Важным фактором процесса познания является изобретение человеком новых знаков и знаковых систем и овладение уже существующими. Именно знаки и знаковые системы отвечают за три важнейших компонента, без которых процесс развития мира и самого человека не мог бы состояться. Во-первых, знаки обеспечивают межличностную коммуникацию, без которой не было бы кооперации между людьми. С помощью знаков люди разъясняют друг другу свои планы и гарантируют этим тесное сотрудничество в их исполнении. Во-вторых, сами эти планы являются результатом проекции того, что уже существует, на то, чего еще нет. Без учета уже достигнутого нельзя построить ничего нового, и семиотические проекции выполняются поначалу в человеческом уме, овеществляясь в виде знаков, а потом уже и в реальности – вне человека. В-третьих, знаки и знаковые системы передают накопленный опыт предков следующим поколениям, что, в конечном счете, определяет последовательное накопление результатов перестройки мира в разных знаковых источниках. Последнее обстоятельство отвечает за рост и преемственность культуры и за подготовку новых участников к ее продолжению, то есть, за их обучение и дальнейшую специализацию.
Вследствие всех этих причин человек постепенно становится средоточием знаков и символов, что дает основание называть его символическим животным. Именно это обстоятельство отличает его от всех других живых существ. Определение человека как символического животного принадлежит немецкому философу Эрнсту Кассиреру (1874–1945). В его трудах это понятие получило наиболее фундаментальную разработку. Вот как описывается данный вопрос в одном из учебников по истории философии:
«Не только логика науки интересует Кассирера. Культура, по его мнению, основана на символической активности человека. <…>
Миф, искусство, язык и логика как фундаментальные формы “понимания” суть символические формации, типические формы человеческого производства. Философия призвана освоить эту фундаментальную структуру как органическое целое. Символические формы придают феноменам форму и смысл, организуют опыт. <…>
Как “animal symbolicum” (символическое животное) человек вышел за пределы органического мира, перевернув его. Человек не может не подчиниться этим новым условиям существования, которые он сам и создал. Язык, миф, искусство и религия образуют символическую ткань универсума. Даже небольшое продвижение в области мышления и опытного освоения мира уплотняет и стягивает эти своеобразные сети. Вне всякого сомнения, человеку все сложнее выйти на встречу с подлинным бытием. Кажется, – продолжает Кассирер, – что физическая реальность сокращается, а символическая – нарастает».[21]
Для тех, кто читал мои семиотические работы, ничего нового в этих высказываниях нет. Я повторяю те же мысли почти в тех же самых словах. К тому же это – философское изложение также и моего основного постулата, которому я пытаюсь придать конкретное и развернутое воплощение в настоящей работе: семиотическую слагаемую в развитии человека и его роль в приспособлении к окружающей действительности путем ее изменения трудно переоценить. Она властно вошла в жизнь и стала кооперироваться с онтологической реальностью в производстве нового знания.
Один из основных тезисов настоящей книги таков: семиотическая реальность (то есть совокупность знаков и их систем) – это специфическая форма бытия людей, существующая наряду с онтологической, но имеющая свою сферу деятельности и свои законы развития. По-моему, семиотическая реальность должна рассматриваться и анализироваться отдельно от онтологической, хотя она возникла в результате изучения последней и как средство приспособления к ней. Я убежден, что одной из причин пробуксовки философии в современном мире является игнорирование этого обстоятельства. Подход к материальной субстанции как единому и нерасчлененному целому не позволяет нам выделить подлинные составляющие процесса познания и последующей перестройки как самой онтологии, так и человека, который инициирует и осуществляет все подобные начинания. Рассмотрение новых типов реальности, сначала семиотической, а потом и виртуальной, составляет главное содержание настоящей работы. Начнем с семиотической реальности.
По моему глубокому убеждению, семиотика начинается там и тогда, где и когда мы выделяем два типа реальности: реальность онтологическую и реальность семиотическую. Реальность онтологическая – это реальность феноменологического мира вокруг нас и в нас самих, включенных в этот мир (наше тело, наш мозг и его деятельность). Реальность семиотическая – наши выводы по поводу феноменологического мира, оформленные в виде знаков и знаковых систем. Оба типа реальности существуют объективно, вне нашего сознания. Они, конечно, проявляются в различных формах и в нашем сознании, когда мы о них размышляем, но выступают также и самостоятельно, даже когда мы о них и не подозреваем. Именно поэтому я и называю их реальностями.
