Убийство

Бегство Владимира и Евдокии Петровых стало исходной точкой в процессе создания романа «Из России с любовью». Громкое событие случилось в апреле 1954 года, когда Флеминг еще работал над своим третьим романом об агенте 007 – «Лунный гонщик». Подобно большинству журналистов Ян обратил внимание на фото Евдокии, которую в одной туфле тащат в самолет «два русских медведя». Для своей колонки в «Санди таймс» он написал статью об «ангелах смерти», которых МГБ под руководством Лаврентия Берии рассылает по всему миру с приказами об уничтожении предателей. Но это была не банальная трепотня: специалисты могли заметить, что ее написал человек, владеющий самой актуальной информацией. Например, Флеминг упоминал некую мадам Рыбкину, полковника русской спецслужбы, которую назвал «самой могущественной шпионкой в мире». Мы скорее знаем «мадам Рыбкину» как писательницу Зою Воскресенскую, автора книг, выходивших в Советском Союзе миллионными тиражами. И действительно, Зоя Воскресенская-Рыбкина была одним из самых активных советских агентов до и во время Великой Отечественной войны. Западные спецслужбы шокировал другой факт, а именно, что в 1953 году она стала главой спецчасти в Воркутлаге – одном из филиалов печально известного ГУЛАГа. Сегодня известно, что эту должность мадам Рыбкиной предложили в ответ на просьбу не увольнять ее после смерти мужа и позволить «доработать два года до пенсии на любой должности». Из этого примера мы видим, что хотя западные спецслужбы и обладали последней информацией, но не всегда могли дать ей правильную оценку. Позднее «мадам Рыбкина» стала прототипом Розы Клебб – единственной женщины, одолевшей английского супершпиона Джеймса Бонда. А еще Флеминг, очевидно, желал привлечь внимание Петрова, который во время войны работал бок о бок с «самой могущественной шпионкой в мире», действовавшей под прикрытием дипломатического иммунитета в посольстве Швеции.

Но для склонного к детальному перфекционизму Флеминга общей информации было мало. Подняв старые связи, Ян добился встречи с Владимиром Петровым, рассчитывая получить громкий материал. Однако после встречи с человеком, который передал информацию о живых и здоровых «пропавших дипломатах» Дональде Маклине и Гае Берджессе, проживающих в Самаре, и первым сообщил западным спецслужбам о «третьем человеке» из МИ-6, Флеминг неожиданно сник и ограничился небольшой статьей о разговорчивом и веселом русском шпионе и его увлечении футболом.

Мы знаем Флеминга как талантливого журналиста, который любил включить в создаваемый роман порцию свежей информации о деятельности спецслужб, однако летом 1954 года после интервью с Петровым он начал писать самый «нешпионский» роман из всей серии о Джеймсе Бонде – «Бриллианты вечны», настолько далекий от мира шпионажа, что автору по просьбе редактора придется объяснять читателям, какое вообще отношение имеет глава внешней разведки М. к пропаже алмазов. А нам же остается гадать, о чем таком поведал бывший полковник МГБ английскому журналисту, обладавшему богатым опытом работы на секретные службы.

Ян Флеминг

Выскажу предположение, что подсказка находится у нас под носом – в романе «Из России с любовью». Полную версию интервью, запрещенную к публикации, и невероятные разоблачения, потрясшие английскую разведку после «откровений» Петрова, Флеминг изложил в «метафорической истории» о том, как сотрудники советской разведки одолели лучшего английского шпиона. Только вот на обдумывание сюжета, который мог бы устроить «друзей из спецслужб», у Флеминга ушел год с лишним. Ведь решение о написании пятого романа, самого невероятного в серии о Джеймсе Бонде, было принято во второй половине лета 1956 года, когда Флеминг вплотную приступил к сбору материалов. Самого невероятного (смело это повторю), поскольку большая его часть посвящена не английской разведке и подвигам агента 007, а противникам: разведке Советского Союза и одному из ее самых легендарных подразделений – СМЕРШу. Как только идея созрела, в начале сентября Ян Флеминг вылетел в Стамбул, где должна была проходить 23-я Международная конференция Интерпола, посвященная вопросам европейской безопасности.

