Цитаты из книги «Ты изменил мою жизнь»

Я боюсь этой мании, которой подвержены французы: они, ссылаясь на разницу культур, отсутствие образования и тяжелое детство, пытаются все анализировать и прощают даже то, что простить нельзя. У меня не было тяжелого детства, наоборот – я рос, как лев в саванне. Я был королем. Самым сильным, самым умным, самым лучшим. Если я позволял газели пить из ручья, то только потому, что не был голоден; но если я хотел есть, то набрасывался на нее. Когда я был ребенком, меня редко упрекали в том, что я жесток, – ведь львенка не попрекают его охотничьими инстинктами. Разве это можно назвать тяжелым детством? Это было просто детство, но никто вокруг не думал о том, что ребенку придется вырасти. Я не отдавал себе в этом отчет, и мои родители тоже. Винить некого.

– Не беспокойся, Абдель, у меня есть кое-какие сбережения. – Кое-какие сбережения? А, да… Как вы это называете? Мошонка?.. – Мошна, Абдель. Обожаю учить новые слова.

рассказывая о своей жизни, я осознал одну вещь: рядом с Месье Поццо – именно так, с заглавных «М» и «П», а также одна сплошная голова, надежда и вкус к жизни, пропущенные через сердце, – я в конце концов вырос. Кажется, я и сам стал лиричным, как музыка или абстрактное искусство… Он позволил мне катить свою коляску так, словно подставил костыль, на который я смог опереться. И я все еще им пользуюсь.

Но кто я такой, чтобы говорить о страдании, скромности, инвалидности? Мне просто повезло чуть больше, чем множеству слепых, которые не прозрели, пока не посмотрели «Неприкасаемых».

Несмотря на просьбы Филиппа Поццо ди Борго, я всегда был с ним на «вы» и называл его «месье». Не знаю почему, но я не мог называть его по имени. Впрочем, так продолжается и до сих пор. Однако в заглавии этой книги слово «ты» выглядит естественно – как крик души.

Я катаю всех подряд, словно в ярмарочный день на карусели. Отец замирает в салоне, мать отказывается садиться в машину: – Это не для таких людей, как мы! Я говорю ей, что не знаю, что это – «такие люди, как мы». И не понимаю, почему «это» не для меня, Абделя Ямина Селлу. Она смеется: – Абдель, но ты не такой, как мы!

– Сожалею, но это все, что осталось от машины. – Я протянул месье Поццо ключи. – Ты сам в порядке? Он просто ангел.

Он охотится за комодами на распродажах, аукционах Друо или где-нибудь еще – и если плохо себя чувствует, то отправляет меня вместо себя. Обычно потом он об этом жалеет: я всегда покупаю то, что он хочет, но частенько переплачиваю. Он вздыхает и упрекает себя за излишнюю доверчивость. А я валяю дурака: – Но, месье Поццо, мы не могли его упустить! Он мне так понравился! – Абдель, хочешь, мы поставим его в твоей комнате? – О, ни в коем случае!.. Он очень милый, но я не могу себе этого позволить. Как же вы будете без него?!

На холсте пересекаются разноцветные полоски. Здесь, там, повсюду треугольники, самые разнообразные формы, каракули… Я пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь – сюжет, животное, человека, дом, планету… Кручу головой туда-сюда, наклоняюсь вперед, выглядываю между собственных коленей. Но ни хрена не вижу.

Посреди стенда на полу лежит толстый ковер, занимающий один квадратный метр. Ух ты, красный коврик! Зачем он здесь? А! Тут сбоку маленький ярлычок: по ковру нельзя ходить, но его можно гладить рукой. И получается произведение искусства – до тех пор, пока другая рука не изменит получившееся или не сотрет. Вот же ж надувалово.