Глава 5
Обезвредить врага

Времени оставалось немного.

После встречи с Марьяной, встречи неприятной и опустошающей, Стас четыре часа просидел в машине у своего дома. Сначала искал на онлайн-карте указанный в записке новосибирский адрес, пытался понять, кто там может жить, перебирал даже самых дальних родственников, но так ни к чему и не пришел.

Несколько раз звонила Жанна, но он не ответил. Сейчас он бы даже не смог поддержать разговора банальными «да», «нет», «давай попробуем».

Он вынул из бардачка «Электронику».

Долго вертел в руках, ощупывал корпус, вытаскивал и вставлял обратно аудиокассету. Пару раз его пальцы касались кнопок и тут же собирались в кулак. Рука возвращалась на руль.

Нет, он не был готов слушать информацию из потустороннего мира. Да и сам порой сомневался в том, что вчерашним вечером видел что-то сверхъестественное. Сознание искало выход из тупика и спасалось сумбурным объяснением: магнитофон оказался в руках Стаса случайно, кто-то оставил его на полу кинотеатра – вот и все.

Выдумки, конечно.

Ясно как день, что магнитофон дала ему умершая тридцать лет назад девочка. И на кассете что-то важное, настолько важное, что мертвые попросили живого ее послушать. Когда он наконец решился это сделать, часы на приборной панели показывали уже 22:10.

Теплый воскресный день восьмого сентября подходил к концу, перетекал в прохладные сумерки и ночь. Мимо «Камри» Стаса сновали люди, поодаль парковали машины, подъездная дверь открывалась и закрывалась. Кто-то возвращался домой с прогулки или дачи, кто-то, наоборот, выходил прогуляться перед сном. Двор жил своей жизнью.

В такие тихие безветренные дни дед обычно любил говорить: «Штиль – предвестник бури, Еж. Но ни одна буря, какой бы свирепой она ни была, не должна менять курс корабля». Его глаза оставались серьезными, даже чуть трагичными, хотя он улыбался. А его жесты все повторяли: «Все мы – корабли, Еж. Все мы – корабли».

– Все мы – корабли, – прошептал Стас, непонятно к кому обращаясь, нажал на кнопку воспроизведения и выкрутил тумблер звука «Электроники» на максимум.

Магнитофон ожил.

Лента пришла в движение, заработала магнитная головка.

Сначала Стас не услышал ничего, кроме шуршания и щелчков, но потом из динамиков послышалось дыхание, неровное и мучительное. Было в нем что-то неестественное. Будто дышала не юная хозяйка магнитофона, а кто-то, страдающий лишним весом.

Прозвучал щелчок, а следом – приятный женский голос.

– Бутерброд с сыром или маслом? – уточнила женщина. Ее переполняли забота и нежность. – И с тем и с другим? Неплохой выбор. Так куда ты у нас собралась? В красивое место? И что это за красивое место? В парк Орешина? Нет? Обещай, что потом покажешь.

Голос сменился тем же тягучим дыханием. И снова заговорила женщина.

– Правда?.. Это замечательно, дорогая. Но я не могу, ты же знаешь. Каникулы сейчас у тебя, а не у меня. У меня работа. Меня ждут пациенты. Езжай с Костиком…

Резкий дробный звук оборвал разговор: звон разбитого стекла или шум от упавших на пол столовых приборов – не разобрать.

– Игорь! – возмутилась женщина. – Куда ты? Подними сейчас же. Нет, Полина, не надо, пусть он сам… да… сам разбил, сам за собой и убирает. Все справедливо. Все должно быть справедливо. Виновен – отвечай, разбил – собирай. Игорь! А ну, убери за собой! – Она устало добавила: – Ну почему же все так сложно?

Тишина. Продолжительный треск, следом – щелчок.

И натужный детский плач.

– Уйди от меня! Не трогай! Уйди! – потребовал кто-то через слезы. То ли мальчик, то ли девочка. Не разобрать: голос слишком тонкий, детский, пульсирующий эмоциональный маятник от тихой затаенной обиды до неприкрытой ненависти. – Уйди! Это несправедливо! Почему мне вечно достается, а тебе – нет? Если ты больная, это не значит, что ты лучше меня! Вечно из-за тебя страдаю… – Последовал обвиняющий всхлип и тут же новая вспышка: – Почему ты такая? У всех сестры как сестры, а ты – больная! Вечно из-за тебя дразнят! Уйди, не маячь тут руками! Уйди, уйди! Хочу, чтобы тебя не стало! Не стало!

Крик сменился щелчком и тишиной.

