Предисловие

Составляя настоящие заметки о борьбе Усть-Медведицких казаков с красными, я задался целью описать лишь то, что я лично видел, в чем принимал непосредственное участие сначала как командир 3-го Донского казачьего Ермака Тимофеева полка, приведший полк с войны на Дон, затем как организатор и руководитель восстания в Усть-Медведицком округе и, наконец, как начальник конной дивизии и конной группы в разгоревшейся Гражданской войне. Записки мои составлены частью на Дону, частью в эмиграции. К сожалению, большая часть документов утеряна во время кочевой жизни на войне; по сохранившейся же совершенно случайно небольшой части документов удалось установить точные даты некоторых событий и обстоятельств, при которых они происходили.

Записки мои никоим образом не могут претендовать на исчерпывающее описание пережитых и виденных мною событий или эпохи, так как составлены они большей частью по памяти, после долгих лет эмиграции, и в них отмечены лишь краткие отрывки событий некоторых периодов.

Самой ценной частью записок является тетрадка: «Дневник военных действий Усть-Хоперского отряда»; составлена она в 1918 году, в начале восстания, по моему приказанию одним из чинов штаба отряда по оригинальным документам и составляет лишь часть дневника – одной случайно уцелевшей тетрадкой. Остальные очерки, как я уже упомянул, составлены мною частью в Крыму, частью в эмиграции, в Болгарии – в Анхиало и в Софии – в 1921–1925 годах.

События я старался записать возможно точнее, давая характеристику лицам и событиям так, как они мне казались, стараясь быть строго объективным и беспристрастным.

Все даты отмечены по старому стилю.

Ген.-м. Голубинцев

София, 1925 г.

Родимый край
^{Стихотворение в прозе}

Родимый край… Как ласка матери, как нежный зов над колыбелью, теплом и радостью трепещет в сердце волшебный звук знакомых слов.

Чуть тает тихий свет зари, звонит сверчок под лавкой в уголке, из серебра узор чеканит в окошке месяц молодой… Укропом пахнет с огорода… Родимый край…

Кресты родных могил, и над левадой дым кизячный и пятна белых куреней в зеленой раме рощ вербовых, гумно с буреющей соломой и журавель, застывший в думе – волнует сердце мне сильней всех дивных стран за дальними морями, где красота природы и искусство создали мир очарований.

Тебя люблю, Родимый край…

И тихих вод твоих осоку и серебро песчаных кос, плач чибиса в куге зеленой, песнь хороводов на заре, и в праздник шум станичного майдана, и старый милый Дон – не променяю ни за что…

Родимый край…

Напев протяжный песен старины, тоска и удаль, красота разлуки и грусть безбрежная – щемят мне сердце сладкой болью печали, невыразимо близкой и родной…

Молчание мудрое седых курганов и в небе клекот сизого орла, в жемчужном мареве видения зипунных рыцарей былых, поливших кровью молодецкой, усеявших казацкими костями простор зеленый и родной… не ты ли это, Родимый край?

Во дни безвременья, в годину смутную развала и падения духа, я, ненавидя и любя, слезами горькими оплакивал тебя, мой Край родной…

Но все же верил, все же ждал; за дедовский завет и за родной свой угол, за честь казачества взметет волну наш Дон Седой…

Вскипит, взволнуется и кликнет клич, клич чести и свободы…

И взволновался Тихий Дон… Клубится по дорогам пыль, ржут кони, блещут пики… Звучат родные песни, серебристый подголосок вдали, как нежная струна…

Звенит, и плачет, и зовет…

То Край родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог и угол…

Кипит волной, зовет на бой Родимый Дон… За честь отчизны, за казачье имя кипит, волнуется, шумит седой наш Дон – Родимый край.

Ф. Крюков

* * *

Феодор Димитриевич Крюков, донской писатель и Секретарь Войскового Круга. Во время восстания Усть-Медведицких казаков весною 1918 года Феодор Димитриевич находился в своей родной станице Глазуновской и принял участие в восстании, примкнув к отряду полковника Голубинцева. Был легко контужен в бою у станицы Арчадинской. Вдохновленный вспыхнувшим восстанием, написал в начале мая 1918 года вышеприведенное стихотворение в прозе. В первый раз оно было прочитано на собрании в Усть-Медведицком клубе, если не ошибаюсь, на Троицын день, одной из участниц собрания. Стихотворение было принято присутствующими с большим энтузиазмом и волнением. В нем как в зеркале отражена вся душа казака и его безграничная привязанность к Родному краю, к родной земле, насыщенной кровью, славой, доблестью, честью и любовью к свободе.