Одна из них – реальность, данная нам в ощущениях и первоначально созданная без нашего участия. Ее я называю онтологической. Рождаясь на свет, мы вынуждены приспосабливаться к этому типу реальности, познаем ее, а в процессе познания используем и зачастую изменяем свое окружение и самих себя. Пока все мои рассуждения не выходят за рамки принятого в философии противопоставления: «материальное – идеальное». Но в моих рассуждениях это противопоставление обретает дополнительные нюансы, ибо в ходе познания онтологической действительности мы вынуждены создавать новый тип реальности, – реальность семиотическую.
То, как мы мыслим, остается пока за пределами точного знания, но результаты наших размышлений отражаются исключительно в знаках, что является неоспоримым эмпирическим фактом. В то время как объекты и явления окружающей действительности предстают перед нами в виде синкретической (слитной, неразделенной) картины, в ходе познания мы их анализируем, расчленяем и, в конечном итоге, представляем в виде пространственно организованной и логически обоснованной совокупности знаков. Такое представление является для нас единственно возможным, поскольку оно позволяет нам произвольно остановиться в любой точке познавательного процесса, оценить уже сделанное и представить результаты в обозримой для обсуждения форме. Мы можем возвращаться к ним снова и снова, изменяя и самый ход рассуждений и формулируемые выводы, – промежуточные или окончательные.
Представление в знаковом виде результатов изучения онтологической реальности позволяет оформить их в виде законов природы и использовать для обработки всех аналогичных случаев, которые могут иметь место в будущем. При этом используются знаки самого разнообразного семиотического наполнения; наиболее эффективным является оформление законов природы с помощью математики. Законы гравитации, представленные Ньютоном в виде нескольких математических уравнений, стали одним из краеугольных камней философской картины мира. Законы наследственности, завершенные Грегором Менделем числовым соотношением наследуемых признаков, позволили им превратиться в основополагающую веху всей будущей генетики. (Подробнее о законах природы см. ниже, в главе 9.)
Таким образом, в ходе познания мы переходим от хаотической и нерасчлененной онтологической картины к ее внешне и внутренне организованному и дискретно представленному семиотическому обозначению, а в более сложных случаях – и к семиотическим моделям, которые играют решающую роль в реализации следующего типа реальности, – виртуального плана. Сначала мы создаем отдельные знаки, подменяющие в нашем сознании онтологические предметы и явления, затем создаем из них знаковые системы, а в результате суммарных усилий всего человечества на протяжении всей его истории создается и оформляется знаковая материя особого, отличного от онтологической реальности вида.
Эту реальность я и называю семиотической, поскольку она состоит из знаков и знаковых систем, изучаемых семиотикой. Особенно важно подчеркнуть, что этот тип реальности не менее, так сказать, реален, чем реальность онтологическая. Он объективируется в виде закрепленных общественной традицией знаков и знаковых систем, изучается людьми и составляет основу того, что называется культурой. Семиотическая реальность не только объективно существует вне нашего сознания, но еще и развивается по своим собственным законам, отличным от законов развития онтологических систем. Эти реальности существенно отличаются одна от другой: одно и то же явление, даже рассмотренное под одним и тем же углом зрения, они представляют по-разному. Я продемонстрирую это на самом простом примере.
У меня был малолетний внук, которого я начал обучать географии, используя для этого семиотические модели представления объективной действительности, – карты. Начал я с карт Израиля, страны, где мы живем, и где мой внук успел попутешествовать и многое увидеть. Я называл ему какое-то место и предлагал найти его на карте. В большинстве случаев внук мне говорил: «Дедушка, я знаю, где находится это место, я там был», но найти его на карте он не мог. Причина этому ясна. Все, что он видел в реальной жизни, не только не помогало ему решить поставленную мной задачу, но активно мешало, ибо две картины в его мозгу абсолютно не совпадали, они мешали одна другой. В семиотической реальности мы не только пользуемся иными образами действительности, но и оперируем иными понятиями и их параметрами. Поэтому обе ситуации существенно отличаются, и их приходится анализировать, пользуясь различными логическими алгоритмами.
