Был ли Марк Эблетт занудой или нет, зависело от точки зрения, но можно сразу сказать, что он никогда не скучал в своей компании по поводу своей прошлой жизни. Тем не менее, истории распространяются. Всегда есть кто-то, кто знает. Было известно – и это, во всяком случае, от самого Марка, – что его отец был сельским священником. Говорили, что мальчиком Марк привлек внимание и покровительство какой-то богатой старой девы, жившей по соседству, которая платила за его образование и в школе, и в университете. Примерно в то время, когда он возвращался из Кембриджа, умер его отец, оставив после себя несколько долгов в назидание семье и репутацию человека, умеющего читать короткие проповеди, как пример своему преемнику. Ни предупреждение, ни пример, по-видимому, не были эффективными. Марк отправился в Лондон на пособие от своего патрона и (по общему мнению) познакомился с ростовщиками. Его покровитель и все, кто спрашивал, считали, что он “пишет”, но что он писал, кроме писем с просьбой дать ему больше времени, так и не было обнаружено. Однако он очень регулярно посещал театры и мюзик—холлы – несомненно, с целью написать в “Зрителе” несколько серьезных статей об упадке английской сцены.
К счастью (с точки зрения Марка), его покровитель умер на третий год его пребывания в Лондоне и оставил ему все деньги, которые он хотел. С этого момента его жизнь теряет свой легендарный характер и становится скорее делом истории. Он рассчитался с ростовщиками, отдал свой урожай дикого овса на откуп другим и стал, в свою очередь, меценатом. Он покровительствовал искусству. Не только ростовщики обнаружили, что Марк Эблетт больше не пишет за деньги; редакторам теперь предлагались бесплатные взносы, а также бесплатные обеды; издатели заключали договоры на редкие небольшие тома, в которых автор оплачивал все расходы и отказывался от всех гонораров; многообещающие молодые художники и поэты обедали с ним; он даже брал театральную труппу на гастроли, играя роль хозяина и “ведущего” с одинаковой щедростью.
Он не был тем, кого большинство людей называют снобом. Сноб был небрежно определен как человек, который любит представлять из себя лорда; и, более верно, как подлый любитель подлых вещей, что было бы немного нехорошо по отношению к пэрам, если бы первое определение было верным. У Марка, несомненно, было свое тщеславие, но он скорее встретил бы актера, чем графа; он говорил бы о своей дружбе с Данте – если бы это было возможно – более бойко, чем о дружбе с герцогом. Называйте его снобом, если хотите, но не самым худшим снобом; прихлебателем, но к юбкам искусства, а не общества; альпинистом, но в окрестностях Парнаса, а не Сенной горы.
Его покровительство не ограничивалось искусством. Сюда же входил и Мэтью Кейли, маленький двоюродный брат тринадцати лет, чьи обстоятельства были столь же ограничены, как и у Марка, пока его не спас патрон. Он отправил кузена Кейли в школу и Кембридж. Его мотивы, без сомнения, поначалу были достаточно не от мира сего: простое воздаяние за щедрость, которую он расточил на себя в книге Ангела-Летописца – накопление сокровищ на небесах. Но вполне вероятно, что по мере того, как мальчик рос, планы Марка на будущее основывались на его собственных интересах в той же мере, что и на интересах его кузена, и что двадцатитрехлетний Мэтью Кейли, получивший соответствующее образование, был воспринят им как полезное устройство для человека его положения, то есть человека, чье тщеславие оставляло ему так мало времени на свои дела.
Кейли тогда, в двадцать три года, занимался делами своего кузена. К этому времени Марк уже купил Красный дом и значительную часть земли, которая к нему прилагалась. Кейли руководил необходимым персоналом. У него действительно было много обязанностей. Он был не совсем секретарем, не совсем земельным агентом, не совсем деловым советником, не совсем компаньоном, но чем-то из всех четырех. Марк назвал его “Кей”, совершенно справедливо возражая в данных обстоятельствах против имени Мэтью. Кей, по его мнению, был, прежде всего, надежным человеком; крупным, с тяжелой челюстью, солидным парнем, который не докучал вам ненужными разговорами, а это благо для человека, который любил говорить сам.
Сейчас Кейли было двадцать восемь, но выглядел он на все сорок – возраст его патрона. Спазматически они часто принимали гостей в Красном доме, и Марк предпочитал – называйте это добротой или тщеславием, как вам угодно, – гостей, которые были не в состоянии отплатить ему за гостеприимство. Давайте взглянем на них, когда они спустились к завтраку, о котором нам уже рассказывала горничная Стивенс.
Первым появился майор Рамболд, высокий, седовласый, седоусый, молчаливый человек в норфолкском сюртуке и серых фланелевых брюках, который жил на свое отставное жалованье и писал статьи по естественной истории для газет. Он осмотрел посуду на боковом столике, тщательно выбрал блюдо и принялся за работу. В следующий заход он уже перешел на сосиски. Затем пришел Билл Беверли, веселый молодой человек в белых фланелевых брюках и блейзере.
– Здравствуйте, майор, – сказал он, входя, – как подагра?
– Это не подагра, – хрипло ответил майор.
– Ну, что бы это ни было.
Майор хмыкнул.
– Я стараюсь быть вежливым за завтраком, – сказал Билл, накладывая себе овсянку. – Большинство людей такие грубые. Поэтому я и спросил вас. Но не говорите мне, если это секрет. – Кофе? – добавил он, наливая себе чашку.
– Нет, спасибо. Я никогда не пью, пока не поем.
– Совершенно верно, майор, это всего лишь манеры. – Он сел напротив. – Что ж, у нас сегодня хороший день для игры. Будет чертовски жарко, но именно здесь мы с Бетти выигрываем. На пятом раунде вас начнет беспокоить старая рана, та, что вы получили в пограничной стычке в 43-м; на восьмом ваша печень, подорванная годами возлияний, развалится на куски; на двенадцатом…
– Да заткнись ты, осел!
– Ну, я только предупреждаю вас. Здравствуйте, доброе утро, мисс Норрис. Я как раз рассказывал майору, что будет с вами и с ним сегодня утром. Вам нужна помощь или вы предпочитаете сами выбирать себе завтрак?
– Пожалуйста, не вставайте, – сказала мисс Норрис. – Я сама себе помогу. Доброе утро, майор, – она приветливо улыбнулась ему. Майор кивнул.
– Доброе утро. Будет жарко.
– Как я ему и говорил, – начал Билл, – вот где … Алло, а вот и Бетти. – Доброе утро, Кейли.
Бетти Калладайн и Кейли пришли вместе. Бетти была восемнадцатилетней дочерью миссис Джон Калладайн, вдовы художника, которая исполняла роль хозяйки дома Марка. Рут Норрис всерьез считала себя актрисой, а на каникулах – игроком в гольф. Она была вполне компетентна и в том, и в другом. Ни сценическое общество, ни гольф не внушали ей никакого страха.
– Кстати, машина подъедет в 10.30, – сказал Кейли, отрываясь от писем. – Вы там пообедаете, а сразу после этого поедете обратно. Разве не так?
– Не понимаю, почему бы нам не сыграть два раунда, – с надеждой сказал Билл.
– Слишком жарко днем, – сказал майор. – Возвращайся поближе к чаю.
Вошел Марк. Обычно он был последним. Он поздоровался со всеми и сел пить чай. Завтрак не был его едой. Остальные тихонько болтали, пока он читал свои письма.
– Боже мой! – вдруг воскликнул Марк.
Все инстинктивно повернули головы в его сторону.
О проекте
О подписке