I. Русская Вандея

1. Осиное гнездо

Февраль 1918 года на исходе. Не стало на Дону атамана. Разгромлен и загажен Новочеркасск. Помутились головы у казаков – трудно стало старикам сдерживать буйную молодежь – «фронтовиков». Уже почти повсюду на Дону советы сменили атаманов, но свято блюдут Усть-Хоперцы старину, чтут старики порядки и обычаи дедовские: все еще атаман правит станицей, в домах портреты царские, казаки в погонах.

Недаром славится Усть-Хоперская станица по всему Тихому Дону, и орлы и коршуны вылетали из нее: и славный атаман генерал Каледин, и лихой казак Кузьма Крючков, и печальной памяти «красный атаман Дона», «президент Донской Советской республики», подхорунжий Подтелков.

Слывет станица в округе «контрреволюционной» и «белогвардейской», но пока еще не решаются красные власти круто расправиться: боятся трогать это «осиное гнездо».

Шлет из Усть-Медведицы окружной комиссар, бывший войсковой старшина Филипп Миронов, грозные приказы: упразднить атамана и избрать совет; грозит в случае неповиновения прислать карательный отряд. Мнутся старики, но делать нечего, предложили станичному атаману называться «председателем» – плюнул старик и отказался. Попробовали выбирать – нет охотников представлять советскую власть. Наконец, уговорили подхорунжего Атланова: «Если и ты откажешься, – мужика назначат». Довод основательный.

С выбором совета жизнь потекла как будто по-прежнему, только на майдан стали являться «иногородние»; зазвучали непривычные речи о равенстве, о раздаче казачьей земли мужикам, об уравнительно-трудовом землепользовании; стали читаться декреты и приказы всякого рода, ничего доброго не сулившие казакам, и т. п.

Долго крепились казаки, слушая наглые речи «хохлов», один из которых, сапожник Капустин, разошелся вовсю и, убеждая упрямых стариков, сказал: «У вас, старики, бороды длинные, да головы глупые!» Это переполнило чашу терпения – сорвался с места урядник Осин, ударом кулака сшиб нахала с трибуны, старики подхватили и, избив до полусмерти, выбросили из станичного правления.

Дня через три Осин и еще три казака были вызваны окружным комиссаром товарищем Мироновым в Усть-Медведицу на расправу. Заупрямились старики, не желая выдавать, и только угроза прислать карательный отряд и взять силою заставила отпустить Осина.

По прибытии в Окружной совет Осин был избит, предстал перед революционным трибуналом и, отсидев около двух недель в тюрьме, возвратился домой.

Декреты, вызывающее поведение иногородних, случай с Осиным создали настроение неудовольствия, обиды, боязни за будущее; это чувство росло, ширилось, вызывая острую ненависть к новым порядкам. Чувствовалось, что наступила пора использовать это настроение. Почва для работы была благоприятна. Нужна только искра.

* * *

Распустив по приказанию донского атамана Каледина по домам в бессрочный отпуск, с оружием, приведенный мною с Румынского фронта 3-й Донской казачий Ермака Тимофеева полк, я 15 февраля 1918 года из станицы Глазуновской переехал в станицу Усть-Хоперскую, где и поселился в уединенном доме. Редко показываясь, я внимательно следил за развивающимися событиями. Не вмешиваясь открыто в станичную жизнь, имея общение лишь с верными людьми, по большей части моими сослуживцами по 3-му полку, я с их помощью образовал небольшое ядро с целью поддерживать и развивать антибольшевистское настроение и направлять волю станицы к желаемой цели. На хуторах по указанию прапорщика Щелконогова и его отца К.Т. Щелконогова были намечены верные, твердые и убежденные люди, по большей части старики и выборные, которые изредка тайно приезжали ко мне по одиночке для доклада, обмена мыслями и получения инструкций. Здесь им объяснялись и толковались декреты и распоряжения красных властей, гибельные последствия этих декретов для казаков, необходимость и возможность сопротивления проведению их в жизнь, объяснялись события на Украине и значение их для Дона, положение на фронте, непрочность советской власти и т. п.

Получив более или менее полную информацию, они возвращались домой, делились со своими хуторянами полученными сведениями и разъяснениями, являясь вместе с тем и серьезными оппонентами заглядывавшим иногда на хутора с целью большевицкой пропаганды гастролерам из Усть-Медведицы.

Кроме того, связь с хуторами постоянно поддерживалась при помощи многочисленных моих сослуживцев по 3-му полку.