За время развития человеческой цивилизации знаков и знаковых систем, которые используются для адаптации людей к окружающему миру, накопилось огромное количество. Прежде всего, это – результаты исследований множества научных дисциплин, которые были созданы человеком на всем протяжении истории. Кроме того, существуют и результаты донаучных стадий развития человечества – мифологической и религиозной, их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Эта семиотическая реальность передается в распоряжение все новых поколений людей. Она хранится в устных преданиях, в обычаях, наконец, в виде книг, картин, фильмов, церемониальных отправлений и иных форм материальной культуры. В настоящее время мы гораздо чаще черпаем знаковые результаты человеческих взаимоотношений с онтологической реальностью из этих и других подобных источников, нежели из непосредственных соприкосновений с ней.
Более того, развитые науки, давно приблизившиеся к тем границам исследования, которые не поддаются непосредственному восприятию, вынуждены прибегать все чаще к открытиям «на кончике пера», то есть к операциям с созданными ранее знаковыми моделями онтологической действительности. Знаковая реальность никак не менее реальна, чем онтологическая, – она объективно существует вне нас; нам приходится делать усилия, чтобы овладеть ею и зафиксировать в памяти. После этого мы можем использовать имеющиеся знания в дальнейших взаимодействиях с онтологической реальностью.
Таким образом, возникает треугольник взаимодействий между онтологической реальностью, нашим сознанием и реальностью знаковой. Изменения в любой части этого треугольника автоматически ведут к изменениям в двух других его частях. Создание знаковой реальности, ее сохранение, использование данных для нужд нашего развития, социализации и дальнейшего приспособления к окружающей среде должны, по моему глубокому убеждению, стать предметом семиотики, которая по самому названию (учение о знаках), по истории ее возникновения и по достигнутым результатам призвана именно к этому.
Следует особо подчеркнуть (ибо в этом положении кроется ключ к моему пониманию места семиотики среди всех других наук), что семиотическая реальность (знаки, их системы, а также вся совокупность семиотических знаний) вовсе не полностью определяет процесс познания, хотя и является его обязательным компонентом. Для познания онтологической реальности люди научились использовать инструментарий многочисленных наук. Они пользуются методами специфических наук для наблюдения над феноменами действительности, для экспериментирования над ними, наконец, они формулируют выводы, применяя понятийный аппарат различных наук, не выходя при этом за пределы избранной научной дисциплины.
В задачи семиотики, с моей точки зрения, входит обобщение полученных другими науками знаковых результатов, их анализ семиотическими средствами и представление полученных выводов для использования в любой области знания. Семиотика должна изучать продольный срез результатов познавательной и других видов деятельности, зафиксированных в виде знаков, то есть всю семиотическую реальность. Иначе говоря, семиотика представляется мне наукой вторичной, но не в том смысле, что она менее значима, а в том, что для своих разработок она использует результаты, полученные в других науках (и не только науках) в собственной семиотической интерпретации. Указанное различие между двумя видами реальностей является для нас кардинальным. Нам следует прочно усвоить, что семиотическая реальность вопреки тому, что она возникла в результате изучения объективной реальности, имеет свои собственные законы развития.
По-моему, основной дисбаланс между онтологической и семиотической реальностями возникает из-за того, что в них по-разному сочетается непрерывное с составляющими его дискретными частями. Сам принцип сочетаемости этих двух начал я отношу к основам существования любой материи, но отделение одного от другого в двух указанных ипостасях реальностей представляется мне зависящим от их противоположной направленности. В объективной реальности мы чаще всего встречаемся с уже существующим цельным феноменом, который нам предстоит проанализировать, выявить его характеристики и отдельные дискретно расположенные части. Мы можем ошибиться в своем анализе, но в принципе такие дискретные составляющие изучаемого явления или события выделяются довольно легко. В семиотической же реальности мы оперируем знаками, которые всегда дискретны, и идем прямо противоположным путем, составляя из дискретных знаков нечто цельное. Здесь анализ заменяется синтезом, причем, мы иногда синтезируем наугад и довольно часто не достигаем нужного результата.
Манипуляции со знаками, как и любые другие мыслительные операции, почти ничем не ограничены – наша мысль свободна в своих проявлениях, – и мы вынуждены проверять свои выводы в онтологической практике. Такая проверка зачастую очень трудна и может быть надолго отсрочена. В этих случаях наши выводы, полученные в ходе знаковых манипуляций, временно остаются как бы подвешенными в воздухе, что болезненно сказывается на еще неподтвержденных результатах.
