– Идём в пустынные чужие места. Поэтому и понадобились такие, как мы. Что-нибудь починить, что-то изготовить. Для этого простой воин или вот эти проводники не сгодятся, – уверенно и деловито произнёс не проронивший пока ни слова Комата.

– М-да. Вот только зачем мы туда идём? Непонятно. Войск мало. Таким числом выступить в поход, да ещё за пределы страны, немыслимо, – искренне поражался Форкис, выражая общее мнение.

Вновь воцарилась тишина. Мерно потрескивал костёр, тускло освещая людей.

– Ладно. Давайте-ка отдыхать, – повернувшись на бок, спиной к огню, завершил беседу Форкис.

Вскоре все уже спали.

* * *

Ещё издали среди непрерывной линии прибрежных скал командующий Гурис увидел широкую расщелину, переходящую у самой воды в ровную, словно огромная столешница, пристань. Приблизившись к ней, передовые корабли дружно пристали бортами к её невысокому каменному поребрику.

Перекинули сходни, и все по команде стали выгружаться.

Чуть в отдалении, на дороге, рассекавшей гряду и спускавшейся сюда, к морю, находились несколько колесниц и целая сотня персидских всадников, тут же умчавшихся вверх.

Встречающий Гуриса военачальник, прибывший из города Коптоса, осведомившись о его здоровье и благополучии проделанного пути, сообщил о том, что два дня назад командующий речным флотом Шурдия уже отбыл дальше, к городу Уасету, названному когда-то Фивами.

Из-за возвышенности к пристани, громко цокая копытами, уже спускался табун, сдерживаемый конными воинами. Приступили к снаряжению лошадей. Началась и погрузка вьюков.

Преодолев на колеснице невысокий подъём, Гурис увидел небольшую крепость, основное предназначение которой заключалось в охранении этой пристани и дороги, ведущей от неё в Коптос. Расположившись возле неё лагерем, войска встали до утра на отдых.

Лишь в этом месте Нил, изгибаясь в своём течении, был наиболее близок к морскому побережью. Дальше по морю пристаней не было.

На рассвете следующего дня две сотни конных персов, сотня пеших египетских воинов и приданные к войскам мастеровые люди и проводники, ведя за собой навьюченных лошадей, возглавляемые Гурисом, двинулись на юг, по направлению к городу Напата, бывшей столице страны Куш, где и должна была состояться встреча с отрядами Шурдии.

* * *

На третий день пути дошли до местности, где в обе стороны от Нила, по его берегам, располагался древний город Уасет. Когда-то очень давно, ещё шестнадцать веков назад, при фараонах XI династии в течение непродолжительного срока он был столицей Египта. Его особый расцвет начался пятью столетиями позже тех давних лет.

На западном побережье реки находилась главная его часть, где прежде пребывали властители Египта. Там в окружении скальных массивов раскинулся огромный «город мёртвых», названный некогда некрополем. Почти у самой границы, отделяющей зелень сузившейся речной долины от безжизненных песков, был виден гигантский поминальный комплекс фараона Аменхотепа III, чьи колоссальные статуи внушали всему живому трепет и безраздельное поклонение. На незначительном расстоянии от него возвышались другие знаменитые царские заупокойные храмы, посвящённые памяти Рамсеса II Великого, Рамсеса III, Сети I, и особый террасный храм царицы Хатшепсун.

Невдалеке от этих величественных строений, посреди неприступных, обожжённых светилом скал, когда-то также проживали рабочие, высекавшие гробницы фараонов и знати, а чуть в стороне от них обитали крестьяне, бальзамировщики и храмовые писцы.