Высшие полицейские чины хотели поднять престиж Интерпола и в доказательство масштабного расширения влияния единой европейской полиции решили провести очередную конференцию в Стамбуле, на самом краю цивилизованного мира. Ян получил приглашение от своего старого знакомого сэра Рональда Хоу, помощника комиссара Скотленд-Ярда.

С английским лордом Ян познакомился в последний день 1953 года, после того как обнаружил, что ни один из экземпляров имеющегося у него дома огнестрельного оружия не имел необходимой лицензии. Большая часть арсенала Флеминга представляла собой экспонаты, подарки друзей, напоминавшие ему о былых временах. Например, пистолет системы «Кольт» с 12 патронами и гравировкой «Для спецслужб», сделанный оружейниками из Голландии, был подарен ему полковником Донованом «за некоторые услуги, оказанные Управлению стратегических исследований во время войны». Браунинг, врученный адмиралом Джоном Годфри, Флеминг неизменно носил в кобуре, пока служил в военно-морской разведке. О необходимости иметь разрешение он узнал в авиакомпании, когда, покупая билет, сообщил, что собирается взять с собой на Ямайку старую винтовку.

Сэр Рональд был редким и счастливым исключением в среде высокомерных и чванливых английских аристократов. Он внимательно выслушал Яна и без лишних вопросов дал распоряжение об оформлении положенных разрешений. Спустя год, когда в новогодние каникулы 1955 года в газетах было напечатано объявление о том, что сэр Рональд удостоен рыцарского звания, Флеминг отправил ему поздравительную открытку: «Я надеюсь, что Интерпол гордится вами!». На оказанную когда-то услугу начинающий писатель решил ответить скромным подарком: в новом романе о Джеймсе Бонде он в деталях описал свою первую памятную встречу с сэром Рональдом, который появляется в роли суперинтенданта Ронни Вэлланса:

Почти пять минут понадобилось Бонду, чтобы стряхнуть с себя уныние и понять, что равнодушный к межведомственной вражде Ронни Вэлланс действительно рад его приходу и заинтересован лишь в одном – сохранить «Мунрейкер» и уберечь лучшего из своих сотрудников от возможных неприятностей.

Вэлланс был прирожденный дипломат. <…> Говорил искренне и профессионально. Ни словом не обмолвившись о деле, он завоевал дружбу и полное расположение Бонда.

…Бонд подумал, что своим умением ладить с людьми Вэлланс был, по-видимому, обязан двадцатилетнему опыту бесконфликтного сотрудничества с МИ-5, а также с униформированным персоналом и общению с полуграмотными политиками и вечно обиженными иностранными дипломатами.

Когда после четвертьчасового напряженного разговора они расстались, каждый знал, что обрел союзника. <…> Также он оценил профессионализм Бонда и отсутствие у него каких бы то ни было ведомственных амбиций по отношению к Специальному управлению. Что же касается Бонда, то он был восхищен тем, что узнал об агенте Вэллансе, и больше не чувствовал себя одиноким, ибо за ним стоял Вэлланс и все его управление.

Покидая Скотленд-Ярд, Бонд твердо знал, что не отступил от первейшего принципа Клаузевица – он обеспечил себе тылы.

(«Лунный гонщик»)

В августе 1956 года писатель с радостью принял предложение старого знакомого посетить Стамбул в надежде, что столица Турции поможет в решении нескольких задач. Прежде всего он планировал найти экзотические пейзажи для следующего романа о приключениях агента 007, а также надеялся почерпнуть из докладов интересную информацию о международной преступности. Только вот конференция оказалась скукой смертной, доклады были сухими и малоинтересными. Когда же по окончании мероприятия полицейские чины предложили Флемингу написать книгу об Интерполе, он отказался.

А пока, собираясь в Стамбул, Флеминг взял с собой в дорогу самый известный шпионский роман своего времени – «Маску Димитриоса» Эрика Эмблера. Семь с половиной часов перелета с посадками на дозаправку тянулись бесконечно. Флеминг почти буквально воспроизведет описание своего перелета в романе «Из России с любовью».