А потом динамики выдали новую порцию дыхания, поначалу мерного, ровного, но все больше становящегося прерывистым. Дыхание перешло в неприятный дробный звук, то ли хрип, то ли глухой кашель. Длилось это несколько бесконечных минут.

Хык-хык-хык. Хр-р-р-р. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р.

Странный, вгрызающийся в сознание шум перекрыл отчетливый стук.

Стас вздрогнул, его бросило в нервный жар: стук прозвучал в реальности, а не из динамиков. От неожиданности звук показался столь громким и объемным, будто кто-то колотил молотком по крыше машины.

Стас не сразу и понял, что постучали в стекло с водительской стороны.

Он нажал на тугую кнопку «Стоп» и глянул в окно. На него с улыбкой-оскалом смотрел сосед по этажу дядя Женя, по прозвищу Шутник, любитель выносить мусор по вечерам и досаждать другим жильцам навязчивым любопытством.

Стас опустил стекло.

– Привет, молодежь. – Дядя Женя наклонился, обдавая лицо Стаса кисло-терпким ароматом сигарет. – Ты чего сидишь? Из дома, что ли, выгнали? Переселился в тачку? – Сосед загоготал, довольный собственной шуткой.

Стас, будто очнувшийся от жуткого галлюциногенного марева, коротко улыбнулся.

– Здрасте, дядь Жень. Да так… сижу, музыку слушаю.

– А-а, у вас теперь мода на старые магнитофоны? Возвращаетесь к истокам, молодежь? Или деградируете? Скоро будете каменные орудия труда создавать? – И опять хохоток.

Прослушивать глупые шуточки соседа Стас не собирался. Он выдернул ключи из замка зажигания, сжал «Электронику» в руке и вылез из машины.

– Ладно, дядь Жень, я пойду. Пока действительно не деградировал.

– О, это правильно, правильно, – закивал сосед. – А то, не ровен час, забудешь, что такое Интернет.

Под раскатистый смех шутника Стас поспешил домой.

* * *

У двери квартиры он замешкался.

Стоял и перебирал влажные от пота ключи в руке, те глухо бренчали. Минутная стрелка на наручных часах неумолимо приближала его к одиннадцати.

Приближала время Гула смерти.

Что это будет? Еще одно наводнение или хуже? И будет ли что-то?

На месте призрака пропавшей девочки Стас бы обратился к следователю из уголовного розыска, а не к студенту с сомнительным прошлым и боязнью воды. Да и сам Леногорск никогда не располагал к честным расследованиям и поиску справедливости.

Двести пятьдесят километров от столицы, не больше двухсот тысяч населения и такая атмосфера, что можно умереть c тоски, не прилагая усилий. Здесь каждая трещина в асфальте, каждая человеческая морщина забиты пылью калийной соли, а каждая семья связана с химическими заводами и производством минеральных удобрений.

Неказистый угрюмый город, грязный и равнодушный. Странно, что после окончания школы Стас не уехал отсюда в Москву.

Мать предлагала продать отцовскую машину, чтобы на первое время хватило на проживание в столице, но Стас наотрез отказался, остался в Леногорске и демонстративно готовился к поступлению в местный технологический университет на юридический факультет.

Читал книги по криминологии, судебной медицине, оперативно-разыскной работе и даже психиатрии. Успешно сдал экзамены и прошел отбор. В отличие от школы, в вузе он имел репутацию сильного в академическом плане студента.

Мать гордилась старшим сыном, внезапно взявшимся за голову, и с детским восторгом рассказывала коллегам, «какой у меня Стасик умный и целеустремленный, не сын, а золото», а на любые возражения отвечала: «У него был просто переходный возраст, понимаете?»

Она работала воспитателем в детском саду и сама походила на ребенка. Веселая, взбалмошная и легкомысленная. Ее хотелось прижимать к плечу и защищать, чтобы она не менялась под гнетом проблем, а оставалась такой же по-детски импульсивной и прекрасной, чтобы она не старела.

Но она постарела разом, как только узнала о диагнозе отца. После его смерти совсем осунулась, из глаз исчезли веселые искры, померк и румянец. Стасу было тогда четырнадцать, его брату Юрке – всего год.

Стас и без того не отличался покладистым характером, ну а после семейной трагедии и вовсе будто сошел с ума. Он пропадал по ночам, связался с хулиганами со двора, устраивал матери скандалы. С каждой выходкой он все больше отдалялся от нее, а она все больше старела.

Смерть отца стала вторым ударом в жизни Стаса.

Первая трагедия случилась шестью годами ранее, когда ему исполнилось восемь. С дедом Леней – Леонидом Васильевичем Платовым – Стас был дружен, как ни с кем другим. Его гибель оказалась для него не просто испытанием: в одно мгновение устойчивый и надежный мир Стаса накренился, словно из-под ног ушла земля.