На восточном берегу реки находился «город живых». Соседствуя с роскошными дворцами богатых вельмож, благоухающими, великолепными садами из разросшихся тамариксов, сикомор и финиковых пальм, сверкающими гладью прекрасных искусственных озёр, располагались два грандиозных по своей архитектуре древних храма. Среди их строений, вонзаясь в самую синеву неба, искрились золочёные иглы обелисков, высочайших, сужающихся кверху изящных четырёхгранных столбов, увенчанных небольшими плоскими пирамидами. Тут же в солнечных лучах сверкали и вершины расписных пилонов, храмовых башен, выстроенных в виде усечённых пирамид, размещённых по обе стороны порталов, входов в эти святилища. Всюду, молчаливо взирая на человека, величаво громоздились статуи царей. Храмы соединялись длинной аллеей огромных каменных изваяний, загадочных существ, полулюдей, полуживотных, именуемых сфинксами.

Не высаживаясь на пристанях, лишь заменив рабов, корабли двинулись дальше, приближаясь к большому острову Элефантина, за которым также в трёх днях плавания находился город Сиена, последний оплот персидской державы на территории египетской сатрапии.

* * *

Дантал, несмотря на невероятную усталость, всё сильнее одолевавшую его и исходившую не столько от ограниченности в движениях, сколько от постоянной качки, которую он тяжело переносил, не переставал восторгаться и удивляться всему, что появлялось перед ним. Со свойственной его возрасту любознательностью всё, что доводилось ему видеть и слышать о доселе незнакомых ему местах, он впитывал в свою свежую, ничем пока не обременённую память. Обученный с ранних лет многим языкам, он очень хорошо понимал и персидский, коим когда-то в совершенстве владел его отец, и теперь старался внимательнее прислушиваться к разговорам воинов, дабы хоть что-то узнать о дальнейшем продвижении. В крепости, где он родился и где прошли его юные годы, обитали люди из разных стран, в частых беседах с которыми он и усваивал их говор, тогда ещё не задумываясь над важностью подобных знаний. Форкис однажды раз и навсегда запретил ему распространяться об этих своих способностях. Лишь один человек знал об этом. То был старец Диагор.

– О чём они переговариваются? – иногда шёпотом спрашивал Форкис, видя, что молчаливый десятник что-то сказал своим подчинённым.

– Так, ни о чём. Интересуется глубиной воды, – отвечал юноша, не сводя глаз с персов.

– Ты слушай, слушай. Всё нужное нам запоминай, – наказывал старший брат, стараясь прикрывать ладонью рот, будто зевая.

Однажды Дантал, осторожно ткнув его локтем, прошептал в самое ухо:

– Скоро будет какой-то остров. На нём предстоит отдых до утра, а через два-три дня пути дойдём до Сиены.

Юноша замолчал. Форкис разлепил один глаз и уставился им в сторону десятника. Тот долго вглядывался в идущие впереди корабли, после чего вновь, не оборачиваясь, стал что-то говорить стоящему рядом воину, указывая на них рукой.

– Река в этом месте расширяется, обходя тот остров. Опасаются мели, – пояснил Дантал.

К полудню благополучно добрались до острова. Все высадились на берег для отдыха. Посреди каменистой прибрежной полосы суши, окаймляющей плоскую, как стол, сочную от трав равнину, словно скала, упавшая сюда с неба, стояла мощная крепость, больше похожая своими угловыми башнями на огромное животное, опрокинутое навзничь и задравшее вверх толстые ноги. Её крепкие высокие стены, так же как и башни, поверху обрамлялись зубчатыми надстройками. Вокруг неё находились обычные поселения.

– О чём они говорят? – как всегда тайком спросил Форкис, поднеся к губам посудину с водой и метнув взгляд на находящихся рядом, у соседнего костра персов.

– Что-то об иудеях. Не очень понял. Вроде бы здесь только они обитают и несут службу в крепости, – потянувшись к нему, принимая чашу, ответил Дантал.

– Как так? – удивился тот.

Юноша молчал. Приступили к еде. Вскоре вернулся десятник и присел к своим людям.

Опустилась долгожданная ночь, как обычно, принеся с собой на землю спасительную прохладу. Теперь, в наступившей тишине, лишь изредка нарушаемой треском огня, можно было довольно отчётливо услышать сказанное каждым из персидских воинов. Они также прилегли на расстеленные вокруг костра плащи, продолжая вести негромкие разговоры.