Роман показался Флемингу скучным, Стамбул в описаниях Эмблера представал грязным и дряхлым. Тем не менее, как и в других произведениях о «Большой игре», было в нем нечто завораживающее, о чем Флеминг поведал устами своего героя – Бонд во время перелета в Стамбул тоже читает «Маску Димитриоса»: «…он протянул руку к лежащему под сиденьем плоскому атташе-кейсу, достал оттуда „Маску Димитриоса“ Эрика Эмблера…».

Флеминг быстро устал от чтения и закрыл книгу, когда самолет пролетал над Швейцарией. Он взглянул через иллюминатор на покатые склоны Альпийских гор, и на него нахлынули воспоминания, а в голове невольно стали складываться фразы будущего романа: «Бонд отложил в сторону книгу и принялся за еду. Внизу промелькнуло стальное зеркало Женевского озера и сосновые леса, поднимающиеся к заснеженным пикам Альп. Самолет пролетел совсем рядом с огромным клювом Монблана. Бонд посмотрел вниз – на серые, как слоновья шкура, языки ледников – и вдруг увидел себя, семнадцатилетнего юношу, на вершине скальной расщелины с веревкой, обвязанной вокруг пояса, страхующего двух своих товарищей из Женевского университета, которые поднимались к нему по отвесной скале». Когда-то Флеминг так же ходил покорять заснеженные склоны Альп с молодыми дипломатами из Лиги наций, а по пути расспрашивал их о деталях международных отношений и старательно учил русский язык.

Вместе с другими участниками конференции Ян остановился в отеле «Стамбул-Хилтон», названном в честь его владельца Конрада Хилтона, где сервис и отношение к постояльцам были на высоте. Яну достался отличный номер, который он немного приукрасил в своем воображении, превратив в номер для новобрачных: «Солнечный свет заливал ее [комнату] через широкие двойные окна, выходящие на балкон. Стены были покрашены в розовые и белые цвета. Мебель, хотя и несколько поцарапанная, сохраняла элегантность начала века. На полу лежали роскошные бухарские ковры. С потолка, украшенного изысканной лепниной, свисала хрустальная люстра. Справа стояла поистине огромная кровать, а стену за ней украшало большое зеркало в позолоченной раме. Бонда это позабавило. Комната для новобрачных! Не хватало только зеркала на потолке. Просторная ванная, примыкающая к спальне, была оборудована буквально всем, включая биде и душ. Бритвенные принадлежности Бонда были аккуратно разложены на полочке над умывальником». Здесь пройдет любовное свидание Бонда и Татьяны Романовой. Завалившись на диван и откупорив бутылку с бурбоном из мини-бара, Флеминг решительно открыл триллер Эмблера, но дочитать роман даже во время скучной конференции ему не удалось. Полной противоположностью нудного мероприятия стали события, происходившие на улицах города. Писатель стал свидетелем так называемого Стамбульского погрома.

В первый же день конференции – утром во вторник 6 сентября, пока делегаты получали ключи от своих номеров и перебрасывались шутками о наряженном по-восточному в цветистые и яркие тона зале для заседаний, в газетах появилось тревожное сообщение о погроме, устроенном греческими террористами в Салониках. Вечерние газеты с преувеличенным восточным пафосом трубили об ущербе, нанесенном греками родине Кемаля Ататюрка. А той же ночью «при мирном свете месяца размером в три четверти от полной луны» случился шабаш. Простые турки попытались изгнать со своей территории всех греков – нацию, осквернившую святыню отца современной Турции. В метафорическом описании Флеминга «простой житель Турции, обычно светящийся приветственной улыбкой, той ночью превратил Стамбул в руины».

Наутро вместо отчета о конференции Интерпола Флеминг отправил в «Санди таймс» эмоциональную статью «Великий бунт Стамбула», которую напечатали только 11 сентября, потратив несколько дней на согласование текста с Министерством иностранных дел.

Это было худшее восстание в истории современной Турции, – сообщает Флеминг читателям с оттенком гордости. – По обе стороны от Босфора в каждом шумном переулке и элегантном бульваре разразилась ненависть и пробежала по улицам, как лава. <…> Несколько раз в течение ночи любопытство вытаскивало меня из безопасного отеля «Хилтон» и тянуло в город, где на улицах выли монстры под своими развевающимися красными флагами с белой звездой и серпом луны. Из гневной толпы изредка раздавались крики, а затем – грохот разбитого стекла и, возможно, сдавленные крики. Автомобиль вышел из-под управления и врезался в кричащую толпу, а крики сменились воплями и жестами, указывающими на искалеченные тела на месте катастрофы. А над всем этим поднимались сирены машин скорой помощи и новеньких полицейских машин, привезенных из Америки.