Кроме сказанного, следует отметить и то обстоятельство, что наше мышление склонно забегать вперед и соблазняться привлекательным конечным итогом. Тогда мы забываем о промежуточных стадиях процесса и сразу обращаемся к его концу. Стоит вспомнить о событиях прошлого века, когда миллионы людей немедленно и безотлагательно бросились строить светлое будущее, не заботясь о средствах и возможностях его построения. Понадобилось почти столетие, чтобы люди поняли тщету своих неоправданных ожиданий.
В двух реальностях, хотя бы и одного содержания, не совпадает не только изучаемая материя (например, какая-то территория и ее картографическое представление), но и способы связей элементов, лишь гносеологически зависимые друг от друга и выведенные по правилам семиотики, которые не напрямую вытекают из их реального содержания (о последнем мы зачастую лишь догадываемся). Продолжая пример с географией, мы можем сказать, что представление круглого земного шара на плоской поверхности карт один к одному невозможно. Соответствия одного с другим мы добиваемся с помощью математических моделей и нашего психологического приспособления к ним. Даже и в этих случаях мы получаем лишь приблизительную картину, которая, однако, оказывается удовлетворительной для нас с точки зрения восприятия наших органов чувств.
Дело в том, что они (органы чувств) активно приспосабливаются к приблизительной картине объективной действительности, делая ее в нашем мозгу как бы «законченной и единой». Так, доказано, что глаза ребенка поначалу показывают перевернутую картину окружающего мира, но очень скоро приспосабливаются к тому, чтобы увидеть «настоящую» картину и наше «реальное» в ней положение. Так же нами воспринимается и «непрерывное» движение объектов на экране, если оно воспроизводится со скоростью 24 в секунду дискретно расположенных на ленте кадров.
Несоответствие объектов рассмотрения и направления нашего анализа, о чем я писал выше, приводит в ряде случаев к невозможности их совмещения в двух параллельных плоскостях – объективного мира и его семиотического отражения. Мы различными способами пытаемся нивелировать эту диспропорцию, но не всегда удачно. Впрочем, после многочисленных усилий ученые обычно находят выход из положения. Так, в начале ХХ столетия физики потерпели фиаско, пытаясь выразить в математических формулах ньютоновской механики движение субатомных частиц. Но благодаря открытию квантовой механики и принципа дополнительности, эта задача была вскоре решена.
Проблему совмещения онтологической и семиотической реальностей я считаю одной из самых важных в теории познания и посвящаю ей ниже специальную главу (см. главу 10).
Наш подход к вопросу о неполной совместимости онтологической и отражающей ее семиотической реальности позволяет разрешить загадки некоторых философских парадоксов, которые издавна мучили человечество и наиболее показательно были представлены в апориях Зенона. Напомню хорошо известную апорию об Ахиллесе и черепахе. Они соревнуются в беге. Ахиллес дает черепахе фору и начинает ее догонять. По истечении какого-то времени он покрывает половину разделяющего их расстояния, но и черепаха проходит некоторый участок пути. Затем Ахиллес еще раз оставляет за собой половину дистанции, а черепаха снова удаляется от него на энный промежуток, и так может длиться до бесконечности… Но только в математике, постулирующей бесконечную делимость пространства и времени. В жизни мы наблюдаем противоположное: Ахиллесы непременно догоняют и перегоняют черепах.
Почему “две такие разницы”? Потому что математические системы исчислений работают по своим алгоритмам, а реальные события – по своим. И их постоянно приходится подгонять друг к другу. Однако спешу успокоить читателей – всегда обнаруживаются алгоритмы, которые устанавливают максимальное соответствие двух подходов – надо только подобрать правильный путь решения. Вот что пишет о философских парадоксах Вилли Креймер: «Давние и новые парадоксы Зенона, Рассела, Бергсона, кажущиеся неприступными с точки зрения логического позитивизма, лишаются смысла, если анализировать их методом разделения реальностей. Рассмотрим для примера парадокс Б. Рассела, который он сформулировал в статье “Почему я не христианин” в виде вопроса: “Может ли Бог создать камень, который не сможет поднять?”. Здесь использованы понятия из онтологической реальности: мочь, создать, камень, поднять и понятие Бога, которому теологически приписывается свойство всемогущества. Оно отсутствует в онтологии, что позволяет отнести его только к семиотической реальности. Соединение понятий из двух реальностей в вопросе делает ответ невозможным. Из невозможности ответа логически следует недействительность вопроса»[22]
О проекте
О подписке