Форкис и Дантал лежали головой друг к другу. Так было удобнее перешёптываться.

– Иудеи – неплохие преданные воины. Только их и разрешено брать на службу в крепость, – юноша переводил слова десятника. – Командование же всё состоит из персов.

– Вот оно как? Выходит, и тут они не берут местных уроженцев, – делясь догадкой, произнёс Форкис.

– Завтра двинемся дальше. В Сиене все корабли останутся, – продолжал Дантал, внимательно прислушиваясь к каждому слову. – Оттуда пойдём по суше до какого-то города. Не разобрал его названия. Не успел. Возле него к нам должен присоединиться ещё один отряд.

– Как далеко идти? Ничего не говорят?

– Пока нет.

Персы ненадолго замолчали, затем кто-то из них что-то спросил.

– Десятник сказал, что на границе пропало много людей. Поиски ничего так и не дали. Они исчезли бесследно, – Дантал слегка приподнялся на локте, стараясь ещё лучше расслышать соседей, понимая, что именно сейчас велась беседа о самом главном.

– Ну, чего там дальше? – нетерпеливо шепнул Форкис.

– Десятник недоволен, что мало войск, – спокойно продолжал юноша. – Он опасается предстоящей дороги, но рад, что командует ими сам Шурдия. Не доверяет проводникам. Велел зорко присматривать за ними. Говорит, что там, куда идём, полно разного хищного зверья и множество ядовитых змей. Особенно страшится ужасных крокодилов. Удивляется тому, что египтяне им преклоняются.

Кто-то из воинов отошёл по нужде. В его сторону десятник бросил шутку, намекая на то, чтобы крокодил не схватил его за главную штуку. Послышался громкий хохот. Дантал перевёл последние слова, видимо, не вдумываясь в их смысл, и лишь мгновением позже, взглянув на улыбающегося брата, смутился.

– Всё, укладываются спать, – прошептал он, откинувшись на спину.

– Что ж, хоть что-то прояснилось, – задумчиво произнёс Форкис.

Всех подняли очень рано, по темноте. Погрузились на корабли.

* * *

Гурис вёл войска по каменистой пустынной местности. Солнце припекало нещадно. Бескрайнее плоскогорье слилось своими светло-коричневыми тонами с таким же белёсым небосводом, превратив всё обозримое пространство в сплошную мутную, бездонную пелену, поглотившую линию горизонта. Казалось, время здесь остановилось навечно, замерло, растворившись в дрожащем мареве. Изредка попадались небольшие пересохшие реки, проложившие свои русла в глубоких узких расщелинах твёрдого песчаника.

Ближе к полудню останавливались на отдых, натягивали навесы, под спасительные тени которых, заведя лошадей, забирались и люди. Всё вооружение было навьючено на животных.

Через два дня пути командующий, видя, как изнывают от жары его воины, разрешил им снять лёгкие кожаные панцири, сам же остался один в одеянии. Теперь они лишь цветом кожи отличались от египетских воинов, облачённых в светлые набедренные повязки и сандалии. Головы у всех были покрыты белыми тканями, ниспадавшими на плечи, концами которых при порывах пыльного ветра можно было закрывать лица.

На пятый день пути изрядно загоревшие персы окончательно утратили последнее внешнее отличие от египтян, став такими же бронзовыми.

Ели нехотя, но обязательно. К тёплой воде прикладывались всё реже и реже, постепенно привыкая довольствоваться несколькими глотками за день. Влага не держалась подолгу в телах, тут же выступая обильным потом и поначалу сильно ослабляя людей.

Опытные нубийцы-проводники, в чьих услугах Гурис пока не нуждался, стали сами, по своей воле, приносить пользу всем, с лёгкостью определяя места в нечастых впадинах, где, слегка копнув, находили прохладные источники.

Отдыхали почти до самого заката. Шли ночами, ориентируясь по звёздам.

Дозорные отряды рассылались по всем сторонам на протяжении всего пути. Ни одного следа, свидетельствовавшего о пребывании человека, не было обнаружено и на пятнадцатый день.