При прочтении статьи, видно, как эмоции переполняют Флеминга, и он с легкостью выплескивает их на читателей. Воспоминания об этом «запахе опасности» Флеминг сберег для своего романа: «Это был не воображаемый, а настоящий запах – смесь пота и электричества».

В ту ночь к писателю вернулось чувство, которое почти стерлось за несколько мирных лет после войны. Растворилось в череде бесконечных рабочих будней, превращающихся в бесконечную рутину, в неизменных выходных и праздниках в кругу семьи. Именно в Стамбуле писатель снова ощутил то, чего ему так не хватало в размеренной семейной жизни. Подобно любимым писателям Эдгару По и Роберту Льюису Стивенсону, он писал о запахе смерти и шуме опасности, кровопролитии, хаосе и бойне. Под утро его «стошнило» от увиденного.

Турецкие власти не хотели осложнений с полицией сразу 52 стран, откуда прибыли делегаты, а потому отель охраняла не только «эскадрилья кавалеристов, выглядящих как жестокие средневековые всадники на грязных лошадях», но и американские танки «Шерман».

Когда встало солнце, вместе с ночной тьмой отступили и дикие инстинкты. Флеминг обнаружил, что в уютном номере «Хилтона» под защитой обученных американскими специалистами полицейских в «безликом прямоугольнике из бетона и стали» остался лишь расчетливый бизнесмен и тактичный английский джентльмен. Это преображение отчетливо видно в статье – эмоциональные рваные фразы сменяются цифрами: «Ночью был нанесен ущерб, оцениваемый в миллионы фунтов. Многие бизнесмены, включая несколько британцев, разорены, а консульство и уцелевшая часть британского сообщества сплачиваются в стремлении оказать им помощь».

Статью о конференции он написал, скорее повинуясь долгу службы, упомянув только об одном докладе про международную контрабанду золота и наркотиков. Доклады «Преступность и болезни» и «Взаимоотношения между полицией и банками» не вызвали у автора шпионских романов ничего, кроме зевоты. В письме из Стамбула, адресованном адмиралу Годфри, Флеминг, не таясь, описывает свои ощущения: «Преступник, задумавший злодеяние, испытывает презрение к подобным полицейским». И чуть дальше продолжает: «Проблема полицейских заключается в том, что они понятия не имеют, насколько интересная у них работа, и считают уголовные дела большим занудством».

А вечером вернулись адреналин и жажда опасности. Флеминга снова потянуло в опасный Стамбул. Опытный разведчик не рискнул отправиться на прогулку один и после расспросов нанял проводника – энергичного турка Назима Калкавана. Турок оказался не только великолепным проводником, но и весьма любопытным типом. Он получил образование в Оксфорде, а в Стамбуле ему принадлежала небольшая компания по перевозке через Босфор. Турецкий провожатый, подобно Флемингу, был гедонистом. Он обожал отличные сигареты, крепкие напитки, красивых женщин и другие радости жизни, а свою жизненную позицию формулировал кратко и удивительно просто: «Подобно моему отцу, я потребляю женщин в большом количестве. Но, в отличие от него, я пью и курю, а это мешает любви, как и моя работа. Из-за слишком большого умственного напряжения кровь приливает к голове, а не к тем частям тела, которым она больше всего нужна. Но я жаден до жизни и часто перехожу разумные границы. Когда-нибудь сердце у меня неожиданно остановится. В него вцепится Железный Краб, как это случилось с моим отцом. Но я не боюсь Железного Краба. На моем памятнике напишут: „ЭТОТ ЧЕЛОВЕК УМЕР, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ ЛЮБИЛ ЖИТЬ“».

В первый же день между мужчинами установилась крепкая дружба. Флемингу многое нравилось в этом человеке «с черными вьющимися волосами и кривым носом», с лицом «бродячего солдата удачи». Ему нравилось пожатие «теплой и сухой руки», неутомимая энергия и неисчерпаемый запас историй.