Работать в более широком масштабе можно было только при помощи и через съезды хуторских советов, невидимо руководя их работой и обращая постановления их в замаскированные воззвания к сплочению, сопротивлению и, наконец, к открытому неповиновению и восстанию с оружием в руках против советской власти.

Узнав о времени и цели съезда хуторских советов и о предполагаемых к обсуждению вопросах, я на отдельных клочках бумаги писал резолюции к будущему постановлению съезда по интересующим нас вопросам, а затем свой человек ехал в соседние хутора и передавал верным людям готовые решения, обыкновенно одному лицу только одну резолюцию, давая при этом, конечно, соответствующую инструкцию. Являясь на сход, выборный, после дебатов, просил слово и предлагал резолюцию, читая ее по бумажке. Гладко написанные фразы, отвечающие настроениям казаков, обычно принимались почти без изменения криками «в добрый час» и заносились в протокол решений съезда.

Таким образом, была провалена объявленная Мироновым мобилизация: «…не отказываемся от мобилизации, но требуем сначала роспуска и удаления Красной гвардии из Усть-Медведицы и выдачи предварительно оружия на руки подлежащим мобилизации».

Затем на приказ о сдаче казенного оружия съезд ответил, что оружия в станице вообще очень мало и что оно необходимо для защиты станицы от появившихся на севере банд.

Наконец, было сделано постановление (следствие ареста и избиения урядника Осина), что в будущее время арест усть-хоперского гражданина может быть произведен только с разрешения местного совета, а если кто-либо будет арестован усть-медведицкими властями, то немедленно всем выборным с хуторов явиться на сход в Усть-Хоперскую с оружием и привести с собою каждому по пяти вооруженных казаков. (Хуторов в Усть-Хоперской станице свыше 30.)

В каждом постановлении делалась приписка: «В целях поддержания связи разослать копии во все станицы округа для сведения».

Говорят, что, читая усть-хоперские постановления, товарищ Миронов приходил в бешенство, кричал, рвал постановления, грозил карательным отрядом, но… дальше слов дело пока не шло.

Таким образом, забронировав себя последним постановлением от активного вмешательства усть-медведицких властей, Усть-Хоперская станица, получив название «контрреволюционной» и «белогвардейской», стала недвусмысленно готовиться к восстанию.

– Вот отпахаемся и начнем, – говорили казаки. Но время шло, наступали праздники Св. Пасхи, чувствовалось, что если не начнем, то будем арестованы, ибо слухи уже проникли в Усть-Медведицу и местные шпионы-большевики усиленно зачастили свои визиты в Окружной совет к Миронову.

Ждать больше нельзя, все готово, нужен только толчок, только искра.

Оружие, посланное из Усть-Медведицы в крестьянскую слободу Чистяковку и перехваченное казаками хутора Каледина, и явилось этим толчком. «Советская власть вооружает “хохлов” против казаков!» – пронеслось по всем хуторам станицы; это переполнило чашу терпения и открыло глаза даже благожелательно смотревшим на советскую власть.

Что же в это время делалось за пределами Усть-Медведицкого округа? Что делалось на Украине? Что делалось на юге Дона?

В этом отношении Усть-Хоперская станица была совершенно отрезана от остального мира – никаких сведений, никаких слухов. По советским данным, все обстоит благополучно, все тихо, все довольны. В последнее время даже газеты, из которых раньше можно было почерпнуть кой-какие сведения о событиях на Украине, стали задерживаться большевиком почтмейстером. Правда, промелькнули было слухи, что в Новочеркасске что-то было на Пасху, что немцы подходят к Каменской, а ездившие в Обливы за солью казаки хутора Каледина говорили, что слышали будто бы орудийную стрельбу к юго-востоку от станции Обливской (Суровикино), но сведения эти были какие-то робкие, неуверенные, проверить их было трудно и небезопасно, и поэтому они быстро заглохли. Местный же почтмейстер, ярый сторонник советской власти, заявлял всем, что все это вздор, что всюду спокойно и советская власть установилась прочно и твердо.

На 24 апреля был назначен Съезд советов станицы. Если и это собрание кончится без результата, то ждать больше нечего. Лошади готовы, отдохнули, перекованы, в сумах заготовлены патроны и провизия: надо уходить на Украину, тем более что получено тайное предупреждение от одного из членов Усть-Медведицкого Окружного совета, что на днях из Усть-Медведицы в Усть-Хоперскую будет отправлена вооруженная команда для производства арестов, причем я должен быть арестован в первую голову.