* * *

К городу Сиена, расположенному на восточном берегу Нила, почти у самого порога, первого на всём нижнем течении реки, подошли к сроку, высказанному десятником.

Начальник крепостного гарнизона находился в ожидании на пристани, куда уже были пригнаны лошади и доставлена провизия.

Наутро после ночного отдыха командующий Шурдия построил свои войска. Две сотни персов, придерживая накоротке осёдланных лошадей, в полном вооружении выстроились в ровную линию. На её левом фланге, разбившись на два отряда, выставив перед собой щиты в половину человеческого роста, ощетинившись копьями, находились пешие египетские воины. Грозный вид персов, облачённых в кожаные панцири, со шлемами на головах, прикрытых круглыми плетёными щитами, разительно отличался от облика легковесных полуголых египтян, но внешнее несходство, свидетельствующее как бы не в пользу последних, на самом деле было весьма обманчивым, особенно для тех людей, кто был далёк от воинского ремесла и по этой причине не мог знать ничего о боевых качествах как тех, так и других. Если первые, завоевав почти полмира, обладая духом истинных каров – персидских народов-войск, – не знали горького вкуса поражений и вели себя повсюду как хозяева, то вторые выделялись удивительной выносливостью, очень важной и необходимой в условиях длительных изнуряющих походов.

Шурдия, восседая на своём тонконогом скакуне, в сопровождении троих сотников проследовал перед строем, внимательно осматривая каждого воина. Приблизившись к стоящим в самом конце мастеровым и проводникам, он остановился. Окинув цепким взглядом их группу численностью в сорок человек, он на мгновение задумался, затем густым низким голосом на египетском языке спросил:

– Все владеют оружием?

Находящийся рядом сотник, придерживая резвого жеребца, что-то тихо ответил ему на персидском языке. Тот кивнул, развернулся и направился обратно.

Когда строй был распущен, Форкис сразу поинтересовался у Дантала по поводу сказанного сотником.

– Оружейники в силу своего ремесла умеют всё. А из нубийцев отобраны прирождённые воины, – перевёл юноша.

– Всё-таки и он считает недостаточным такое количество войск, – сделал вывод Форкис.

Почти на сотню лошадей были погружены как имеющиеся вьюки, так и доставленные из крепости. Помимо египетской пехоты и десяти нубийских проводников, все были конными. В полдень отряды выдвинулись в путь.

* * *

Двадцать второй день ничем не отличался от предыдущих. Однообразие окружающей природы утомляло сильнее, нежели царившая жара.

Многоопытный Гурис понимал состояние тех, кто уже изредка проявлял раздражительность либо упадок в настроении, но подобное поведение людей было знакомо ему. Он всегда помнил о том, что именно такие трудности закаляют мужские характеры, закладывая в них стойкость на всю будущую жизнь, учат принимать нужные решения, преодолевать боль и отчаяние. При виде кружащих в небе грифов он удивлялся их появлению, так как они были падальщиками, а здесь по всей дикой округе не было ни одного живого существа, готового своей смертью насытить этих огромных птиц. Но, вопреки всему, они существовали и, видимо, чем-то питались.

Полностью покрытые белёсой пылью возвращались дозорные отряды. По взглядам молчаливых воинов он догадывался, что впереди всё по-прежнему неизменно и пустынно. На смену им удалялись другие. Он знал, что где-то далеко на западе нёс свои воды Нил, а на востоке плескались морские волны, но от этого ему не становилось легче.

Иногда Гурис думал о Шурдии и о его отрядах, пытаясь иметь хотя бы приблизительное представление о месте их нахождения, но в голову ему, кроме смутного предположения, ничего путного не приходило. Этот поход вообще был для него совершенно иным по сравнению с теми, что довелось ему пережить за свою жизнь. Впервые он вёл пусть и небольшое, но войско, не на войну и даже не на усмирение бунтарей. То, что на южных границах державы бесследно пропало множество простых людей, было, конечно же, странным явлением, но неясность цели, поставленной перед ним и перед его давним боевым другом Шурдией, порождала много вопросов, на которые он не находил ответов, разумно полагаясь на их разрешение в скором будущем. Одно было понятно и важно: ему, как и Шурдии, следовало исполнить веление царя несмотря ни на что.

