. Оставив свою жертву, те поспешили скрыться в толпе.

– Чёрт, – поторопила товарища младшая. – Отвлеки её, встретимся на Калинке.

«Калинкой» мои жители называли небольшой переход под оживлённым перекрёстком трамвайной линии по Калининскому шоссе с проспектом Науки, где сбывали краденое и торговали всем тем, чем нигде торговать не следует. Такое же название носил мой самый бедный район за рекой, состоящий из двухэтажных трущоб и широких, как стены, общаг девятиэтажек. Там царил беспредел, пропадали сумки, шапки и люди, туда не пускали детей и не ходили зазря, без особой надобности.

Стараясь не упустить из виду парня с ножом, майор Тройкина устремилась за ним вглубь толпы, а тот, казалось, прятаться и не собирался. Напротив, он петлял у неё перед носом, смеясь и уводя её от своих подельщиц.

– Зарубежную нечисть в топку! – крикнул он, чем тут же зажёг толпу.

Ах, да! Мои жители знали, о какой «топке» говорил этот парень. На Калинке, недалеко от тюремных стен, есть крематорий, в котором прежде сжигали скот. Он работал ещё в те времена, когда я был селом при СССР и падёж скота становился большой проблемой для моего населения. Сегодня там сжигают умерших заключённых, а также всех тех, кого нашли мёртвыми в какой-нибудь подворотне, не смогли опознать и найти родных. Хотя нередко и родственники умерших дают на это письменное согласие. Среди моих граждан бытует миф, что приговорённых сжигают в этом крематории заживо. Это досужие домыслы, однако длинноволосый парнишка по прозвищу Чёрт эту байку знал, чем и воспользовался, распалив толпу ещё больше.

Елена, тем временем, подала руку той женщине, которой нещадно остригли волосы по бокам, и помогла ей подняться.

– За что они Вас? – участливо спросила она. – Вы их знаете?

– Кто же не знает Анчуту и её отпрыска, Чеслава Беспятова! – ответила та. – У них полулегальный ломбард на Калинке, они – выбиватели долгов, скупщики краденого и известные в городе дебоширы!

– А девушка? – поинтересовалась Елена.

– Вы про Сороку? – догадалась женщина. – Она сирота, цыгане вырастили и всему научили. Опасная личность, несмотря на свой юный возраст. Сейчас руководит здесь попрошайками и карманниками, может быть кем-то ещё. А в детстве сама кошельки для цыган таскала и деньги выпрашивала.

– Ну, с ними понятно – беспредельшики, – вздохнула Елена. – А Вы-то, чем перешли им дорогу?

Она с сочувствием поглядела на неровно остриженные волосы женщины, которые, наверняка, обошлись в хорошую сумму и, сняв с себя палантин, предложила ей. Та была тронута таким жестом.

– Я Вам его верну, – обещала она. – Скажите, где Вы живёте, или работаете…

– Признаться, пока нигде, – смутилась Елена. – Остановлюсь в гостинице, я ведь только приехала. Сорвалась, как была, самой до сих пор не верится. Знаете, как бывает – живёшь, планируешь отпуск на полгода вперёд, и вдруг… Всё в одночасье меняется и тебе хочется поскорее проснуться.