И теперь у него остались только мать, окунувшаяся в работу и нашедшая отдушину в своих дошколятах, и Юрка, которому недавно исполнилось семь. Не проходило и дня, чтобы Стас не думал о том, что когда-нибудь потеряет и их.

Он стоял у квартиры уже минут десять и никак не мог заставить себя войти. Но тут щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Высунулся Юрка.

На его щеке зеленела клякса от акварели, светлые волосы лежали точно так же, как у Стаса в детстве: буйным беспорядком. В руках он держал трехгодовалого сиамского кота Абрама. Животное с безразличием взирало на окружающий мир.

– Не мучай кота, – поморщился Стас.

– Я твои шаги давно услышал, жду тебя, стою, – заявил Юрка, демонстративно недовольный. – А ты все не заходишь и не заходишь. Ты мне кое-что обещал, вообще-то.

Из квартиры пахнуло жареным – кажется, мать приготовила любимые диетические оладьи. Для Стаса понятия «жареное» и «диетическое» не сочетались, но мать это не волновало. Рецепт был рекомендован подругой, а значит, не подвергался критике.

Стас шагнул в прихожую.

– Ну что, Краб, – обратился он к брату, – как твое горло?

Юрка передернул костлявыми плечами.

– Мама говорит: «Полощи», вот я и полощу. Не сильно весело.

Каждый раз, когда Стас видел брата, ему казалось, что он выглядит все более исхудавшим. Юрка часто болел, а его припухшее личико имело не по-детски мрачный вид, как у сказочного гнома, страдающего похмельем.

– Я тебе леденцы купил, погоди. – Стас полез в карман пиджака. Вынул ярко-красную упаковку лекарства от боли в горле. – С малиновым вкусом. На.

Юрка радости не испытал. Покосился на коробку со вздохом уставшего от жизни человека.

– Мама говорит, что леденцы мне не помогают, – ровно, без эмоций сказал он.

Стас улыбнулся.

– Значит, будем мазать йодом.

– Что – йодом? Горло? – Огромные голубые глаза брата распахнулись от ужаса.

Стас положил «Электронику» на тумбочку в прихожей, стянул туфли и пиджак.

– А это что? – Юркины глаза вспыхнули интересом, даже пятно на щеке стало ярче.

Он бросил кота, руки потянулись к магнитофону.

– Электробритва, новая модель, – серьезно ответил Стас. – Тебе еще рано. Вот как вырастет борода, так и будешь пользоваться.

– Электробритва?

Стас поймал взгляд брата, и внутри будто что-то истончилось и оборвалось, что-то важное. В лучших традициях кино ему бы хотелось сейчас выдать монолог: «Слушай, Краб, я уже не жилец. Рано или поздно меня убьет эта мертвая девочка. Так что хочу дать напутствие старшего брата: помогай маме, не будь козлом, как я, не обижай слабых, не ври себе, не угождай другим, будь счастлив. Знай: ты мне очень дорог».

Но он сказал:

– Половина одиннадцатого. Тебе спать не пора? Завтра в школу.

– Какое «спать»? Зубы мне не заговаривай. – Юрка сложил руки на груди и преградил Стасу путь.

– Давай, ты не будешь меня доставать, – попросил тот. – И не трогай электробритву, пальцы отрежет.

Он отодвинул брата с дороги и направился в кухню, но настырный Юрка прицепился следом, захныкал.

– Ты мне обеща-ал. Я же жду-у.

Стас не ответил, точнее, его ответ вылетел из головы, потому что на кухне он обнаружил не только мать.

Пристроившись на угловом диванчике, там сидела еще и Марьяна Михайлова.

Бледная и напряженная, она держала кружку с чаем обеими руками, будто грелась. Мелькнула мысль, что ее голливудские локоны и кофточка с белыми пуговицами распространяют по всему дому невидимые нервно-паралитические вещества и вибрации тревоги.

Мать не забыла выставить на стол тарелку с оладьями, вазу конфет и пиалу с консервированными абрикосами.

Изучив обстановку, Стас замер на пороге кухни и прижался плечом к дверному косяку. По глазам матери он догадался, что она удивлена появлением поздней гостьи не меньше сына.

– Марьяна тебя уже полчаса ждет, – сказала она. – Мы тут чай пьем… болтаем.

Голос у нее был взволнованный, но при этом воодушевленный.

Наверняка она предположила, что Марьяна и Стас снова начали встречаться. Она даже принарядилась для такого случая – сменила привычный халат на брюки и просторную темную блузку, чтобы скрыть полноту, собрала белокурые волосы в шишку и даже подкрасила губы.