По его подсчётам до Напаты оставалось пройти ещё столько же дней. Он уже чувствовал всем нутром, что продвигался по чужбине, по земле таинственной страны Куш.

Ночью повернули на запад. Теперь надлежало быть настороже, о чём незамедлительно были даны указания сотникам.

* * *

Три дня продвигались по побережью реки, обходя небольшие заводи, кишащие крокодилами. Впереди её поток в широком изгибе отдалился вправо, оставляя людям тишину и необъятный простор своей долины.

С каждым днём всё больше редела хрустящая под ногами и копытами бурая трава, и очень скоро она исчезла вовсе, уступив место такому же по цвету песчанику. Речная прохлада давно сменилась душным жарким воздухом.

Шли ночи напролёт, прихватывая время почти до полудня, после чего до самого вечера отдыхали от зноя в тени навесов. Сторожевые тройки, постоянно сменяясь, отправлялись во все стороны, надёжно охраняя отряд.

Командующий Шурдия подолгу размышлял над сказанным начальником сиенской крепости Расалием. Тот сообщил ему все сведения, связанные с исчезновением людей, но из его слов ничего понятным не становилось. Всё было довольно запутанно и разрозненно. Происходящее здесь никак не могло составить собой единую картину. Вернее, её вообще как таковой не было. Обитавшие в небольших селениях крестьяне, по заведённому издревле обычаю, каждый год, собрав весь урожай, совместно с охотниками уходили со скотом на пастбища, но всегда возвращались обратно. Теперь же, с недавних пор, не вернулось больше двух с половиной тысяч человек. Причём они исчезали с семьями, и ни один из них не был найден. Более того, из небольших египетских отрядов, направленных дважды в поисках селян, вернулось только четверо воинов, из невнятных рассказов которых следовало, что им удалось обнаружить лишь разбрёдшийся скот, да и то далеко в юго-восточной стороне, в чужих землях. Сами же они были явно в неразумном состоянии, страшились своих слов и вскоре, так и не сумев оправиться, скончались. Что произошло с остальными, было неизвестно. Третий посланный отряд, на этот раз состоящий из персидских воинов, пройдя довольно большое расстояние в том же направлении, действительно нашёл домашнюю живность, но ни селян, ни воинов там не увидел. Не было найдено никаких человеческих останков. Следов каких-либо сражений либо присутствия диких кочевников также установлено не было.

Выслушав в очередной раз захваченного с собой персидского воина, что также принимал участие в тех поисках, Шурдия пребывал в раздумьях, сопоставляя пройденный путь с местом последнего нахождения и исчезновения людей, и, понимая, что уже не следует идти к Напате, почему-то уверенно указанной сатрапом, принял окончательное решение: на девятый день отряд повернул на восток. Пройдя одну ночь, он встал лагерем. Вероятнее всего, как полагал Шурдия, здесь должен был двигаться Гурис, и они наверняка повстречаются несколько раньше намеченного срока.

* * *

Ранним утром, едва забрезжил рассвет, когда отряды уже наполовину выбрались из очередного широкого пересохшего речного русла и начали спускаться по покатому склону с нагорья, поднимая пыль до самих небес, к командующему Гурису подлетел направленный вперёд десятник. Он сообщил, что прямо по ходу следования, вдали, виднеются костры. Тут же один из сотников с полусотней персов двинулся туда.

* * *

Шурдия не спал. Приближающийся конский топот поднял его на ноги. Вскоре в шатёр вошёл сотник и доложил, что с северо-востока продвигаются войска, замеченные сторожевым отрядом. Лагерь мгновенно ожил. Навстречу был выслан усиленный дозор. Ровные ряды конных и пеших воинов приветственно выстроились в полной боевой готовности, образовав живой коридор перед шатром.

С первыми лучами солнца Гурис вступил в стан Шурдии.